Незрячие глаза престарелого хана не различали лиц спутников, которые лишь из сострадания оставались с ним, видя, что он плох и долго не протянет. А Кучуму казалось, будто то два ангела смерти едут за ним, провожая в иной мир, куда они столько дней никак не могут найти дорогу. "Тай, где же ты, мой Тай?" — шептал он, принюхиваясь к влажному степному воздуху, запаху прелой, подгнившей травы. — Почему ты не прискачешь ко мне? Не спасешь меня? Ведь мы с тобой друзья… Друзья навек…"
Неожиданно один из нукеров схватил ханского коня под уздцы, придержал. Кучум попытался вырвать повод, но услышал собачий лай и ветерок донес до него запах дымка и человеческого жилья.
— Там чье-то кочевье, хан, — проговорил один из нукеров.
— Нам не стоит ехать туда, — поддержал его второй. — Поворачиваем…
— Прочь с дороги! — крикнул Кучум и хлестнул ближайшего нукера нагайкой, норовя ударить по лицу. Но, заслоняясь от ударов, те крепко держали, теперь уже вдвоем, его коня, пытаясь увести слепого хана подальше от чужих кочевий.
— Ах так! Вам нужен мой конь?! — закричал Кучум и спрыгнул на землю, вырвал кинжал, несколько раз взмахнул им перед собой. — Только попробуйте подойти! Шакалы! Презренные трусы! Вам не взять меня! Пошли вон! — выкрикивал ругательства Кучум и, спотыкаясь, шел в сторону кочевья.
Нукеры, увидя бегущих к ним вооруженных людей, бросили хана и торопливо поскакали в сгущающиеся сумерки, нахлестывая коней. Гуще повалил снег, залепляя глаза, и те, кто бежал от кочевья, никак не могли понять, отчего громко лающие собаки не желали и шага сделать в открытую степь.
— Волк, видно, рядом, — озираясь, прокричал один из пастухов.
— А то кто же еще, — отозвались другие, держа в руках длинные бичи из толстой кожи с вплетенными на концах свинцовыми шарами. — Самое для волков время…
— Вот он! Вижу! — закричали откуда-то сбоку и послышалось щелканье бича. — Здоровенный какой!
Пастухи наугад секли пустоту, оставляя длинные полосы на сером, смешанном с грязью снегу. В набирающей силу пурге трудно было понять, с кем ведут схватку пастухи: с призрачным зверем, со злыми духами или кружащимся вокруг невесомым снегом. Вой пурги напоминал волчий вой, а щелканье бичей походило на скрежет звериных зубов.
— Бей его! Бей гадину! — кричали пастухи неистово, кидаясь то в одну, то в другую сторону.
Более часа мелькали фигуры людей и слышалось щелканье длинных сыромятных бичей, рассекающих то здесь, то там сырой, насыщенный снегом воздух. Усталые они поплелись обратно в свое становище, волоча за собой кожаные плети, словно чудовищные хвосты, так и не поняв, кто появился близ их кибиток в такую непогоду. Может, волк, а может, лихой человек нагрянул в столь неурочное время. Разве почтенный человек отправится в путь в этакую непогодь?
А ранним утром сын одного из пастухов, не спросясь взрослых, отлучился в открытую степь и вскоре вернулся обратно, волоча следом изодранный в клочья и покрытый пятнами крови халат. Старейшина их рода, не говоря ни слова, взял из рук мальчика пахнущий ароматом дорогих благовоний халат и так же молча кинул его в огонь. Но удивительно, что пламя отступило от зловещей находки, а вскоре и костерок загас, лишь едкий дым разъедал глаза собравшихся вокруг пастухов. Тогда старейшина велел поймать дикого молодого жеребца, и привязав злополучный халат к его хвосту, отпустили того на волю. Жеребец умчался, высоко выбрасывая задние ноги, как бы стараясь достать ими волочащийся следом, шуршащий по едва замерзшему снегу, взмывающий в воздух темной птицей и словно продолжающий жить далее жизнью своего прежнего хозяина полосатый халат, в каких некогда пришли завоевывать Сибирь нукеры доблестного и несчастного хана Кучума.
И каждую осень, в предзимье, когда начинает из разверзнувшихся темных туч валить мягкий и мокрый снег, к степным кочевьям выходит огромный, невиданный в тех краях зверь, обличьем похожий на волка, и, уставившись горящими глазами на людей, на их убогое жилье, начинает выть, наводя ужас на все живое. И пастухи, собравшись вместе, выходят навстречу ему с длинными кнутами в руках и секут ими сгущающиеся сумерки, отгоняя чудовище от плачущих в люльках младенцев, застывших у очагов женщин и своей земли, унаследованной много веков назад ими от предков.
А когда все успокоится, уснет, то меж кибиток неслышно проедет невидимый для людей незрячий старик, пытающийся найти дорогу домой для себя и единственного, кто остался верен ему, любимого коня, друга и спутника вечных странствий.
…В том месте, где коричнево-рыжеватые воды Тобола настигают величественный и гордый Иртыш и вступают с ним в схватку, борясь за первенство, за главенство на сибирской земле, там, на левом берегу, образовалась намытая речной водой небольшая песчаная возвышенность у самой кромки леса. Именно на ней, напротив заложенного недавно на крутом правобережье острога, срубил кто-то небольшую часовенку с деревянным, некрашеным крестом на остроконечной крыше.
Осторожные служилые казаки несколько раз наведывались в часовенку, желая застать ее обитателя. Но каждый раз часовенка оказывалась пуста и лишь самодельная лампадка теплилась у иконы Спаса Нерукотворного, грозно взирающего на непрошенных посетителей. Казаки кричали, аукались, думая, что поселившийся здесь отшельник скрылся от них в густом лесу, но никто не откликался. Как-то, раздосадованные, они попробовали было сами сунуться в таежный урман, но были не на шутку напуганы медвежьим рыком, раздавшимся поблизости. И они решили больше не беспокоить, не искать живущего в одиночестве отшельника, надеясь, что он сам со временем выйдет к людям, откроется.
Однажды, во время весеннего половодья, вдоль левого берега выгребали в сторону острога, белеющего на крутоярье, плывущие на струге казаки, спеша засветло добраться в крепость. И вдруг над речным разливом они увидели как бы парящую в воздухе, пронизанную золотом солнечных лучей деревянную часовенку, а на крыльце стоял седой, длиннобородый старец, у ног которого послушно лежал огромный бурый медведь, извечный хозяин и властелин всея Сибири.
КОНЕЦ
Тобольск, весна 1996 г.
половодье
ярость
изгнанник, изгой
печаль
сомнение
страх
видение
сговор
поражение
преображение
