Десять дней лавировала эскадра Круза северо-западнее Красной Горки. К югу, на горизонте, едва просматривались отвесные высокие склоны родного берега.
В утренней дымке 23 мая на передовых кораблях марсовые матросы заголосили:
— Неприятель к западу!
Круз вскинул подзорную трубу, повел ее вправо, влево, отрывисто скомандовал:
— Поднять сигнал: «Приуготовиться к бою!» Держать строй в две линии по диспозиции!
Издали, на безоблачном горизонте, один за другим появлялись громады линейных кораблей неприятеля. Всего сорок с лишним вымпелов насчитал Круз у неприятеля. «Стало у них пушек вдвое более наших».
Часто успех сражения определяет начало боя. Командир авангарда вице-адмирал Яков Сухотин упредил неприятеля и первым открыл огонь на поражение. Шведы, возмущенные такой наглостью, обрушили всю мощь огня на авангард. Ожесточение боя нарастало с каждой минутой. Рой вражеских ядер устремился на передовые корабли. Русские комендоры так часто стреляли, что раскаленные орудия рвались, не сделав выстрела, калеча и убивая людей. В разгар сражения одним пущенным почти в упор неприятельским ядром оторвало ногу Сухотину. Однако вице-адмирал, обмотав культю, оставался на палубе, истекая кровью, продолжал командовать авангардом…
Напряжение схватки нарастало, шведы усиливали натиск. На шканцах флагмана [22] внешне спокойный Круз дымил заветной глиняной трубкой, переходил с борта на борт, отрывисто передавал распоряжения сигнальным матросам.
Неожиданно ему доложили, что тяжело ранен Сухотин, его давнишний приятель.
— Гичку на воду! [23] — не размышляя приказал он командиру. — Оставайся покуда за меня, передать по линии — Усилить огонь! Я на авангардию к Сухотину.
По всплескам, невзирая на свист ядер, мчалась гичка к авангарду.
Обняв товарища, Круз приказал немедля спустить Сухотина в лазарет. Простившись — «Придется ли свидеться!» — сбежал к шлюпке и, выпрямившись во весь рост на корме, в окровавленном мундире под огнем шведов начал обходить корабли сражающейся эскадры. На ходу подбадривал экипажи, в рупор отдавал распоряжения капитанам…
Три раза бросались в атаку шведы, но строй русских кораблей не дрогнул. К вечеру шведы приуныли, на кораблях тушили пожары, выходили из боя, ветер стихал, и Карл Зюдерманландский дал отбой…
Едва стихли последние залпы, Круз опять обошел на шлюпке все корабли, осмотрел повреждения, поздравил моряков:
— Молодцы, ребята! Шведам не пройти!
Поднялся Круз и на борт «Не тронь меня». Его встретил Тревенен, немного осунувшийся, с рукой на перевязи, но бодрый и неунывающий.
— Полный порядок, сэр, полдюжины убитых и десяток раненых, — обратился он по старой привычке.
— Добро, голубчик, — бодро ответил по-русски Круз, — што с рукой-то?
— Контузило малость.
— На ногах-то держишься? Ну и молодец. А это кто такие мальцы? — Круз кивнул на гардемаринов, работавших со шкотами.
В расстегнутых куртках, с прокопченными от порохового дыма лицами, Головнин и его приятель ловко выбирали снасти, перекидывая грот на противоположный борт.
— Сие есть гардемарины из корпуса, бравые ребята, с пользой служат, — ответил капитан.
— Добрая для них закалка, — согласился Круз, — токмо в дыму пороховом и спознают прелести службы флотской…
Близился вечер. Обе эскадры приводили в порядок корабли, хоронили убитых, отправляли в тыл раненых…
Сражение возобновилось с восходом солнца. Шведская эскадра основной удар направила по центру русской позиции. Используя преимущество ветра, корабли шведов пытались занять выгодные позиции для стрельбы бортовыми залпами.
«Неприятельский флот, — доносил Круз, — спускался весьма тихо и старался превосходным числом кораблей своих и частыми поворотами побудить меня к каким-либо невыгодным маневрам».
Герцог все-таки решил использовать преимущество наветренного положения, он обладал свободой действия маневра с более сильной артиллерией. Сблизившись на предельную дистанцию огня, шведы начали палить ядрами в воду, рассчитывая рикошетом пробить борта русских кораблей. Но и это не помогло, россияне ответили яростным огнем. А вскоре на шведском флагмане изумились, а потом перешли в ярость. С «Чесмы» вдруг донеслась до них зажигательная плясовая русская музыка… Не помогли шведам и гребные галеры, высланные на подмогу королем. Русские фрегаты даже не допустили их к месту боя, отогнали огнем. А тут поступило донесение, что на горизонте появились паруса эскадры Чичагова. И герцог решился использовать последний шанс. Он собрал капитанов:
— Всё или ничего! Идем напролом!
