Георг Эберс - Невеста Нила

Пока близкая к отчаянию Паула ломала руки, виновник горя и разорения стольких людей мчался по улицам Мемфиса на прекрасной лошади из конюшен Ориона. Достигнув рыночной площади в квартале Таанх, Обада был принужден поехать шагом. Перед Курией, как называлось здание городского совета, шумела несметная толпа. Векил, не стесняясь, пролагал себе дорогу через эту массу народа; он знал, что нужно мемфитам, но оставался равнодушным к их требованиям. Неимущий класс народа вот уже несколько дней собирался возле сената, требуя от булевтов [85]помощи в страшном бедствии. Вчера жители города в последний раз устроили торжественное богослужение в церкви и крестный ход, однако небо не сжалилось над ними, и сегодня они осаждали Курию. Но разве сенаторы могли заставить разлиться Нил, прекратить чуму или помешать финикам падать с деревьев? Кто может бороться против бедствия, ниспосланного свыше?

Таков был ответ главы совета, когда маститый старик появился на балконе Курии, стараясь успокоить расходившуюся чернь. «Нет, нет, вы должны нам помочь! — кричала толпа. — Вы берете с нас подати и поставлены здесь, для того чтобы заботиться о городском населении!»

Еще вчера неразумный народ принимался буйствовать, бросая камнями в ратушу, но сегодня, после опустошительного пожара и смерти епископа, мемфиты пришли в ярость и отчаяние.

Представители города переглядывались между собой, пожимая плечами, и не знали, на что решиться. Секретарь прочитал им только что принесенную бумагу — приказ кади Отмана, где булевтам вменялось в обязанность сообщить мемфитам через глашатаев и письменные объявления на улицах, что каждый гражданин, пострадавший от пожара в предшествующую ночь, может бесплатно получить в Фостате участок земли и строительные материалы для нового дома, если он согласен поселиться по ту сторону реки и перейти в ислам. Несчастные булевты были поставлены перед необходимостью обнародовать это унизительное предложение, утвержденное советом дивана по предложению Обады.

Но что могли сделать со своей стороны сенаторы для городской черни, требовавшей помощи? Еще вчера каждый из них был уверен, что народное бедствие не разрастется дальше, но в прошлую ночь оно еще удвоилось. Они совершенно упали духом, питая слабую надежду только на Горуса Аполлона; этот мудрец, пожалуй, найдет средство ободрить народ и укажет выход из ужасного положения. Вот сквозь открытый потолок снова посыпался град камней; булевты вскочили со своих мест, стараясь спрятаться за мраморными колоннами и арками. Дикие крики доносились до них с рыночной площади; тяжелая дверь трещала под ударами кулаков и палок; к счастью, она была обита бронзой и задвинута тяжелыми засовами; но если нападающим удастся выломать ее, они, как разъяренные звери, ворвутся в зал совета.

Однако что это значит? Рев толпы разом притих. Вместо проклятий, угроз и брани, минуту спустя, раздались восторженные крики; между ними можно было разобрать отдельные возгласы:

— Да здравствует мудрец! Помоги нам, спаси! Посоветуй, что делать? Ты умеешь ворожить, отец, тебе открыто все тайное! Тебе известна мудрость древних, заступись за нас! Покажи этим грабителям и обманщикам в Курии, как нужно помочь народу!

В этот момент председатель сената рискнул оставить свое убежище позади статуи императора Траяна [86], единственного памятника старины, который пощадило духовенство. Желая узнать, в чем дело, старик взял передвижную лестницу, служившую для зажигания висячих ламп, и поднялся по ней к высокому окну, чтобы выглянуть на улицу. Он увидел Горуса Аполлона в чистой полотняной одежде, верхом на прекрасном белом осле; народ почтительно расступился перед ним; ему предшествовали городские ликторы [87]со своими жезлами [88], к которым, в знак мирных намерений, были привязаны пальмовые ветви. Позади жреца, кроме погонщика осла, шел еще невольник со свитками в руках, пожелтевшими от времени. У сенатора отлегло от сердца, он спустился с лестницы, ободряя своих товарищей, и пошел к дверям. Застучал железный засов; присутствующие вздохнули свободно: в Курию не вошел никто, кроме Горуса Аполлона. При его появлении булевты с важностью сидели на своих стульях из слоновой кости, как будто их совещание не было прервано уличным беспорядком.

