В это время оба офицера подошли к султанше Валиде.
— Сади-паша, светлейшая повелительница, победитель мятежников, — представил Гассан своего друга, низко склонившегося перед султаншей.
— Я много наслышана о твоей храбрости, — обратилась к нему императрица-мать, — и очень рада, что султан так отличил тебя своей милостью, Сади-паша.
— Очень благодарен вашему высочеству за милостивое участие! — отвечал Сади. — Но эта похвала относится не ко мне одному, но и к моему товарищу, который, к сожалению, не может принять ее, так как вследствие необдуманного поступка попал в немилость к Шейху-уль-Исламу. И за это он теперь томится в тюрьме сераля.
Султанше Валиде очень понравился молодой паша, и она заставила его рассказать обо всем, что случилось с Зорой.
— Мне очень жаль твоего храброго товарища, Сади-паша, надеюсь, что следствие оправдает его, — сказала она.
— Следствие будет не в его пользу, может быть, что он даже поплатится жизнью, если этого пожелает Шейх-уль-Ислам, — осмелился заметить Сади, — но, говорят, что чудо оказалось обманом! — прибавил он.
— Чудо? Пророчица? — спросила султанша Валиде, крайне удивленная.
— Если следствие обнаружит это, значит, пророчица не что иное, как слепое орудие Мансура-эфенди, — отвечал Сади.
— Что ты говоришь, Сади-паша! Как можешь ты возводить подобное обвинение на пророчицу?
— Насколько оно справедливо, пусть докажет следствие, светлейшая повелительница! Гассан-бей получил приказание арестовать пророчицу!
— Арестовать чудо? Быть не может! От кого же?
— От его величества султана!
— Я еще этого не знала! На каком основании?
— За пророчество! Но Гассан-бей не мог арестовать пророчицу.
— Я так и думала!
— Пророчица, орудие Мансура-эфенди, была уже арестована кавассами: ее нашли на трупе одной убитой старухи.
— Клянусь бородой пророка, это для меня непостижимо! Правда ли это?
— За это я ручаюсь своей головой, светлейшая повелительница! Если Сирра, невинно схваченная кавассами…
— Невинно, да, это правда. Тогда они должны страшно поплатиться за это!
— Если Сирра не умрет внезапной смертью, то истина выйдет на свет!
— Она не должна умереть! Где она?
— В караульне кавассов, в Скутари.
— Я немедленно прикажу доставить ее обратно в дом софта.
— Тогда она погибла.
— Я не понимаю тебя, Сади-паша.
Сади увидел, что Гамид-кади обратил внимание Шейха-уль-Ислама на него и на султаншу Валиде, и хотя он и был далеко от Сади и не мог слышать его разговора с императрицей-матерью, но все-таки не мешало быть осторожнее.
— Мне остается только обратиться к вашему величеству с всепокорнейшей просьбой отправить Сирру, пророчицу, в ваш дворец, чтобы избавить ее от всех оскорблений, мучений и опасностей.
— Хорошо, — воскликнула султанша Валиде решительно, — я это сделаю сейчас же! Позови ко мне Керима-пашу, моего камергера, я сейчас же дам ему поручение послать адъютанта с приказанием привезти пророчицу ко мне во дворец.
Сади поблагодарил и поклонился. Новый шаг был сделан, новый невидимый удар был нанесен Мансуру. Он был тем значительнее, что Мансур не мог и подозревать о нем. Сади немедленно отыскал Керима-пашу и послал его к султанше Валиде.
Султан уже уехал с праздника принцессы, остальные же гости свободнее предались удовольствиям.
Женщины, принимавшие участие в празднестве, мало-помалу удалились в соседние комнаты и болтали на свободе, ели мороженое и курили.
Сади, убедившись, что Керим-паша вышел из зала, не будучи замечен Мансуром и его помощниками, только хотел снова войти в залу, как к нему подошла доверенная служанка принцессы.
— Эсме поручено просить тебя, благородный паша, следовать за ней, — тихо сказала она.
— Кем ты послана? — спросил Сади.
— Ты сейчас узнаешь это, благородный паша, — отвечала Эсма и боковым ходом привела его к двери.
— Войди туда, — сказала она, указав на дверь, затем поспешно удалилась по мягким коврам, застилавшим весь пол.
Сади открыл дверь и вошел в маленькую комнату, обитую зеленым атласом. Первое, что бросилось ему в глаза, это великолепная золотая подставка с тремя бунчуками — знаком достоинства паши, над ними висел лавровый венок, окруженный свечами.
«Тебе принадлежит торжество этого дня! — было написано сверкающими буквами, состоявшими как бы из маленьких, едва заметных блуждающих огоньков — Слава тебе, Сади-паша!»