На стеньгах шведской эскадры затрепетали боевые флаги. Загремела канонада, их корабли ринулись вперед.
В первый момент сказался перевес в силах, и шведам удалось прорезать строй русских кораблей. Канониры не успевали перезаряжать орудия, то и дело вокруг падали убитые, на палубах ползли в лазареты на перевязку новые раненые.
По канонам морского боя следовало отступать. Но у Круза оставался в резерве отряд фрегатов. Эти-то корабли атаковали фланг неприятеля. Теперь шведам пришлось разворачивать корабли для обороны, защищать свою корму от натиска быстроходных фрегатов. К тому же Круз в какой-то миг обнаружил, что грохот канонады со стороны неприятеля остался прежний, а пронзительный посвист летящих ядер совсем затих.
«А ведь супротивник-то палит холостыми, видать, ядра бережет, — размышлял командующий. Вдруг стрельба совсем прекратилась, по сигналу флагмана шведская эскадра развернулась на обратный курс и начала двигаться на запад.
Круз развернул корабли, начал сближаться с неприятелем, но ветер стих, и буксируемые галерами шведские корабли медленно удалились, не принимая боя. Дым, окружавший место сражения, начал рассеиваться и внезапно, как по команде, отовсюду, перекатами, покатилось звонкое «Ура!!!».
По сигналу флагмана на борт «Чесмы» понеслись шлюпки с капитанами. Военный совет проходил на шканцах. Несмотря на потери и повреждения, мнение командиров было единодушно:
— Гнать неприятеля!
Инициатива перешла на сторону русских.
А неприятель явно показывал корму, желая поскорее оторваться от русский эскадры.
На другой день потянуло с запада, и, как ни старались маневрировать против ветра, выйти на дистанцию огня не удавалось.
В утренних сумерках 26 мая Крузу доложили:
— Неприятель ворочает на север!
«Что за чертовщина? — недоумевал Круз и удивились все капитаны кораблей. — Шведы лезут в капкан, а вернее в мышеловку. Перед ними Выборгский залив, а там все побережье занято русскими войсками».
Спустя два часа все прояснилось. Показались мачты кораблей Ревельской эскадры, она мирно стояла на якорях.
Кронштадтцы легли в дрейф. Круз на шлюпке ушел к Чичагову. Вернулся он расстроенный и вызвал капитанов.
Одним из первых на борт флагмана, придерживая левую руку, поднялся Тревенен и сразу спросил Круза:
— В чем дело? Почему мы не добиваем шведов? Ревельская эскадра совсем свежая, на якорях отстаивается. Чего мельтешит Чичагов?
Круз удрученно махнул рукой.
— Чичагов паруса сушит. Поспешать, говорит, некуда, осмотреться надобно. А шведов, мол, не разглядел, туман помешал.
— Какой туман? Горизонт чист, ни единого облачка.
— А у него, вишь, в глазах дымка, — ехидно усмехнулся Круз, — ладно, Яков Иванович, как контузия-то, отпускает помаленьку? Ну и слава Богу, присаживайся, все капитаны, кажись, собрались.
Окинув взглядом гомонивших капитанов, вице-адмирал поднял руку, призывая к тишине.
— Ныне, господа капитаны, объявляю вам о мужестве и геройстве экипажей ваших. В бою сражались все геройски, как подобает бойцам, потому особо выхвалять никого не стану. Все молодцы. Ныне реляцию государыне представляю о вашей доблести.
Выслушав доклад капитанов, Круз распорядился об отправке раненых в Кронштадт.
— Стало быть, убитых у нас меньше сотни, и то слава Богу, — перекрестился Круз, а капитаны зашумели:
«Как же так, зазря с шведами выстояли, надобно довести дело до виктории окончательной».
На флоте, в офицерской среде, о Чичагове ходили нелестные отзывы: «Старая перечница, все острые углы обходит, всего опасается, а пуще всего свою дряхлую персону под вражеские ядра выставлять боится. Государыня-то ему благоволит, он ей ни в чем не перечит».
Распуская капитанов, Круз объявил:
— Нынче над нами старший флагман командует, адмирал Чичагов, обо всех происшествиях надлежит и ему докладывать…
В тот же день Круз писал донесение императрице и намекнул о несостоятельности доводов Чичагова. «Принужден признаться, что уход неприятеля не только весьма чувствителен для меня, но и для всех моих храбрых подчиненных, так как по дошедшим до меня известиям, шведы находились в чрезвычайном унынии и опасались несказанно этого двуогненного положения, от которого, надо думать, один только туман не мог избавить неприятеля, без успеха со мной сражающегося».
