– Саратовец?
– Да, оттуда.
– Зовут не Меркурием Авдеевичем?
Дибич, чутко следивший за разворотом дела, не мог бы определить – кто в эту минуту был больше изумлён – старик ли, услышав вопрос, или Извеков, получив утвердительный ответ.
Кирилл сидел неподвижно, точно ему требовалось крайнее усилие воли, чтобы возвратить себя из бесконечной дали к тому, что находилось перед его взором. Потом он велел увести старика и заметил Дибичу:
– Я думал, в этой троице у меня найдётся один старый знакомец. А выходит, кажется, двое. Странно.
– Что это за антик такой – Меркурий?
– Попросту русский Меркул… Посмотрим, посмотрим, – опять задумался Кирилл.
Ввели Водкина. Он раскачивал туловищем, прижимая руку к груди.
– Нельзя ли показать меня фельдшеру? Рана не даёт покоя, – сказал он, опускаясь на скамью.
Кирилл долго глядел на него. Это был человек на шестом десятке, с примечательной головой – сдавленная с боков, она сильно выпиралась вперёд лбом, а на затылке, очень похожем на отражение лба, имела математическую шишку. Желтоватые ресницы ободками вычерчивали пристальные, недовольные глаза.
– Санитар перевяжет вам руку, – ответил Кирилл после молчания. – Почему вздумали бежать, когда вас задержали?
– Решил, что попал к бандитам.
– Со страха, значит?
– Да. Рассказывают, сюда стали забредать из соседнего уезда какие-то мироновцы.
– Как же вы отважились на путешествие, когда кругом этакие страхи?
– Нужда. За Волгой обещали пару ульев. Я пчёлками занимаюсь.
– Ах, пчёлками? И давно?
– Не очень. На старости надо чем-нибудь промышлять.
– Чем же раньше изволили промышлять?
– Я был ходатаем по делам в Наровчате.
– По судебному ведомству, стало быть?
– По гражданским делам, частный ходатай.
– Только по гражданским? – немного выждав, поинтересовался Кирилл.
– Исключительно.
– Документа у вас никакого не найдётся?
– Вам не передали? У меня сейчас при обыске отобрали.
– Паспорт?
– Да. Бессрочный паспорт.
– Что же в нём обозначено?
– Вы бы посмотрели. Ничего особенного. Уроженец города Пензы. Сын личного гражданина. Место жительства – Наровчат. Род занятий – писарь. Я начинал писарем, так и проставили.
– Значит, до Хвалынска в Наровчате проживали?
– Почти всю жизнь.
– А в Саратове не жили?
– В Саратове не бывал. В Симбирске, в Самаре – случалось. В Пензе, конечно. В Москву раз ездил. Третьяковскую галерею осматривал. Живопись уважаю очень.
– По фамилии вас?
– Водкин. Иван Иванович Водкин.
– Одна фамилия?
– То есть как? – удивился допрашиваемый.
– Я в том смысле, что бывают двойные фамилии. Одно лицо носит две фамилии.
– А-а! Бывают. Вот, родом как раз Хвалынский, наполовину однофамилец мой, Петров-Водкин. Может, слышали? Известный живописец.
– Вот видите, – привстал Кирилл, – какой удачный пример! Не наполовину, а почти полное совпадение!
– Почему совпадение? – обиженно проговорил Водкин.
– Другая-то фамилия у вашего однофамильца на букву «п»!
Кирилл насилу удерживал в голосе рвущееся наружу торжество. Водкин обнял кистью правой руки жёсткую от высохшей крови перевязку и опять закачал туловищем.
– Болит? – спросил, изучая его пальцы, Кирилл.
Дибич беспокойно отвернулся к окну.
– Болит, – терпеливо подтвердил Водкин, но сейчас же ещё с большей обидой прибавил: – Не понимаю вас, товарищ комиссар, о чём вы хотите дознаться. Так с советскими гражданами не поступают. Арестовали неизвестно за что, да ещё вдобавок раненому в помощи отказываете. Это все незаконно.
– Старый законник! – быстро воскликнул Кирилл. – Не сомневайтесь, санитара мы вам дадим. Закон будет соблюдён. Только не тот, который блюли вы.
– Это мне не в укор. Я хоть и маленький человек, а всегда готов был постоять за правого.
– Постоять вы умели, – убеждённо согласился Кирилл, все ещё не отрывая взгляда от руки Водкина. – Хватка у вас была поострее, чем теперь. Вы ведь отращивали да полировали свои коготочки-то, а?
Водкин перестал раскачиваться и сокрушённо покачал головой.
– Вы хотите меня кем-то другим выставить. Или, правда, приняли за другого?
– Нет, почему же? Именно за того, кто вы есть.
С улыбкой и будто раздумьем Водкин посмотрел на свои загрязнённые пальцы.
– Нынче приходится все делать, как садовому мужику. А прежде, конечно, руки чище были.
