Существовала еще одна проблема, которую нельзя обсуждать с Дорегене. Сорхахтани не вправе указывать ей на недостатки Гуюка. Неделю назад тот отказался встречаться с корейскими царевичами, вместо этого ускакав со свитой на охоту. Сорхахтани невольно поморщилась, вспомнив напряженную встречу с гостями. Словами и дарами пыталась она сгладить оскорбительное отсутствие хана, но заметила и злость, и безмолвные взгляды, которыми обменивались корейцы. Гуюк вернулся через несколько дней и отправил Яо Шу, своего советника, выслушать их просьбы. Сорхахтани могла сделать это и сама, надели ее Гуюк полномочиями.
Воспоминания о том происшествии заставили женщину покраснеть от злости. Тогда она в кои веки пробилась к Гуюку, вопреки яростному протесту его слуг. Хотелось внушить ему, что жизнь – не бесконечные пирушки и охота с друзьями. Хан должен править каждый день, принимая решения, которые другим не под силу.
Гуюка это не проняло. Какое там – он рассмеялся и отослал ее прочь, фактически прогнал. Об этом с Дорегене говорить тоже нельзя – только не в тот момент, когда она собралась уезжать, завершив труды своей жизни. Сорхахтани чувствовала, что будет скучать по свояченице, хотя полной откровенности между ними не было никогда.
Если бы не Хубилай, Сорхахтани потеряла бы рассудок среди лжи, глупости и круговой поруки. Сын хотя бы слушал ее. И поражал своей проницательностью. Казалось, он знает все, что творится в городе, хотя, наверное, тут помогали шпионы, не менее ловкие, чем у Сорхахтани. В последние дни тревожился даже Хубилай. Гуюк что-то затевал, постоянно посылая своим туменам новые приказы. Каждый день его воины упражнялись на равнинах с пушками, и город провонял порохом. Среди ямщиков у Сорхахтани имелся шпион. Вот только ханские послания зачастую пересылались запечатанными, и вскрыть такое значило рискнуть жизнью шпиона, а Сорхахтани им дорожила. Примечательна была сама секретность. Сорхахтани чувствовала, что бродит в тумане. Может, Хубилай что-то выяснил или до чего-то додумался? Вечером нужно будет с ним потолковать…
Женщины подняли головы, заслышав шаги дневных стражников Гуюка. Дорегене со вздохом встала и посмотрела вдаль, словно надеясь запечатлеть этот город в своей памяти. Под бесстрастными взглядами кешиктенов подруги обнялись. Груженые подводы и слуги уже ждали, чтобы отвезти Дорегене в далекий дворец на реке Орхон. Лето уходило, и Сорхахтани не верила, что свояченице позволят вернуться. Гуюк открыто упивался властью, хотя и облекал приказы в красивые слова и комплименты.
– Я навещу тебя, – проговорила Сорхахтани, борясь с чувствами.
Она не могла пообещать, что станет держать Дорегене в курсе дел, – только не при стражниках, которые передадут все услышанное Гуюку. Бывшая регентша кивнула, хотя в глазах у нее блестели слезы. Она посадила сына на ханский престол, а тот отплатил ей ссылкой, хотя, конечно, выразился иначе. Ложь и заговоры – казалось, ничего иного безжизненным камням города и не породить.
Стражники повели Дорегене прочь; на фоне их молодости и силы она казалась хрупкой и сгорбленной. На миг Сорхахтани даже испугалась: ее лишили покровительницы. Кутежам и охоте вопреки Гуюк планомерно укреплял свою власть. Отныне Сорхахтани не могла спокойно смотреть в будущее. Без разрешения Гуюка она даже домой вернуться не может. Она словно попала в одну комнату с голодным тигром и не знала, когда он вскочит и разорвет ее на части.
Вдали раздался пушечный залп, и Сорхахтани вздрогнула. Мункэ там, командует военными учениями. Женщина беззвучно взмолилась, чтобы ее сыновья не пострадали при новом хане.
* * *Гуюк расхаживал по пустым коридорам. Недавно своим указом он запретил слугам попадаться ему на глаза, вот они теперь и прячутся. Несколько дней назад хан налетел на девушку, не успевшую отступить в сторону. Приказ о ее наказании Гуюк отдал не задумываясь. Во дворце слишком привыкли к размеренности. К неспешной поступи стариков, особенно его отца. Новые порядки Гуюк собирался вводить ненадолго – пусть при виде его научатся шевелиться, – но ему очень понравилось смотреть, как при встрече с ним мужчины и женщины бросаются врассыпную, боясь просто попасться ему на глаза.
Гуюк зашагал быстрее, с ухмылкой наблюдая, как слуги разбегаются по смежным комнатам. Молва летела впереди него: новый хан вышел на охоту. Не останавливаясь, он толкнул медные двери и вошел в зал для приемов.
