Все три плененных француза, сдерживая смех, одобрительно закивали.
– Что-о-о!?
Заорал тучный чиновник, так широко раскрыв глаза, что казалось, они сейчас выпадут из глазниц и покатятся по полу, под ноги арестованным.
– В подземелье! Всех! Сгною мерзавцев!
Пленников отвели в довольно просторную камеру, с крошечным оконцем, под потолком, закрытым решеткой. Посреди помещения громоздилась массивная колонна, подпиравшая мрачные своды, а под одной из стен был предусмотрительно брошен пучок соломы.
– Веселенькое местечко.
Озираясь, отметил гасконец, после того, как за дверью прогремели засовы. Узники уселись на соломенную подстилку. Время как будто остановилось. Тишину прервал Атос, обратившись к анжуйцам:
– Господа, глядя на то, как вы держитесь, а так же принимая во внимание все то, что за это короткое время мы успели о вас узнать, могу с уверенностью заключить, что вы люди весьма достойные. Можете мне поверить, кроме того, что в этом я знаю толк, я никогда попусту не бросаюсь подобными фразами.
Д'Артаньян утвердительно закивал, подтверждая слова друга, когда тот вновь заговорил.
– А ещё я знаю, что вы не состоите на службе в гвардии «Красного герцога». Исходя из этого, хочу предложить принять нашу сторону. Таких как вы непременно следует принять в роту мушкетеров, ведь это самое элитное подразделение, огромная честь служить в нем. Я, лично могу посодействовать в этом, замолвив словечко перед господином де Тревилем.
Под пристальным взором графа, анжуйцы переглянулись. Наморщив лоб, де Сигиньяк задумался, неторопливо и рассудительно ответив:
– Видите ли, любезный Атос, я человек, который намеревается не делать необдуманных поступков. Я принимаю нужное решение лишь после того, как всё тщательно взвешу. И ещё, заметьте, при всём этом я не склонен выгадывать, выбирая лишь то, что велит мне разум и совесть. Ведь, согласитесь, сторону, которой я сейчас придерживаюсь – сторону монсеньера Ришелье, трудно назвать выбором сулящим выгоду, скорее наоборот. Но мне не навязали сие предпочтение, меня не уговорили и не купили. Я принял сие решение добровольно, исходя из собственных убеждений. Я не житель Парижа, и не знаю всех тонкостей политики, что вершат из кабинетов Лувра. Но я уверен в том, что единственный путь, который ведет к объединению королевства, а значит к величию, есть путь, предложенный Его Преосвященством. Я убежденный сторонник кардинала. Остановить меня на этом пути может лишь пуля или шпага. Я ваш враг граф. И, как вы понимаете, не потому, что лично к вам питаю неприязнь, нет. Мы с вами просто преследуем разные цели. Защищаем интересы разных людей, которые по-разному видят будущее нашего отечества. Мне лично хотелось бы, что бы мы все: гасконцы, бургундцы, нормандцы, анжуйци, провансальцы, пикардийцы – все без исключения, начали ощущать себя французами. В единении я вижу будущее Франции! Люди, чью сторону занимаете вы, очевидно, придерживаются иного мнения. Нам с вами не по пути, господа.
Наступила тишина. Де Ро, улыбнувшись, украдкой, с восхищением взглянул на Жиля. Д'Артаньян задумчиво тер лоб, размышляя над словами анжуйца. Атос поднялся с пола и подошел к де Сигиньяку.
– Сударь, прошу вас подняться.
Анжуец вскочил, оказавшись лицом к лицу с Атосом. Граф, будучи несколько выше ростом, свысока смотрел на виконта.
– Вы действительно так думаете?
– Именно так, граф.
– В таком случае, хочу пожать вашу руку, и поблагодарить Всевышнего, за то, что дал мне такого врага. Это честь для меня. А рассудит нас время: кто – прав, кто – ошибся. Вы, судя по всему, не знакомы с Ришелье лично, поэтому не исключаю, что в скором времени вас постигнет разочарование, но, тем не менее, я признателен вам за откровенность.
После изучающего, пронзительного взгляда графа, на который Жиль ответил открытым взором лишающим надежды на самый ничтожный компромисс, мушкетер подошел к окну, и подняв голову, задумчиво поглядел вверх, мысленно, чему не могут помешать ни самые толстые стены ни кованные решетки, взмыв в лазурь каталонского неба. Де Ро, так же, прибывавший в размышлениях, лежал на спине, положив ладони под голову. Он, уставившись в потолок, предался раздумьям, пользуясь располагающим к сему моментом и местом, ведь в тюрьме даже глупец, подчас, становится философом.
– Знаете ли, господа…
Наконец вымолвил он.