– Ну, особенно чисты они у вас никогда не были.
– Не знаю, о чём вы…
– Хотя раньше у вас, правда, было как-то все изящнее. Золотые очки, к примеру.
– Золотых я не носил.
– Ну как так? Когда вы задумали перебраться в укромный Хвалынск, вам ведь пришлось все менять – от гардероба до паспорта. А очки купить новые не успели. Торопились, наверно. И вот эта оправа на вас – это уже хвалынская. Но очки можно переменить, хотя и с опозданием. А голову-то не подменишь! Вот ведь какая неприятность.
Водкин развёл обеими руками, забыв о ране, но тотчас, впрочем, опять прижал замотанную руку к груди.
– Вы, кажется, действительно жестоко на мой счёт заблуждаетесь, товарищ комиссар.
Кирилл вскочил, оттолкнув ногой табуретку, и нацедил сквозь зубы воздуха, готовясь крикнуть. Но вместо крика произнёс очень раздельно и гораздо спокойнее, чем все время говорил:
– Наши биографии переплелись довольно туго, хотя между ними… собственно, никакого сходства. Вы постарались начать мою биографию. Я вашу постараюсь закончить (он примолк на секунду и затем будто выстукал по буковке на машинке)… господин жандармский подполковник Полотенцев.
– Боже мой, что за убийственная ошибка, – прошептал Водкин и зажал здоровой рукой лицо.
Дибич, который все время с болезненным напряжением ожидал какой-то необычайной развязки, громко ахнул и потянулся руками к Кириллу.
– Ошибки никакой, – сказал ему Извеков, пожелтевший от бледности и странно тихий. – Этот человек вполне овладел притворством. Он артист. Я его лично знаю: он некогда препроводил меня в Олонецкую губернию.
– Если вы убеждены, что это он, то… я поражаюсь вам, – торопливо сказал Дибич. – Что вы с ним забавляетесь? Ведь не находите же вы в этом удовольствия?
– Нет, разумеется, – усмехнулся Кирилл. – Скорее, противно… И все же, честное слово, когда подумаешь, чего только не проделывали эти господа в недавние времена… да и сейчас ещё кое-где проделывают, то… можно даже увлечься!
Полотенцев открыл лицо. Оно было совершенно прежним, только неяркие с желтизной бровки взбежали кверху над очками. Он сказал в каком-то слащавом разочаровании:
– Ваша слепая ошибка может мне стоить многого, я отдаю себе отчёт и тем более должен сохранить мужество, как это ни трудно. Однако если уж вы искренне принимаете меня за… жандарма, то ведь жандармы были извергами, исчадием! Как же вы… Извините, я обращался к вам, как к товарищу, но теперь, когда вы столь недоказательно обвиняете меня… (Он беззвучно и как-то в нос посмеялся.) Вероятно, со временем будет какое-нибудь величание, соответствующее высокоблагородию или светлости. Может быть – ваша справедливость или ваша безусловность, ну, я не знаю, хе-хе! Так вашей справедливости едва ли пристало следовать худым примерам проклятого прошлого. Всем этим исчадиям, которые позволяли себе измываться над беззащитными при дознаниях…
– Прорвало! – вскричал Кирилл, не давая Полотенцеву досказать тираду и рассмеявшись. – Старая жёлчь взбурлила! Помню, слишком хорошо помню, – вы были джентльмен иронический! И не без остроумия, черт побери, нет, нет, не без этого! Оно вас выдало не меньше даже головы с шишкой.
– Все это может показаться увлекательно, как вымысел, – скромно возразил Полотенцев, – однако несколько по-детски увлекательно. Чересчур косвенно, на неубедительном для закона единоличном, мнимом опознании. Прямого же ничего нет. И, позвольте вас разуверить, ничего не может найтись.
– Найдётся, когда мы вас доставим к месту вашего проживания. Не в Наровчат, конечно, а в Саратов. Наровчат вас только отвергнет, как Водкина. Зато Саратов примет, как Полотенцева.
– Ничего это не может дать, кроме излишних испытаний для меня.
– О, только не излишних, совсем, совсем не излишних! – с глубокой убеждённостью воскликнул Кирилл.
Четверо красноармейцев во главе с Ипатом внесли в избу разобранные узлы арестованных. Ипат выложил на стол документы, деньги, часы воронёной стали и серебряные, с ключиком на шнурке, потом взял у Никона жестяную банку, которую тот держал с благоговейным почтением, и так же благоговейно поставил её на особом расстоянии от других вещей.
– Оружия при обыске не обнаружено, а вот издесь имеется капитальная сила, – доложил он, постукав ногтем по жестянке, и значительно оборотился к красноармейцам.
Кирилл хотел придвинуть банку к себе, но рука его остановилась на ней, и он вопросительно поднял глаза на Ипата. Ипат выпятил нижнюю губу, важно вскидывая голову: мол, смотри сам, я говорю – не шутка!
