Здесь война ощущается вполне определенно. Пока осматривали усадьбу князя, поблизости дважды вспыхивали короткие, но ожесточенные перестрелки.
Провели пленных, их погрузили в грузовики и отправляют в тыл. На вид — ничего воинственного, жмутся друг к другу, боязливо озираются, вздрагивают от каждого резкого звука. Самураи… живые самураи… вот они какие, когда их бьют…
15 августа
С вечера поступило предупреждение, что нужно быть начеку, возможно нападение. По данным разведки, вокруг нашего расположения не менее двух летучих отрядов «смертников».
После ужина все-таки занялись устройством ночлега. Поставили палатки. В нашей палатке оказались, кроме меня и Молчанова, Баевский и Головастиков. Долго разговаривали о том о сем, но постепенно затихли и уснули.
Проснулись от выстрела, который прозвучал буквально над ухом. За палаткой бушевал ливень с грозой.
Рассекая шум грозы, послышалась пулеметная очередь и стрекот автоматов.
Мы выскочили из палатки на дождь, в темноту, молния все еще блистала, хотя дождь уходил куда-то в сторону.
Когда немножко тревога улеглась, часовой, стоявший неподалеку от нашей палатки, прикрытый барханом, доложил, что группа японцев пыталась тайно вторгнуться на территорию, занятую редакцией газеты. Более часа мы стояли под дождем, в кромешной темноте, готовые к бою. У меня был свой сектор наблюдения. Я стоял со своим пистолетом в руке.
Японцы попытку свою не повторили.
Утром выяснилось, что другая группа «смертников» проникла в расположение штаба артиллерийского полка, стоявшего рядом с нами, и вырезала офицеров и солдат ножами. «Смертникам» удалось уйти необнаруженными.
Подполковник Юдин перед строем сотрудников редакции и команды охраны выразил благодарность часовому, спасшему наши жизни. Им оказался 18-летний солдат самого последнего призыва Савостин.
Несколько позже колонну догнал инспектор политотдела армии. Он сообщил деталь, характеризующую коварство японцев. Под видом монахов, расположившихся в мазанках в центре княжества, находились японские солдаты.
В доме княгини с сыном обнаружен тайный диверсионный пункт японцев, оборудованный по всем правилам армейских требований.
Командующий армией сформировал из кавалеристов специальную группу, которой приказал «прочесать» барханы и кустарники по берегу полувысохшей речки и уничтожить японских диверсантов-«смертников».
Приказ был выполнен. Под вечер впервые за дни похода мы хоронили со всеми воинскими почестями наших героев, погибших в бою.
Был тихий-тихий вечер. Солнце закатывалось спокойное, ласковое. Золотом окрашены были и степь, и барханы, и кустарники.
С трудом сдерживал рыдания. И не один я, многие.
16 августа
Пустыня и степи сменились горами. Вползаем в отроги Большого Хингана. Впереди двигаются команды подрывников, саперов и дорожников. Рвут каменистый грунт, расчищают путь войскам.
Подъемы местами такой крутизны, что тягачи не удерживаются, ползут назад. И тут впрягаются люди. Как ни мал человек в сравнении с горой, а гора уступает. Грузовики, танки, пушки карабкаются с одного подъема на другой. Движется наша река наступления неостановимо.
То тут, то там вспыхивают ожесточенные перестрелки. Японцы пытаются сдержать наступление, но бои короткие, как грозовые вспышки.
17 августа
Вчера под вечер вырвались из отрогов Хингана на равнину.
Вот и первый китайский городок — Линьси. Еще на подступах к нему нас встретили толпы голодных и оборванных китайцев. Это были дети, старики, женщины почти совсем голые, с обвислыми грудями.
Дрогнули сердца наших бойцов. С машин и повозок в толпу полетели из вещмешков солдатские гимнастерки, брюки, белье, банки с консервами, галеты, сухари. Вытянутые руки китайцев подхватывали это, и тотчас толпа запестрила от цвета хаки.
Кто-то из наших офицеров попытался прекратить эту самовольную раздачу вещей и продовольствия, но сделать это было невозможно. Солдаты, да и офицеры были захвачены стихийно возникшим чувством жалости к полунищей толпе.
Пока я ходил в голову колонны, которую живой людской поток остановил намертво, не давая двинуться дальше, шофер Митюха Балдин разгрузил «виллис». Под сиденьем у нас вместе с гранатами лежали буханки хлеба, консервы, кое-какое обмундирование про запас. Все, кроме оружия, роздал Митюха Балдин китайцам.
