бы настоящая альпинистская экспедиция.
Я с сожалением покачал головой:
— Об этом я могу лишь мечтать, но это невозможно. В начале мая я должен быть в Нью-Йорке и обратно вернусь только в сентябре.
— Впереди еще масса времени, — утешил меня Виктор. — До мая всякое может случиться. Поговорим об этом ближе к весне.
Анна по-прежнему хранила молчание, а я не понимал, почему Виктор не замечает всей странности происходящего. Неожиданно она встала и, пожелав нам спокойной ночи, поднялась к себе наверх. Для меня было очевидно, что наша непрестанная болтовня о походах в горы ей не по нутру. И поэтому мне не терпелось все это довести до сознания Виктора.
— Подумай хорошенько, прежде чем пускаться в путешествие по горам. Я убежден, что Анне это не по душе, — сказал я ему.
— Не по душе? — Виктор был искренне изумлен. — Почему ты так считаешь? Это ведь целиком ее идея.
Я уставился на него:
— Ты в этом уверен?
— Ну конечно уверен. Анна помешана на горах. Горы у нее какой-то фетиш. Мне кажется, это все ее валлийская кровь. Я понимаю, я слишком несерьезно только что говорил о той ночи на Сноудоне, но должен тебе признаться, меня поразили ее смелость и упорство. Не скрою, после снежной бури, волнений и страха за Анну утром я был едва живой, а она явилась из тумана, как дух из другого мира. Я никогда ее такой не видел. Она спускалась с этой проклятой горы так, словно провела ночь на Олимпе, а я плелся за ней сзади, как ноющий ребенок за матерью. Анна — необыкновенный человек, ты-то хоть это понимаешь?
— Да, — сказал я, задумавшись. — Я с тобой согласен. Анна — человек необыкновенный.
Вскоре после нашего разговора мы отправились спать, и, когда я разделся и стал натягивать пижаму, заботливо оставленную перед камином, чтобы согреть ее, я увидел термос с горячим молоком на тумбочке возле кровати, оставленный на случай, если я сразу не засну. Неслышно ступая в мягких домашних туфлях по ворсистому ковру, я не переставал думать о странной пустой комнате, где на узкой кровати на козлах спит Анна. Непроизвольным жестом, неизвестно для чего, я отбросил в сторону тяжелое атласное одеяло, положенное поверх двух шерстяных, и, перед тем как забраться в постель, распахнул окно.
На душе было беспокойно, и я так и не заснул. Огонь в камине почти погас, а в комнату проник холодный воздух. Я слышал, как тикают в ночной тиши мои старые дорожные часы, отсчитывая час за часом. В четыре утра лежать без сна сделалось невмоготу, и я с благодарностью вспомнил про термос с горячим молоком. Но прежде чем налить себе молока, я все же решил еще немного понежиться в постели, а потом закрыть окно.
Усилием воли я наконец заставил себя встать и, дрожа от холода, пробежался по комнате. Взглянув в окно, я вспомнил, что говорил Виктор, — земля была покрыта инеем, а в небе сияла полная луна. Я постоял минуту у окна и неожиданно увидел, как в тени деревьев скользнула какая-то фигура и остановилась на газоне прямо подо мной. Кто бы ни был этот человек, но он стоял открыто, не пригибаясь по-воровски, как это сделал бы тот, кто хотел бы нарушить границу владения. Он застыл совершенно неподвижно, словно в медитации, обратив лицо к луне.
И тут меня осенило — это же Анна! На ней был халат, подпоясанный шнурком, волосы свободно падали на плечи. Она стояла молча на заснеженном газоне, и я с ужасом увидел, что она босая. Комкая в руке портьеру, я не сводил глаз с застывшей фигуры и вдруг неожиданно понял, что совершаю святотатство — подсматриваю исподтишка за каким-то очень личным таинством, не предназначенным для посторонних глаз. Я закрыл окно и вернулся в постель. Инстинкт говорил мне, что я ни словом не должен обмолвиться о том, что видел, ни Виктору, ни тем более самой Анне; но все это вызывало у меня беспокойство. И даже страх.
Утро выдалось солнечное, и мы с собаками отправились побродить по владениям Виктора. Оба они — и он, и Анна, были в прекрасном настроении и вели себя как ни в чем не бывало. Глядя на них, я подумал, что был, очевидно, слишком перевозбужден в прошлую ночь. И если Анне вздумалось гулять босиком на рассвете, никто не мог ей этого запретить, и с моей стороны было недостойно шпионить за ней.
Оставшиеся дни прошли без каких-либо примечательных событий; нам было тепло и радостно вместе, и я с глубоким сожалением покинул их дом.
Я снова свиделся с ними на короткое мгновение несколько месяцев спустя, перед самым отъездом в Америку. Я забежал в магазин географической книги на Сент-Джеймс купить себе полдюжины книг на долгий путь через Атлантику — надо сказать, что в те дни, когда в памяти еще свежа была трагедия «Титаника», люди не без колебаний решались на такое путешествие, — и там я увидел Виктора и Анну: они склонились над разложенными картами, которыми заняли все свободное пространство вокруг.
Нереально было даже думать о том, чтобы продлить нашу встречу. У меня был расписан весь день до вечера, у них тоже, и поэтому нам ничего не оставалось, как порадоваться тому, что судьба свела нас еще раз, и распрощаться.
— Ты застал нас за подготовкой к летнему походу, — сказал Виктор. — Маршрут намечен. Перемени решение и присоединяйся к нам.
— Исключено. В лучшем случае я вернусь в самом конце августа и сразу же свяжусь с вами. И куда в итоге вы направляетесь?
— Выбирала Анна. Она думала несколько недель и остановила свой выбор на вершине, на мой взгляд, абсолютно неприступной. Мы с тобой до этих мест никогда не добирались.
Он указал на крупномасштабную карту, расстеленную перед ними, я проследил за движением его пальца к точке, которую Анна уже отметила крестиком.
— Монте Верита, — прочел я.
Подняв голову, я встретился взглядом с Анной.
— Насколько я могу судить, место это совершенно неизвестное, — сказал я. — Прежде чем двинуться в путь, постарайтесь разузнать о нем как можно больше и заручиться советами знающих людей, наймите проводников из местных; сделайте все необходимое. Почему вы выбрали именно эту гряду?
Анна улыбнулась, и я вдруг устыдился своей приземленности.
— Гора Истины, — ответила она. — Поехали с нами, это было бы замечательно.
Я лишь покачал головой и отправился в поход по своим делам.
В те месяцы, что я провел в Америке, я часто думал о них