По знаку председателя они встали и поклонились маститому ученому. Он спокойно принял их приветствие как подобающую честь, и без отговорок занял предложенное ему возвышенное председательское место; старший сенатор сел подле него на обыкновенный стул. Немедленно приступили к совещанию, хотя толпа по-прежнему гудела на площади, как прибой морских волн или громадный пчелиный рой. Старик скромно заметил, что он сомневается в своем умении отвратить беду, которой не могли помочь такие мудрые мужи; ему только знакома наука древних и обычаи предков; булевты могут, если хотят, воспользоваться их опытностью.

Тихая, плавная речь жреца вызвала ропот одобрения, когда же старший сенатор указал на мелководье Нила как на главную причину бедствия, Горус Аполлон прервал его советом обратить прежде внимание на то, что может быть устранено собственными усилиями горожан. В городе свирепствует чума. Проезжая мимо квартала, пострадавшего от вчерашнего пожара, ученый видел около пятидесяти больных, сваленных в одном месте и оставленных на произвол судьбы; советникам и руководителям города следовало воспользоваться этим случаем и доказать населению свою заботу о нем.

Один из сенаторов тут же предложил перенести больных в монастырь святой Цецилии или в пустой, разрушенный Одеон; но Горус Аполлон объяснил, что такой очаг заразы посреди города угрожает страшной опасностью здоровым жителям. Этого мнения придерживался и его друг Филипп, одобрявший мудрые обычаи древних относительно заразных больных. Где помещались прежде не только благотворительные учреждения, но также храмы и гробницы, требовавшие простора вокруг себя? Их строили непременно в пустыне за чертой города. На исполинском сфинксе возле пирамиды, великий Арриан [89]собственноручно начертал стихи:

Новейшие поколения забыли прекрасное правило беречь обработанную землю, которая приносит урожай; они разучились пользоваться простором пустыни; между тем древние не допускали, чтобы мертвые и зачумленные вредили здоровым, и с этой целью переносили больных за город и помещали поблизости от некрополя [90].

— Но ведь несчастных немыслимо оставить под жгучими лучами солнца! — воскликнул старший сенатор.

— Так же, как немыслимо выстроить для них в одну минуту новый дом, — прибавил другой.

— Конечно, нет, — отвечал Горус Аполлон. — Но в Мемфисе найдется сколько угодно деревянных шестов и полотна. Велите тотчас разбить большие палатки в некрополе, где можно лечить за счет города и под присмотром сената всех больных. Поручите это дело троим или четверым из вашей среды; тогда несколько часов спустя у бездомных страдальцев будет приют. Сколько матросов и корабельных плотников бродят по берегу, не находя занятий! Возьмите их, и у вас тотчас закипит работа.

Предложение старика было единогласно одобрено.

— Я могу взять на себя поставку нужного материала! — воскликнул один владелец полотняной фабрики из числа булевтов; но другой, который вел обширную торговлю знаменитым египетским полотном, прервал его, требуя подряда своей фирме и обещая сбавить цену.

Этот спор угрожал затянуться надолго, если б Горус Аполлон не догадался помирить соперников, предложив им взять поставку полотна пополам.

Узнав о том, что сенат решил соорудить палатки для зараженных, народ громко выразил свое одобрение. Выборные депутаты тотчас принялись за дело, и в ту же ночь бесприютные больные были перевезены в новое помещение. Таким же образом Горус Аполлон решил на практике еще несколько важных вопросов, постоянно опираясь на обычай древних. Наконец, он ловко и осторожно заговорил о самом главном предмете. События последнего времени, по его словам, доказывали, что небо разгневалось на злополучный Египет, в знак этого оно послало комету, которая с каждым днем увеличивалась в объеме и грозно сияла над Землей.

Люди не могут своими собственными силами вызвать разлив Нила, но в таком случае древние прибегали к таинственным духам земли; они знали их ближе, чем теперешние люди как светского, так и духовного звания. Булевты слушали, затаив дыхание.

— В то время, — продолжал ученый, — каждый служитель Всевышнего был вместе с тем естествоиспытателем, и когда Египет постигало бедствие, жрец приносил жертву, заглушая в себе голос человеколюбия; но зато желание народа всегда исполнялось. В этих свитках вы найдете подтверждение моим словам, — заключил старик.