а человек прошел в комнату, в которой я находился.
— Генерал болен? — спросил я у него.
— Да, он очень страдает. Мне приходится ночью каждый час будить его и растирать.
Вот, оказывается, для чего предназначалась заинтриговавшая меня бутыль. Страдавший от боли Гарибальди не имел возможности спокойно поспать хотя бы два часа подряд, но несмотря на это всякий раз, когда возникала необходимость, он лично становился во главе своих добровольцев.
За время нашего с Омикуром отсутствия командованию с горем пополам удалось сосредоточить войска в заданном районе, после чего армия двинулась в направлении Везуля. Повсюду лежал глубокий снег, а мороз был настолько сильным, что реки промерзли до самого дна.
В детстве, еще не умея читать, я любил листать книги моего отца. В одной из них я обнаружил гравюру, которая до сих пор стоит у меня перед глазами. На ней изображен переход армии под командованием Пишегрю [143] по льду через реку Ваал ужасной зимой 1794 года.
На гравюре были изображены скользящие по льду пушки, падающие плашмя пехотинцы, лошади с разъезжающимися ногами. В те годы мне это казалось фантастикой, а теперь мы и сами оказались в таком положении. Из-за того, что пруссаки взорвали мост, нам пришлось 2 января переходить реку Оньон по льду. Со стороны это выглядело довольно забавно. Мы даже на какое-то время развеселились, а веселый солдат, как известно, способен творить чудеса. К тому же мы собирались наступать и не обращали внимания на холод, снег и лишения, которые становятся невыносимыми только при отступлении.
Однако двигались мы слишком медленно, проходя в день не более двух лье. Чтобы преодолеть шестьдесят километров от Песма до Вилерсекселя армии потребовалась целая неделя. По правде говоря, я так и не понял, почему мы не могли двигаться быстрее. Конечно, дороги, покрытые слежавшимся снегом, были ужасны, артиллерия и обозы постоянно попадали в заторы, но несмотря на это мы имели возможность проходить за день гораздо больше, чем два лье.
Нашему отряду поручили вести разведку на пути следования передовых сил армейской группировки. Начиная с 7 января, мы действовали на обширной территории от Вилерсекселя до Везуля и практически везде обнаруживали скопления немецких войск, которые прекратили отступление и явно намеревались помешать дальнейшему продвижению нашей армии.
Решающее сражение началось рано утром. Я видел с каким азартом наши войска пошли в атаку на немецкие позиции, и почувствовал, что в моей душе возрождается надежда. Вскоре была снята осада Бельфора и мне даже показалось, что, сделав еще одно усилие, мы сможем прорваться на территорию Германии. Наибольший героизм демонстрировали зуавы и эльзасские полки. Чувствовалось, что каждый эльзасец готов отдать жизнь за родную страну.
В результате упорного боя мы заняли деревню, правда, через некоторое время немцы ее отбили, но в итоге она осталась за нами. В местном замке начался пожар, возможно, из-за артиллерийского обстрела, но подозревали, что его подожгли немцы. Замок горел вместе с находящимися в нем ранеными солдатами.
Сражение мы выиграли, но впереди нас ждали новые бои. У немцев было достаточно времени, чтобы перегруппировать свои силы и создать на нашем пути новые заслоны. Несколько дней спустя мы освободили деревню Арсе и вышли на берег реки Лизен, в нескольких лье от которой находился Бельфор.
За время нашего марша на Бельфор немцы укрепили оборонительные позиции и установили на них мощные осадные орудия. В результате противоположный берег реки превратился в неприступную крепость.
В течение трех дней, с 15 по 18 января, наши войска непрерывно со всех направлений атаковали немецкие позиции, но наша артиллерия ничего не могла противопоставить пушкам 240-го калибра, и взять мощные укрепления так и не удалось. Чтобы вывезти пушки на боевые позиции, нам приходилось тащить их по скользким заснеженным тропам, тогда как противник, сидя в надежных укрытиях, мог беспрепятственно обстреливать наши войска. Их гигантские снаряды выбивали огромные бреши в рядах французских войск, а наши снаряды разрывались, не долетев до их защитных сооружений, и не причиняли немцам никакого вреда. Французское командование несколько раз пыталось форсировать реку, но все эти попытки легко пресекались вражеской артиллерией. После неудачных атак наши солдаты возвращались на исходные позиции, но затем возобновляли атаки. Никогда еще французы не демонстрировали подобного упрямства.
В течение всех трех дней канонада слышалась непрерывно, лишь ненадолго затихая по ночам. Но и ночью нам не было покоя. Спали мы прямо в снегу, разводить огонь было запрещено, потому что опасались вражеских обстрелов. Мы находились на возвышенности, где злой ледяной ветер дул с удвоенной силой. Того, кто садился на камень спиной к ветру, моментально с ног до головы заносило снегом. Питались мы только галетами с сырым салом, а в качестве напитка использовали снег, растапливая его во рту. Но мы были рады и такому питанию, потому что знали, что полки, входившие в корпус генерала Кремье, тридцать шесть часов просидели вообще без еды. У наших лошадей не было ни сена, ни овса, и все трое суток я кормил своего коня сухими ветками. Непосредственного участия в боях я не принимал, и все это время был занят лишь одним: пытался спасти моего коня от голодной смерти.
Наконец угром 18 января начался отход наших войск, и вот тут-то все мы по-настоящему хлебнули горя.
XVIII
Генерала Бурбаки часто упрекают в том, что в ходе этой кампании он не проявил должного упорства. Утверждают, что если бы он в четвертый раз двинул свои войска на штурм, то выбил бы немцев с их позиций, тем более что противник уже считал сражение проигранным и намеревался снять осаду Бельфора.
Возможно, что так оно и есть.
Но никто не задается главным вопросом: были ли мы в состоянии в четвертый раз пойти на штурм?
Не следует забывать, что к тому времени даже немцы были полностью вымотаны и растеряли боевой дух, а ведь они были прекрасно обеспечены боеприпасами, едой и обмундированием, могли рассчитывать на помощь других частей своей армии и имели возможность организованно отступить на другие позиции. Чего же в такой ситуации можно было ожидать от нас, не обеспеченных ни едой, ни обмундированием, ни боеприпасами, измученных бесконечными маршами, холодом и лишениями, притом, что над нами, как дамоклов меч, висела угроза вражеского удара по нашим коммуникациям?
В течение трех суток мы отважно дрались на всех участках фронта, протянувшегося от Вилерсекселя до Шажея, но именно по этой причине мы были не в состоянии вступить в новое сражение.
Здесь необходимо принять во внимание самое важное обстоятельство.