Сади осмотрелся кругом, в маленькой комнате никого не было, казалось, что невидимая рука устроила все это. Этот предназначенный для Сади сюрприз, конечно, был делом рук принцессы.
Сади был сильно обрадован и осчастливлен чрезвычайно льстившим его самолюбию сюрпризом, с сияющим лицом глядел он на блестящие знаки своего достоинства. Он был так погружен в созерцание, что даже не заметил, как вблизи него зашумела портьера и показалась стройная фигура принцессы. Она увидела Сади и заметила его восторг.
— Прими это от меня в знак моей благосклонности, — тихо сказала она.
Сади обернулся и, увидев Рошану, опустился перед ней на колени.
— Благодарю, горячо благодарю тебя, принцесса! — взволнованно прошептал он, страстно целуя протянутую ему руку.
— Ты быстро исполнил свое обещание, Сади, ты вернулся победителем, ты достиг тех блестящих знаков достоинства, которые висят там, — сказала принцесса, поднимая Сади с колен, — прими же от меня эти отличия и позволь пожелать тебе всякого счастья, Сади! Этот праздник устроен в честь тебя и твоего товарища Зоры-бея — и я желаю видеть вас обоих в числе моих гостей.
— Я не могу представить тебе, светлейшая принцесса, моего друга Зору-бея, он стал жертвой низкой измены, — отвечал Сади.
— Жертвой измены? Пойдем в мой будуар, Сади, и расскажи мне обо всем.
И принцесса повела Сади из маленького зеленого покоя в соседний, немного побольше, куда слегка долетали нежные, чарующие звуки музыки.
Будуар Рошаны представлял смесь восточной пышности с европейским стилем. Мягкие, обитые светло-пунцовой шелковой материей диваны, обтянутые дорогими коврами стены, ниши с золотыми висящими лампами — все это манило к отдыху и неге. Кругом стояли прелестные мраморные столики со всевозможными дорогими безделушками, часы из мрамора, античные вазы и различные вещи из янтаря. В середине будуара с потолка свисала люстра, лампы которой были закрыты матовыми колпаками. У окна с тяжелыми, вытканными золотом, портьерами стоял дорогой, отделанный золотом и перламутром письменный столик принцессы, и на нем — золотой письменный прибор, украшенный драгоценными камнями.
Принцесса ввела Сади в этот слабо освещенный роскошный покой, где они были совершенно одни, вошла в одну из полукруглых ниш и опустилась на диван. Сади, стоя перед ней на коленях, рассказал ей обо всем, что произошло между Зорой и Магометом-беем.
— Ты прав, Сади. Магомет был фаворитом Мансура-эфенди, — сказала она, — Шейх-уль-Ислам никогда не простит Зоре-бею убийство его верного слуги.
— Моя задача теперь — освободить Зору и низвергнуть Мансура.
— Это слишком смелый план, Сади, оставь его. Он может испортить все твое будущее.
— Когда я отправлялся в бой, ты говорила иное, принцесса, и твои слова были для меня талисманом, зачем же ты на этот раз предостерегаешь меня? Будь лучше вместе с нами, помоги нам в нашем деле, оставь Мансура-эфенди, прошу тебя!
— Если ты просишь, Сади, я не могу отказать тебе, ты еще никогда не просил.
— Будь нашей союзницей, тогда дни Мансура сочтены.
— Если ты объявишь ему войну, я буду на твоей стороне, Сади.
— О, благодарю, принцесса, благодарю! — воскликнул Сади в упоении: любовь Рошаны, ее прелестный, обольстительный образ и роскошная обстановка заставили его забыть все остальное.
Он был один с ней в нише полутемного будуара, он стоял на коленях перед диваном, на котором лежала Рошана, — принцесса отвечала на его любовь, он мог назвать ее своей. Его манили блеск и богатство, но еще больше — предполагаемая красота Рошаны и упоение этой минутой.
Он обнял ее и с любовью смотрел на нее, она склонилась к нему, и в ее прекрасных черных глазах сверкало целое море любви и блаженства.
— Любишь ли ты меня? — спрашивала она едва слышно трепетным голосом.
— Выслушай мое признание, принцесса, да, я люблю тебя! Последние преграды между нами должны рухнуть, ты должна быть моей, беззаветно моей.
— Не спрашивай, не требуй ничего, лежи у моих ног, и жизнь твоя будет блаженством, — шептала Рошана.
— Будь моей! Будь беззаветно моей! — страстно шептал Сади и хотел приподнять покрывало с ее лица.
Но она поспешно отстранила его руку.
— Что ты хочешь делать? — спросила она с упреком.
