Иван Почиталин огласил регламент и раз и два. Пугачёв задал приближенным вопрос, удовлетворяют ли их оглашенные правила, и, получив согласные ответы, велел прочесть именные списки членов Военной коллегии.
Почиталин начал:
– Во главе Военной коллегии поставить четырех судей: Максима Шигаева, Андрея Витошнова, Ивана Творогова и Данилу Скобочкина…
Все назначенные судьи враз заговорили: они-де судьями быть не могут, им недосуг, к тому же – малограмотны… Пугачёв с силою ударил о стол ладонью:
– Перечить моей воле кладу навсегда запрет! Слышали?!
Все присмирели, иным бросилась в голову кровь, лица стали красны.
Старик Витошнов потупил взор, Шигаев, покашливая, запустил пальцы в надвое расчесанную бороду и замер в этой позе.
– При коллегии такожде состоят, – продолжал докладывать Почиталин, – секретарь Максим Горшков, думный дьяк Иван Почиталин, сиречь – я, и четыре повытчика: Иван Герасимов, Супонин, Пустаханов, четвертый – еще не назначенный, а всего будет в Военной коллегии десять человек.
– Тебя, Иван Александрыч, как доброго полковника, я назначаю главным судьей, – сказал Пугачёв Творогову.
– Увольте, ваше величество! – встал и низко поклонился Творогов. – Главным пущай будет Витошнов, он много почтенней меня летами.
Пугачёв согласился. И отныне на заседаниях Военной коллегии Витошнов всегда сидел выше Творогова, а Шигаев хотя и ниже их обоих сидел, но как был он человек замысловатый и государем самый любимый, то судьи больше следовали его советам. Наиболее грамотным из всех был секретарь – Максим Горшков.
Так возникла знаменитая Военная коллегия Емельяна Пугачёва.
Пока длилось это совещание, в лагере казаков был созван круг, на котором утверждался список полковников, сотников и есаулов. При оглашении большинства имен круг кричал: «Годен! Годен!» А когда кто-либо был казакам шибко не по мысли, круг кричал: «Долой! Не годен!» – и выбирал своих людей.
3По зову Хлопуши Пугачёв немедля выступил в поход со всеми яицкими казаками и с частью артиллерии. Заместителем своим в Берде он назначил Максима Шигаева. По дороге добровольно к Пугачёву присоединился небольшой отряд худоконных казаков, высланных Рейнсдорпом за сеном.
Утром 26 ноября, соединясь с отрядом Хлопуши, Пугачёв двинулся к Верхнеозерной и приказал обстреливать крепость из пушек, ружей и сайдаков.
Наезжавшие на крепость кучки казаков голосили часовым:
– Пускай ваши солдаты не палят в нас, а выходят с покорностью, ведь под крепость подступил сам государь! Он наградит вас!
– У нас, в России, государыня Екатерина Алексеевна, – отвечали с валу, – окромя нее, нет у нас государя!
С полдня Пугачёв с Овчинниковым повели свой полуторатысячный отряд на штурм. Однако крепость защищалась стойко, поражая противника метким огнем.
Яицкие казаки и приведенные Хлопушей заводские крестьяне пришли в замешательство.
– Грудью, други, грудью! – кричал Пугачёв, разъезжая между оробевшими казаками. – На штурм! На слом!
– Поди-ка, сунься! – орали ему в ответ из толпы. – Супротивник-то вот каку пальбу ведет… Пули в самый лоб летят…
– Вперед, детушки, вперед! – не унимался Пугачёв, стреляя из пистолета и бросаясь в самые опасные места. Вот конь царя, подбитый картечью, взвился на дыбы, опрокинулся, едва не подмял своего хозяина.
Во рву и возле ворот уже полегло немало штурмующих казаков и заводских крестьян.
– Кусается ворог! – сердито сказал Пугачёв.
К вечеру штурм был прекращен, войска отошли в Кундуровскую слободу.
Урон в Пугачёвской силе был порядочный, особенно среди заводских людей: дружные, отважные в бою, они, к сожалению, были плохими наездниками, на лошадей залезали неуклюже, падая животами, да и седел под ними не было, – сидели кое-как на неоседланных башкирских лошадях, прикрытых лишь войлочным потником либо рогожей.
Взятая на днях Хлопушей крепость Ильинская снова была занята отрядом майора Заева, шедшего, по распоряжению генерала Станиславского, на помощь Верхнеозерной.
Пугачёв всей силой двинулся к Ильинской крепости. Штурм был быстр и кровопролитен. Несмотря на упорное сопротивление гарнизона, крепость была взята, майор Заев изрублен, четверо офицеров, лекарь Егерсон и около двухсот нижних чинов убиты. Уцелевшая команда помилована. Два офицера – Камешков и Воронов – были Пугачёвым опрошены:
– Пошто вы против меня, своего государя, идёте?
