От выпитого вина его еще больше клонило в сон. Вот уже пять дней, как он ночует вне дома. Сначала три дня напролет беспробудно пил в трактире в Сюмокумати, потом вызвал паланкин и велел доставить его в этот дом терпимости.
Здесь был другой мир. Он созвал девиц, велел им плясать по случаю праздника Бон.[133] Пока смотрел, сам увлекся, вскочил и пошел плясать, вместе со всеми взмахивая руками. Когда же это было? Вчера вечером? Или сегодня ночью? Да не все ли равно!
Вино, вино… Женщины…
Вот и сейчас рядом с ним лежит, разметавшись во сне, красотка Югири: лицо раскраснелось, руки раскинуты, златотканый пояс-оби слегка прикрывает округлые нежные бедра.
— Господин Ходок! — позвала девушка шепотом. — Господин Ходок!
— Что там еще? Гости ко мне? Если гости, спровадь их по-хорошему!
Так он продолжал сонно бормотать и приговаривать, словно старик, нежащийся в горячей ванне.
Насчет гостей было более или менее понятно, кто это. Конечно, повадились сюда ходить какие-то ронины без роду без племени… Такие уже не раз приходили и твердили все одно и то же. Только одно их интересует: будете ли вы мстить заклятому врагу? Приходится с этими безродными ронинами встречаться, и каждый раз только и ждешь, когда они перейдут к своему главному вопросу. Это все китайцы придумали такое определение: «заклятый враг», а японские самураи, молодцы, подхватили и стали твердить наперебой. А по мне, так выражение это плоское и смысла в нем мало… В общем, тут все ясно. Пусть только еще придут, я им все скажу!.. Ну, пью, ну, с женщинами развлекаюсь — что здесь плохого? Когда же наконец он разделается с «заклятым врагом»? Да как-нибудь потом, попозже… До той поры я сам распоряжаюсь своей плотью. Да будь ты хоть синтоистский жрец и заведи жену — что здесь такого?! Вот и я… Что тут особенного? Ну, пусть тело все пропахло пудрой — что бы я ни сделал, достаточно одной ванны, и вся грязь бесследно сойдет. Разве не так? И нечего обо мне заботиться. Можете сами себе выбрать по девице. А кто этого не делает, тот дурак!
Югири утомленно, лениво повернулась на бок. Кураноскэ попросил передать ему трубку.
— Ну что, все никак? — нетерпеливо спрашивал хозяина заведения соглядатай Янагисавы, Синноскэ Аидзава, пришедший из Эдо. Вместе с «дядюшкой» Ивасэ они обосновались на отшибе, в Масуе, и вот уже довольно давно пытались добиться свидания с Кураноскэ, осаждая хозяина заведения, в котором обретался бывший командор клана Ако. На все их домогательства хозяин отвечал, что Кураноскэ в тяжком похмелье и изволит отдыхать, просит зайти в другой раз. Аидзава и Ивасэ заявили, что делать им все равно больше нечего и потому они будут ждать, пока его милость протрезвится и придет в себя.
Старая столица была богата добрым вином и красивыми женщинами. Поскольку Кураноскэ, за которым им велено было приглядывать, ушел из дому и перебрался в веселый квартал, обоим шпионам оставалось только самим последовать его примеру и отдаться радостям этого странного мирка.
— Неплохая у нас работенка! — шутил Аидзава. Его напарник только криво улыбался в ответ.
День за днем они шлялись по тем же злачным местам в Симабаре,[134] где проводил время Кураноскэ, выведывая все, что возможно. О том, как и где развлекается Кураноскэ, можно было из первых рук узнать от завсегдатаев злачных мест. О нем много толковали в веселых кварталах. Не было в домах терпимости Киото такой девицы, что не знала бы Ходока, Большого Ходока, как его здесь называли. Рассказывали, что гуляет он на всю катушку. Однако же могло быть и так, что все это делается только для отвода глаз… Главное, на что следовало обратить внимание шпионам, были, конечно, связи Кураноскэ с другими ронинами из дома Асано. Тут-то и крылся ключ к истинным намерениям бывшего командора.
Тем не менее, как могли, к собственному удивлению, заключить соглядатаи из своего недолгого, но весьма насыщенного пребывания в императорской столице, контакты между Кураноскэ и прочими ронинами были редки и поверхностны. Никаких сходок не наблюдалось. Кое-какие старые знакомые наведывались иногда к нему в усадьбу, но только для того, чтобы скоротать досуг за партией в го и побаловаться чайком. Выглядели такие посещения вполне мирно — как и подобает встречам ронинов, оставивших службу и удалившихся на покой.
— Ну, что ты об этом думаешь? — спрашивал Аидзава.
— Не знаю, — отвечал Ивасэ, — но со временем поймем… Если он только дурака валяет, хочет нас отвлечь, то так и дальше будет продолжаться… Нет, надо нам все-таки с ним самим встретиться и поговорить, а?
Придя к такому выводу, в тот же вечер оба отправились разыскивать Кураноскэ, чтобы наконец рассеять свои сомнения.
