втиснута посередине, голова Озлы на его плече.
– А ведь мы могли бы этим заниматься когда только хочется, – сказала в темноту Озла. – Ничто нам не мешает стать чем-то большим друг для друга.
Никогда она еще так прямо этого не говорила, даже не намекала. «Прекрати называть меня принцессой, я не принцесса – но могла бы стать ею. Если бы ты того пожелал».
Но он уже провалился обратно в царство снов.
Спали они допоздна, а к обеду его жар совершенно прошел, и он уселся на кровати, требуя горячих гренков. Они заказали еду в номер и поели в постели.
Озла со вздохом посмотрела на часы:
– Мой поезд отходит через час.
– А у меня больше нет предлогов, чтобы пропустить рождественскую пантомиму в Виндзоре.
Она смахнула крошку с его губы.
– Не представляю тебя на детской пантомиме.
– Это не просто пантомима. Принцессы устраивают ее каждый год для узкого круга, чтобы собрать деньги для тех, кто на фронте. – Он улыбнулся. – Лилибет вечно приходится играть мужские роли, так как Маргарет неизменно желает быть принцессой.
– Она уже и так принцесса. Неужели нельзя хоть однажды сыграть кого-то другого?
– Ты просто не знаешь Маргарет. – Филипп уставился на свою тарелку, кроша пальцами последний кусочек гренка. – Оз… ты так толком и не ответила на мой вчерашний вопрос. – Он поднял глаза. – О том, почему перестала мне писать.
– Я сказала…
– …много всего туманного о том, какой ужасный у тебя выдался год. Но это не ответ. – Он пристально смотрел на нее. – Я ведь тебя знаю. Каким бы ужасным ни был год, Озла Кендалл только поднимает выше голову и продолжает веселиться. Так что же все-таки произошло?
Она не смогла прямо взглянуть на него.
– Тебе придется поверить мне на слово, Филипп.
– А ты станешь мне писать, когда я опять уйду в море? Встречаться со мной, пока я еще в городе?
«Не уверена, что это разумно», – подумала Озла. На этот раз они столкнулись случайно, но если их снова начнут регулярно видеть в городе вместе, ее могут опять вызвать на ковер и задать новые вопросы. «Отдайте нам его письма. Сообщите нам, общается ли он со своей семьей. Скажите нам, о чем он говорит в постели…» А принесенная ею присяга означала, что ей придется это сделать.
Она молчала, и лицо Филиппа снова замкнулось.
– Что ж, спасибо, что побыла сестрой милосердия, принцесса.
– Я подумал, будет лучше, если ты узнаешь об этом от друга, – сказали на том конце телефонного провода.
– Дэвид, объясни ради бога, что ты несешь?
На дворе канун Нового года, и Озла сочиняла для ББ острую сатиру на рождественское ревю театрального кружка Блетчли-Парка, когда квартирная хозяйка позвала ее к телефону. К удивлению Озлы, звонил приятель Филиппа Дэвид Милфорд-Хейвен.
– Я в курсе, что Филипп поехал провести Рождество в Виндзоре после пантомимы. Об этом даже в газетах писали, – сказала Озла в трубку.
– Ну да, только газеты не в курсе, что они с принцессой Елизаветой поладили лучше некуда. Шарады в семейном кругу после обеда на другой день, танцы под граммофон…
– И что с того? Филипп и Лилибет уже сто лет как переписываются. Подумаешь, шарады. В такое играешь с малышкой-сестрой.
– Не такой уж малышкой, в апреле ей стукнет восемнадцать. Серьезная, намерена служить в Женском вспомогательном территориальном корпусе, голубые глаза, прелестные ножки. На них, кстати, Филипп нагляделся от души, пока она носилась по сцене в трико.
– Прямо вижу, как у тебя слюнки текут, – поморщилась Озла.
– Я серьезно, Оз. Все Рождество наша принцесса таращилась на Филиппа, как будто он сошедший с небес Господь Бог, а он, между прочим, тоже глаз не отводил. Не сегодня-завтра поползут сплетни; вот я и подумал, что ты предпочла бы услышать об этом от меня.
– Так ты звонишь по доброте душевной? Как мило с твоей стороны.
– Как насчет коктейля в «Четырех сотнях»? Только ты да я…
Озла бросила трубку и постояла в коридоре, глядя на собственные ноги – довольно плотные, они бы неважно смотрелись в трико.
Принцесса Елизавета. Будущая королева Англии. И Филипп? Он называет ее кузиной Лилибет. И считает ребенком.
– Озла! – донесся из-за калитки голос Бетт. – Автобус пришел!
– Иду!
На работе она весь день отгоняла от себя мысли о принцессах с большими голубыми глазами.
ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ЯНВАРЬ 1944 ГОДА
Знаете, что хуже всего в полной засекреченности БП?
Опасение, что вы выболтаете ценные сведения, одурманенные наркозом у дантиста? Или, может, неприятное чувство, когда снова и снова приходится лгать друзьям? Нет. Согласно неофициальному опросу, проведенному ББ, хуже всего – когда приходится прикусить язык, потому что кузина Бетти в очередной раз шипит поверх рождественского гуся: «По крайней мере, мой муж/брат/отец носит военную форму, не то что твой!»
Бетт сидела в кабинке для прослушивания, надев наушники и опустив подбородок на сложенные руки. Сегодня она не рассчитывала увидеться с Гарри, это был день рождения Кристофера, дома у Гарри ожидались гости – сверстники мальчика, и Бетт получила ключ от музыкального магазина Скопелли в личное пользование. Сейчас в ее уши лились параллельные линии баховской мелодии, четкие, пульсирующие, и под опущенными ресницами Бетт увидела тот новый шифр. Шифр, над которым Дилли трудился перед смертью.
Бог знает, что за донесения передавали Советы посредством своей захваченной «Энигмы» и с какой целью. Скорее всего, это были пробные сообщения, но Бетт интересовали не они, а сам шифр. Похоже, его создали с помощью трехроторной немецкой армейской «Энигмы», но чем-то он отличался от других. Дилли был прав, когда говорил о закручивающейся внутрь спирали: шифр будто сопротивлялся, когда его пытались расклинить.
– Зачем тратить на это время? – спросила ее Пегги в одну сравнительно свободную ночную смену вскоре после Нового года. – У нас тут сколько угодно свежих нераскрытых сообщений, если ты вдруг заскучала от безделья.
В отделе Нокса всегда стояла корзинка с сообщениями, которые пока не удалось взломать. Ими занимались, когда не было других дел, но теперь времени на это почти никогда не оставалось, поскольку готовилась высадка союзников во Франции.
– Нет, серьезно, зачем нам тратить время на старые бумаги Дилли? – с недоумением повторила Пегги.
– Затем, что это была его последняя работа.
С тех пор как Бетт привезла эти бумаги из Коурнс-Вуд, она возвращалась к ним, как только удавалось выкроить свободную минуту. Она терпеливо перебирала все приемы, которые только знала, – пока что безрезультатно, но это не погружало ее в неизбывную тоску и отчаяние, которые пережил Гарри во время неудач с кодом немецких подлодок. Сейчас