— Вы только посмотрите на них, товарищ капитан! В чем душа держится! Поизгалялись над ними, видать, японские вояки! — не мог успокоиться мой водитель, пылая от гнева к поработителям с Японских островов и не скрывая сочувствия к бедным китайцам.
Наконец вошли в Линьси. Население высыпало на улицы. Откуда-то появились красные бумажные флажки. Люди размахивают руками, вытягивают большие пальцы, кричат какие-то приветственные слова.
Через час заглянул в комендатуру. Майор, назначенный только что комендантом, сидел за столом, окруженный китайцами, которые слушали его с сияющими от восторга глазами.
Речь шла о самом насущном — как накормить и одеть людей. За четырнадцать лет своего владычества в Маньчжурии японцы не ввезли сюда ни одного килограмма риса, ни одного метра тканей.
18 августа
Сводка штаба армии сообщает, что японцы на нашем направлении складывают оружие. Сдалось уже около 20 тысяч человек.
Днем был в Линьси, смотрел, как живут китайцы.
Крайняя степень нищенства, упадка, запустения во всем.
Пошли к речке, намереваясь искупаться. Вдруг начался дождь. Заторопились к своей стоянке под горой.
Сижу в палатке. Дождь долбит в брезент надоедливо и скучно. Художник Борис Титков что-то рисует в очередной номер газеты. Я смотрю на него, думаю о жизни, о будущей работе, о том, что свершится, когда все это будет позади.
20 августа
Вторые сутки поливает дождь. Беспрерывно. Надо бы ехать вперед, но дороги размыты, пересохшие речки взбухли, катят желтую воду. Войска сгрудились на стоянках. Отроги Большого Хингана в молочном тумане.
Дождь просочился в палатку, под наши постели. Спим в мокроте. Шинели набухли, сукно пахнет распаренной шерстью, как в пимокатне.
Сводка Совинформбюро сообщает, что японцы в массовом порядке начали сдаваться в плен.
Вчера был на допросе одного японского полковника. Захвачен в плен в летучей группе «смертников». Долго отказывался, что командовал полком. В капитуляцию Японии не верит. Показывали ему газеты, переводили радиосообщения — не верит, считает подлогом.
Так и увели.
22 августа
Все еще стоим около Линьси. Дожди не перестают. Вокруг туман, зелень полей и толпы голодных китайцев под широкими шляпами из какой-то бело-желтой соломы.
Вчера был в госпитале, расположенном в шатре, разговаривал с солдатами и офицерами, ранеными в схватке с японцами возле Линьси. Были убитые. Очень жалеют погибших. Бессмысленные жертвы в конце войны. Как тяжко умирать, зная, что завтра наступит мир на всей земле!
…Днем в расположение нашего лагеря привели пленного японского солдата. Пришел к нашим сам с листовкой, гарантирующей жизнь и возврат на родину.
Солдат оказался из Иокогамы. Рабочий. Краситель тканей.
Вид у японца непобедоносный. Оброс, согнулся, щеки ввалились, глаза испуганные. На все вопросы отвечает охотно. Никогда не предполагал, что Красная Армия окажется в этих пределах. Знает несколько русских фраз, произнес их: «Эй ты, русский, руки вверх!», «Показывай, где золото, где драгоценности?», «Становись к стенке!» и т. д.
Обучали с первого года службы. Готовили завоевателей, оккупантов. Сильно просчитались!
Солдат ел хлеб маленькими кусочками. Когда вошел наш полковник, он поднялся вместе со всеми и сделал глубокий почтительный поклон. Листовку держит судорожно, никому не отдает ее, боязливо озирается по сторонам.
Спросил солдата: каково его самое большое желание? Ответил: вернуться домой, жить с матерью, жениться, невеста ждет его уже несколько лет. «Будет ли когда-нибудь желание воевать против русских?» — спросил я под конец. Солдат даже вскочил: «Никогда!»
25 августа
Лавина наших войск снова в стремительном движении. Впереди крупный центр провинции — Чифын.
День 24 августа мог стать последним днем моей жизни, как он стал таким для многих моих сослуживцев.
Обгоняя поток грузовиков, оставляя позади повозки, запряженные лошадьми, наш «виллис» мчался вперед. Мы оказывались то в потоке колонн, то вдруг врывались в свободное пространство, не занятое никем и не отмеченное никакими дорогами.
Часа через два непрерывного движения мы услышали впереди плотную стрельбу и гул разрывов. Не отдавая себе отчета в том, что происходит, мы заторопили Балдина. Он нажал на газ, увеличил скорость. Мы переехали через мостик какой-то безымянной речки и прежде всего на косогоре увидели руку, как бы вытянутую из самой земли.
