Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа

– Да ничего хорошего! Пойдём!

– Пойдём, так пойдём!

Иду за Михаилом к нему в усадьбу.

На старой вербе, шмелиный гул. На ветвях шуба из пчёл.

– Лезь! – говорит Михаил и даёт мне веник. – Смахивай, да матку сумей прищемить. Она, сука, выводок уведёт!

– А ты сам-то что? – говорю я, обмахиваясь от жары веником.

– Они там на самой макушке, – говорит старый приятель, – высоко. А ты, я слыхал, верхолазом был. Выручи!

– Да это, когда было-то! При советской власти!

– При чём здесь власть? Лезь, да матку постарайся прищемить!

– А покусают?

– Они не кусачие! Не боись!

Лезу на дерево. Распластался на ветке, чтоб не обломилась. Покачиваюсь.

– Ты веником – поаккуратней! Веником! И матку не забудь! Она, поболее остальных! Присмотрись! Она до последнего сидеть будет! Её прищеми – и в дамках!

Ему снизу руководить хорошо, а тут – как бы не сорваться. Свободной рукой смахиваю пчёл. У меня в волосах кажется весь улей собрался, но, самое удивительное, не кусают.

– Давай! – кричит снизу Михаил. – Вон она, матка! Стряхни её!

Большая пчела с помятыми крыльями скатывается к ногам Михаила.

– А, вот она, милая! – и уходит к ульям.

Пчёлы за ним. Но несколько, самых жестоких, впились жалами мне в руку. Скатываюсь по-обезьяньи на землю.

– Бббольно!

– Ничего, кричит Мишка! Щас полечимся!

Пчёлы все дома. Стою, обсасывая ужаленные места.

– Пойдём в дом! – говорит старый товарищ по игрищам и забавам «Ануча». – Я тебя вылечу!

В доме прохладно, чисто, половички на полу.

– Женился что ли?

Мишка досадливо машет рукой:

– Женилка не подросла!

– А-а…

Сажусь за стол. Мишка достаёт из холодильника трехлитровую банку. Видать – самогон.

– Из медовухи гнал! Крепче дедовой будет!

– Ну, тогда давай!

– Даю…

Нет ничего лучше воспоминаний за рюмкой доброго самогона.

Вспомнили. Посмеялись. Поплакали каждый о своём.

– Жил тут со мной чудак один, Кирилл Семёнович. Он тоже похвалялся, что высотником работал. Тамбовский. Может, слыхал такого?

– Кто, Кирюха? Назаров что ли? Так мы с ним одно время вместе на стройках горбатились. Он, как-то при встрече говорил, что у одной старой учительницы останавливался. Он что, тут живёт?

– Кажется Назаров! Точно, Назаров! Ему Павлина Сергеевна, соседка моя, на квартиру документы выправляла. Дарственную. – Михаил порылся в столе и достал какую-то бумагу. Вот она! Назаров Кирилл Семёнович! – прочитал, как пропел.

– Во, судьба! Тесен мир, как школьный глобус! Тащи его сюда, пока банка не опорожнилась! – я в предчувствии встречи, даже выскочил из-за стола.

– Да я и сам бы с ним выпил. Душевный человек был.

– Как – был? Он где?

– Вот и я бы хотел узнать, где он, этот Назаров? Уехал он. Как только учительница умерла, Царствие ей Небесное, Кирилл тут же и уехал. Поставил ей памятник из чистого мрамора и убыл.

– Куда убыл? Он вроде своё отбазарил!

Как только откопали его в старом карьере из-под камня, он сразу какой-то чудной, тихий стал. Говорит: «Свози меня, Михаил к Тихону Задонскому в монастырь!» Свозил я его. Он и совсем просветлел вроде. А как умерла соседка, собираться стал. Я у него всё пытал: «Куда?» «Туда! – говорит. И кивает головой на иконы. – В Соловецком монастыре рабочие руки нужны. Наверное, туда и подамся.

…Выпили за светлую душу старой учительницы, выпили за удачу Назарова на его пути.

– Господь ему навстречу! – сказал Михаил и суёт мне в руки большую общую тетрадь. – Ты, я слышал, в писатели подался! Вот прочитай, что там написано. Почерк у Кирилла уж очень неразборчив. Да и я в этих писульках не понимаю ничего. Возьми, может пригодиться…

Кончилось лето, вроде его и не было. Осенние вечера тоскливые, пустые. Читаю тетрадь. Много записей. Интересная судьба получается. Много стихов… Вот из последних:

Может, когда опубликовать посчастливится…