– …вот было сказано – история рассудит, а рассудит ли? Ведь если разобраться, сколько достойных людей история, даже не упомянув, обрекла на забвение. Это не справедливо, не правильно, я бы сказал досадно. Взять, например нас четверых. Быть может, кто-то из нас попадет под перо какому-нибудь писаке, и тот сделает его героем своего романа, а роман этот будут читать по всей земле, слава превознесет имя этого человека во всех уголках нашего бренного мира, известность будет ошеломляющей. А другой бесславно проживет не менее яркую жизнь, и будет не менее достоин мирового признания, ан нет, скончается где-нибудь тихонько, в небольшом домике, на берегу милой речушки, или напротив, падет сраженный пушечным ядром в разгар битвы. Результат один и тот же -крест с именем и датой – забытье.
Гасконец улыбнулся рассуждениям шевалье.
– Вы боитесь забвения, месье де Ро?
– Вовсе нет, любезный д’Артаньян, я просто размышляю над тем, почему одним ставят памятники, а других забывают так же быстро, как высыхает роса на солнце. Вот вы д’Артаньян, желаете, что бы вам поставили памятник? Например, где-нибудь в Париже или в одном из городов Гаскони, ну скажем в Ош?
– Я не думал над этим. Но… впрочем, я не против, чтобы нам всем поставили памятники.
Все четверо расхохотались.
– Нет д,Артаньян, это уж слишком. Пожалуй, вами и ограничимся.
Произнес граф, похлопав товарища по плечу. В этот миг загремели засовы, дверь отворилась, и в камеру вошли двое. Первым шел молодой, стройный дворянин, на черном камзоле которого, гордо сиял, вышитый зеленый крест Алькантра3. За ним, по-плебейски, семенил неопрятный толстяк-чиновник, в грязном жабо. Дворянин, звеня шпорами, остановился перед пленниками. Те, в свою очередь, поднялись на ноги.
– Это они, Ваша Честь.
Враждебно глядя на французов, прогнусавил толстяк. Дворянин, с суровым видом, принялся оглядывать представших пред ним людей. Вдруг брови его подернулись, а губы растянулись в улыбке.
– Вот так да! Вот это встреча! Господа де Сигиньяк и де Ро, не ожидал увидеть вас здесь! Анжуйцы, несколько напряженно, улыбнулись.
– Дон Фернан де Ла Вега, вы?! Неожиданно и приятно вновь видеть вас, особенно принимая во внимание наше незавидное положение.
Воскликнул Жиль, ответив на легкий поклон испанского дворянина.
– И я, безмерно рад, ведь если бы не вы, тогда в «Хромой лягушке», возможно, меня бы не было в списках живых.
Он повернулся к толстяку, переменив тон на сухой и повелительный.
– Нет, Лопес, это не те, кого мы ждем, за этих сеньоров я ручаюсь, отпустите их.
Задор и ретивость, переполнявшие толстяка, угасли, вместе с блеском его выпученных глаз. Он погрустнел и негромко промямлил:
– Всех четверых?
Радость от приятной встречи, в глазах кабальеро, померкла. Он, подозрительно оглядев мушкетеров, строго спросил.
– А кто эти люди?
Сигиньяк замялся, но тут на выручку пришел де Ро.
– Это наши друзья.
Испанский офицер, с подозрением, вновь оглядел всех четверых. Тут же, улучив подходящий момент, Лопес, не преминул ехидно заметить.
– Как же, друзья! Их арестовали на площади, когда они намеревались скрестить шпаги! Друзья!
– Это правда?
Проницательно, всматриваясь в лица анжуйцев, задал вопрос, сделавшийся суровым кабальеро. Луи не выказав и тени замешательства, твердо произнес:
– Правда лишь в том, что мы вместе. И если вы соблаговолите отпустить нас, то отпустите всех четверых…либо, не отпускайте никого.
Печать сомнения омрачило чело испанца, но, после непродолжительного раздумья, он скомандовал:
– Отпустить всех.
Затем едва заметно поклонившись, сухо бросил:
– Имею честь сеньоры.
После чего поспешил удалиться.
Оказавшись на свободе, Сигиньяк, улыбнувшись яркому каталонскому небу, так доброжелательно раскинувшемуся над головами, произнес:
– Что ж, господа, не вижу резонов продолжать наш недавний разговор, начатый на площади. Кто-то из нас успел, а кто-то опоздал, и в этом суровая правда жизни, а значит, с этим следует смириться. Нет ничего более глупого, чем попусту проливать кровь. Не так ли, господа мушкетеры?
– Не стану оспаривать очевидные вещи. Сожалею лишь о том, что наше противостояние на этом не заканчивается, а только начинается, и следующая встреча может быть менее приятной. Всегда к вашим услугам, господа
С этим, все четверо раскланявшись, разошлись.
1 альгвасил – в Испании низший полицейский чин.
2 кордегардия – караульное помещение, помещение для стражи.