— Ну, так как же? — настаивал Аидзава. — Неужто он до утра так и проспит? Будь любезен, хозяин, сходи еще разок к нему.
— Ох, сударь, и не просите! — отнекивался хозяин. — Вы его не знаете, лучше к нему сейчас не соваться…
— Да ты скажи, что, мол, тут два самурая дожидаются — мечтают, мол, встретиться с его милостью Оиси, командором славного рода Асано… Ты уж распиши там, хозяин, уговори его. А ежели все-таки велит ждать, ну что ж, придется ждать до утра, — мягко, но настойчиво втолковывал хозяину Ивасэ.
С верхнего этажа донесся женский голос:
— Ой, глядите-ка, господин Ходок! Там овод!
Аидзава и Ивасэ переглянулись.
— Ничего, он тебя не съест! Ха-ха-хах-ха! — рассмеялся в ответ Кураноскэ. — Что там, гости ко мне, говоришь? Ну, ты проведи их там, Рокубэй, я сейчас!
Как видно, Кураноскэ пребывал в прекрасном расположении духа. Аидзава прислушивался с холодной усмешкой, но при этом почтительно выпрямился.
Раздвинув сёдзи, в комнату вошел благодушного вида мужчина средних лет, внешностью похожий на купца, отошедшего от дел. По сонному, мутному взгляду и сивушному перегару ясно было, что за вечер выпито немало.
— Разрешите… — Аидзава и Ивасэ привстали было с подушек, намереваясь приветствовать вошедшего по всем правилам, но тот отмахнулся:
— Бросьте вы это!
— Мы, с вашего позволения…
— Что-что? С нашего позволения? Какие церемонии! Да ваши имена мне не особо и нужны. Я и так знаю, кто вы такие, да-с! — заявил бывший командор. При этом руки его, по форме положенные на бедра, неловко соскользнули, он качнулся вперед и чуть было не рухнул ничком.
— Ха-ха-ха-ха, — разразился он оглушительно громким хохотом.
Аидзава и Ивасэ, услышав, что Кураноскэ «и так знает, кто они такие», были несколько огорошены. Что уж такого смешного нашел в их визите Кураноскэ? Его беспричинный хохот смущал их, путал планы, невольно порождая атмосферу зловещей напряженности. И Аидзава, и Ивасэ, сидя лицом к лицу со своим хмельным собеседником, сами не понимая, почему, чувствовали, как их охватывает странная тревога. Что он хотел сказать? Или он действительно все о них знает? Аидзава, по молодости, внутренне весь сжался под этим суровым взором.
Кураноскэ с трудом снова принял вертикальное положение, однако прямо сидеть так и не мог, покачиваясь из стороны в сторону. Казалось, он сейчас снова завалится и больше уже не встанет. Судя по всему, бывший командор был пьян в стельку.
Однако вправду ли он так пьян, как хочет казаться?
Стреляный воробей Ивасэ со скептической улыбкой внимательно наблюдал за происходящим, не сводя глаз с Кураноскэ. Нашарив трубку, он уже было поднес ко рту чубук, как вдруг Аидзава выпалил:
— Это позор!
Он уже хотел вскочить и удалиться, когда Ивасэ остановил его:
— Постой, постой! Мы же сами виноваты — разбудили человека, когда он спал во хмелю. Явились, можно сказать, не к месту и не ко времени. Ты же сам ведешь себя как мужлан неотесанный.
— Мужлан? Кто мужлан?! — громко вопросил Кураноскэ, все еще глядя в пустоту невидящим взором. — А что, Хаяно, и ты, Тикамацу, как насчет винца? Не пропустить ли нам по стопке?
Хаяно? Тикамацу?.. Кто это? Не иначе как Кураноскэ принимает их за кого-то еще?..
Нет, все-таки, как ни напейся… Пожалуй, он все же прикидывается пьяным — слишком уж это нарочито, неправдоподобно…
— Да уж, право, и не знаю, — отвечал Ивасэ. — Однако ж вы, ваша милость, нынче вечером уже изрядно изволили выпить. Не побоитесь еще принять?
— О чем разговор! Ну, коли уж свалюсь замертво, так похороните меня, только и всего! — захохотал Кураноскэ.
Чарку он при этом держал неуверенно, рука подрагивала. Хозяин сделал глазами знак девочке-служанке, стоявшей рядом с бутылочкой сакэ, и та налила захмелевшему гостю неполную чарку. Заметив это, Ивасэ решил, что надо воспользоваться случаем и вусмерть упоить командора. Они с Аидзавой наперебой принялись усердно подливать сами и подставлять свои чарки.
Кураноскэ меж тем сидел будто в полусне, сознание его явно было затуманено, только рука механически двигалась, поднося очередную чарку ко рту. Однако от собутыльников он не отставал. Вдруг, очнувшись, он с удивлением воззрился на обоих гостей, будто неожиданно обнаружив перед собой совершенно незнакомые лица. Должно быть, он и в самом деле до сих пор принимал посетителей за Хаяно и Тикамацу.