– Ты не государь нам! – закричал старший офицер Воронов. – Ты самозванец! Ты бунтовщик! Народ обманываешь!
– Геть, изменник! – вспылил Пугачёв. – Да я из твоего дедушки прикажу костылей наделать.
Он велел тотчас обоих офицеров повесить.
Ильинская крепость была сожжена, взяты пушки, пленным обрезаны косы.
Захвачен проходивший возле крепости караван в двадцать пять верблюдов с двадцатью бухарцами. Пугачёв приказал разделить товары между яицкими казаками. Обрадованные казаки кричали государю «ура».
Было получено угрожающее известие, что генерал Станиславский двигается сюда из Орской крепости, он уже подходит к Губерлинским горам, расположенным на полпути между Ильинской и Орской крепостями. Пугачёв, остерегаясь встречи с войсками генерала, спешно повернул в Берду. На верблюдов погрузили оружие, снаряжение, снятую с убитых одежду и выступили в дорогу толпой в две тысячи двести человек при двенадцати пушках.
Крутил-завихаривал буран. Во рву, возле догоравшей крепости, намело свежие сугробы. Сквозь белесую муть темнели торчавшие из снега конские, вверх копытами, ноги, окоченевшие трупы людей. Ветер мел-перекатывал по рыхлым сугробам две казацкие шапки, а там из снежной заструги торчала рука с зажатым в горсти, неопасным теперь, ножом.
Было морозно. Пугачёв в дороге стал зябнуть, выпил вина, пересел в кибитку.
Пугачёв оробел перед генералом Станиславским, а тот испугался Пугачёва и, узнав про участь майора Заева, отступил в Орскую крепость.
Здесь Станиславского ждал приказ генерала Деколонга немедленно отступать на север, в Верхнеяицкую крепость.
Таким образом, Деколонг, находившийся в Троицкой крепости, не только не шел на выручку Оренбурга, но допустил совершенно обнажить от воинской силы обширную область. Он опасался за целость Исетской провинции, горные заводы которой были охвачены волнением, его беспокоила также судьба Екатеринбурга – административного центра горной промышленности на Урале.
Он вместе с тем знал, что в Башкирии пламя мятежа разгорается, что всякое сообщение с Оренбургом прервано, что отдельные отряды Пугачёвцев безнаказанно хозяйничают в разных местах Башкирии, что ими заняты многие уральские заводы.
Видя столь угрожающую обстановку в крае и не имея воинских сил для предотвращения мятежа хотя бы в Исетской провинции, Деколонг обратился к сибирскому губернатору Чичерину за помощью.
Однако губернатор Денис Чичерин и сам не располагал достаточным количеством воинской силы, чтоб охранять обширнейший Сибирский край от «повсеместно распространявшейся, подобно моровому поветрию, Пугачёвской заразы». А между тем признаки этой «заразы» уже начали обнаруживаться и в Челябинске, и в Омске, и даже в Тобольске.
Уже ходили слухи, что башкирские полчища, разоряя и предавая огню попутные селения, подступают к Уфе и что этому крупному административному центру грозит участь Оренбурга.
Казанский губернатор Брант и военачальники точно так же пришли в замешательство, не зная, что им делать. Все их взоры были устремлены на Петербург: только Петербург спешной помощью мог придушить мятежные страсти в народе.
Но Петербург, во главе с Екатериной, еще не был осведомлен о масштабах восстания. Петербург сам был связан по рукам затянувшейся войной с Турцией, у Петербурга не было свободных войск. А сверх того – и это самое главное – правящие круги столицы все еще недооценивали крупного значения событий, совершавшихся в Оренбургском крае, на Южном Урале и по ту сторону Уральского хребта.
Итак, несомненно перевес воинских сил и возможностей был пока что на стороне Пугачёва. Население относилось к нему с большим сочувствием, тогда как ко всем правительственным карательным мероприятиям оно было настроено то холодно, то открыто враждебно. Поэтому военная удача почти всюду сопутствовала Пугачёву.
Но чем дольше длилась осада Оренбурга, тем трудней становилось народной армии удерживать за собою все свои преимущества. Чрезмерное сиденье Пугачёва под Оренбургом дало правительству возможность осмотреться и накопить воинскую силу. И недаром Екатерина, в связи с разгромом Чернышева, писала Волконскому:
«В несчастии сем можно почесть за счастье, что сии канальи привязались два месяца целые к Оренбургу, а не далее куда пошли».
4Пугачёв приехал в Берду еще засветло. Следуя мимо квартиры Творогова, он на этот раз не увидел Стеши, обычно поджидавшей его приезд на крылечке.