Там уже были Сорхахтани и Яо Шу, бывший советник отца. Своей очереди ждали еще десятки человек, старавшиеся не показывать, что провели в зале уже полдня. Гуюк, не обращая на них внимания, прошагал по каменному полу к золоченому трону, инкрустированному лазуритом, поблескивающим в свете из окна. По крайней мере, сюда долетал свежий ветерок с улицы. Вслед за цзиньцами Гуюк привык к частому мытью, и от вони грязных тел в тесных комнатах у него начиналась тошнота.
Сорхахтани внимательно следила за реакцией окружающих на появление хана, тщательно сдерживая свои эмоции. Она могла бы заговорить первой, но за часы ожидания они с Яо Шу согласовали порядок действий. Очередное оскорбление – потеря часов, пока Гуюк играет в игры со слугами. Досаду и раздражение нужно скрывать. Нужно помнить, что слово хана – закон, а малейшие признаки недовольства будут стоить ей земли, а то и жизни. Так что начинать лучше Яо Шу. Старик – воплощение этикета, волю эмоциям никогда не дает.
– Господин мой, – начал цзинец, приближаясь к Гуюку с глубоким поклоном; в руках он держал пергаментные свитки, на которые правитель неодобрительно посматривал. – Возникло множество вопросов, и решить их под силу только хану. – Гуюк хотел что-то сказать, но Яо Шу его опередил. – Правитель Корё просит выслать тумен для защиты от разбойников, бесчинствующих на побережье. Посланников в Каракорум он шлет уже в третий раз…
Яо Шу перевел дыхание, но Гуюк лишь поудобнее устроился на троне.
– Что еще? Продолжай, – любезно проговорил он.
– Господин мой, на цзиньской территории у нас есть тумены. Передать через ямщика, чтобы помогли корейцам?
– Конечно, – Гуюк махнул рукой. – Отправь им два тумена. Что еще?
Яо Шу захлопал глазами, удивляясь настроению Гуюка, но быстро продолжил, решив извлечь из него все возможное:
– Ну… правитель Си Ся[7] жалуется, что для его государства налоги чересчур высоки. В сельской местности бушевала чума и выкосила половину тех, кто работал на полях. Он просил упразднить налоги на год, чтобы восстановиться.
– Нет, он мой вассал.
– Господин, такой жест подарит вам союзника еще преданнее, чем ныне.
– И соблазнит каждого мелкого правителя рыдать у меня под дверью. Я сказал «нет», советник. Следующий вопрос.
Яо Шу кивнул, быстро перебирая пергаменты.
– Накопилось более восьмидесяти прошений на вступление в брак, господин мой.
– Отложи их. Прочту потом в своих покоях. Что-то примечательное среди них есть?
– Нет, господин мой, – отозвался Яо Шу.
– Так давай дальше.
Сорхахтани чувствовала, что цзинец нервничает. Раньше Гуюк ленился, доклады советников слушал с откровенным нетерпением. Так быстро он прежде ничего не решал, и Сорхахтани гадала, что он им сейчас доказывает. От неприязни к новому хану свело живот. Его отец, Угэдэй, не отмахнулся бы от вестей о чуме, словно тысячи мертвецов для него не важны, а инфекция не может распространиться. Яо Шу говорил, что государству необходимо кораблестроение, а Гуюк с ехидцей отказывался выделить нужные средства. Но ведь в империи Цзинь есть море, а заморские жители бороздят его с не виданной монголами сноровкой.
Яо Шу поднял множество вопросов – и на каждый получил молниеносный ответ. Услышав иные из них, Сорхахтани беззвучно стонала, но даже они были лучше застоя последних дней. Мир не может не меняться, пока Гуюк охотится с милыми его сердцу птичками.
За окном стало смеркаться, и хан велел принести еду и питье, но исключительно для себя. Нужды других его не интересовали. Через несколько часов Яо Шу закончил и передал слово Сорхахтани.
Едва та приблизилась к трону, Гуюк подавил зевок.
– Пожалуй, на сегодня хватит. Тебя, Сорхахтани, я заслушаю завтра первой.
– Господин мой, – в ужасе начала она, а в переполненном зале поднялся недовольный ропот. Гуюк отмахивался не от одной Сорхахтани; его услышали и высокие гости, приехавшие издалека ради встречи с ним. Женщина собралась с духом, велев себе продолжать. – Солнце еще не село, господин мой. Скажите хотя бы, ответил ли Бату на призыв? Он приедет в Каракорум, чтобы принести клятву?
Гуюк уже собрался уходить. Он застыл, стоя спиной к Сорхахтани, и, повернув назад голову, с упреком проговорил:
– Советников это не касается. Я сам с этим разберусь. – Улыбка у хана получилась неприятной, и Сорхахтани впервые заподозрила, что Бату вообще не вызывали. Уже у дверей Гуюк бросил через плечо: – Продолжайте все работать, государство никогда не спит.
