– Так точно, у Доры, а её и нет сейчас в Харбине, она в Шанхае присматривает новых дурочек, будто здесь все перевелись. Им аннамок да индонезиек понадобилось, представляешь, Капитоныч! Вот фатера и пустая. Пару дней он там пересидит… потом я открою перед ним ворота!
– Не торопись открывать, сначала я для него бумаги передам и адрес…
– Ну, это ты как знаешь, Капитоныч, только умора мне с этим экспериментом… – Мироныч снова захихикал и стал наливать водку, однако долго он сидеть не стал и через полчаса ушёл.
Сорокин снова остался один и снова вспомнил, что сегодня за весь день он ни разу не подумал об Элеоноре. А когда он о ней начинал думать, ему сразу хотелось выпить. Он налил, но выпить не успел, в дверь постучали. Он открыл, на пороге стоял Ставранский, и он пригласил его войти. Ставранский стал вытаскивать из портфеля бутылку и закуски, но Сорокин остановил его:
– Сегодня я не составлю вам компанию, мой друг!
– Что так? Всё прошло как нельзя удачно, только куда он делся, этот Подзыря? – Ставранский стоял с удивлённым лицом.
– Он в надёжном месте. Давайте то, что вы хотели для него передать, а у меня завтра есть заботы, поэтому… – не договорил Сорокина и развёл руками. – Уж простите! В следующий раз!
Ставранский как стоял, так и остался стоять, он только недоумённо посмотрел на открытое горлышко фляжки.
«Не ваше дело! – подумал на это Сорокин и не переменил позы. – В следующий раз!»
Ставранский поклонился, оставил на столе бутылку и закуски и подал Сорокину запечатанный конверт.
– Это то, что ему надо передать…
– А что у вас с мушкетёрами? – неожиданно для себя спросил Сорокин.
– А… – Ставранский широко улыбнулся. – Давнее увлечение… Уже почти прошло, но дружба сохранилась, дело в том… мой дядюшка преподавал фортификацию в корпусе, где учился его высочество князь Никита Александрович Романов, сам-то я его, конечно, лично не знал, не имел чести быть знакомым, но, когда об этом узнал Виктор, извините, Виктор Барышников, вцепились в меня, как в талисман, мне даже странно стало… Я долго не мог от них отделаться, ведь ничего общего… а потом привык! Они хорошие, честные ребята! Вот только у них сейчас с японцами нелады, поэтому, назло японцам, и решили Евгения спасти, да и свежие люди нам нужны, тем более такие силачи, как Подзыря, пусть даже не нашего круга!
– Понятно! – сказал Михаил Капитонович и протянул Ставранскому руку.
Он остался один. Он всё же хотел выпить наедине с мыслями об Элеоноре, но рассказ Ставранского перебил это желание. Рассказ гостя был в точности похож на то, что в своё время рассказывал Давид, только дядюшка Давида не учил фортификации князя Никиту Александровича – далёкого заочного шефа харбинского «Союза мушкетёров». Весь рассказ от начала до конца показался Сорокину странным, эдаким дежавю.
«И всего-то, что прибавилось к тому, что про мушкетёров рассказывал Давидка, – это дядюшка!»
13 марта Сорокин, до того как идти в управление, решил, что надо отдать конверт, предназначавшийся Подзыре, и пошёл на «кукушку».
– Этому надо передать! – сказал он Миронычу и сунул ему конверт Ставранского.
Мироныч раскрыл и, удивлённый, протянул обратно. Сорокин посмотрел, в конверте была записка на французском, он с трудом разобрал, в записке не было адреса, а только:
«Поздравляю!» и «Жду!»
– Быстро к Доре! – проговорил он Миронычу.
Мироныч ничего не стал спрашивать, и через пятнадцать минут они уже открывали створки ворот.
Сорокин шёл по коридору впереди, в ушах у него гудел воздух, он сразу стал подниматься на второй этаж, распахнул дверь сервировочной и упёрся взглядом в лежавшую на столе открытую записку на французском: «Спасибо всем, особенно Кузьме! Ваш Евгений!»
Сорокин сел и передал записку Миронычу, тот помотал головой и смотрел на Сорокина непонимающим взглядом.
– Как думаешь, Номура может догадываться обо всём этом? – спросил он Мироныча.
– Откуда?
– Ты Ставранского…
– Из полиции на чугунке?.. Да!
– А его семью?
– Семью нет, только знаю, что жёнка его месяца два назад померла при родах, и она и ребёночек!
Сорокин всё понял.
– В управление!
Когда они приехали, примчались в управление, ни Номура, ни Ма Кэпин, ни Хамасов не приняли Сорокина. Хамасов только сказал, что необходимость в очной ставке отпала, и не объяснил почему. Мироныч всё время находился рядом. Вдруг Сорокина посетила мысль.
– Кто конкуренты Давида?
– Известно! Сам не догадываешься?
Сорокин готов был убить Мироныча.
– Не тяни!
– Кто, кто! Кто щас в городе хозяева́! – ответил недовольный жёстким тоном Сорокина Мироныч. – Давай-ка выйдем, проветримся! – сказал он и пошёл к двери.
На улице Мироныч медленно закурил, оглянулся на обе стороны и стал тихо говорить:
– Япоши в мясах ничего не смыслют, нет у них столько места, чтобы большую корову кормить, во множестве, нету у них столько земли, чтобы пастбища держать, а потому на коров, да даже и на коз – нету… только для риса… потому рыбу жрут…
Сорокин понимал, что Мироныч говорит что-то важное, но его уже душила догадка, и он от нетерпения жал кулаки.
– Не жми! – заметил это Мироныч. – Всё равно ситуация хреновая… хуже некуда… А здесь они увидели, что русские без мяса не живут, то есть без говядины, а на этом рынке у них нет ни возможности, ни умения, а очень хочется, вот и подговаривают кого ни попадя, чтобы устраняли конкурентов! Для Давида, конечно, не это причина, но… ты спросил!
– А что тебе известно об опознании советским этим, который перешёл… к кому он шёл?
Мироныч смотрел на него непонимающим взглядом.
– Ну, представь себе, Мироныч, – стал объяснять Сорокин, – что Давид – их, допустим, то есть советский! Только представь! Понятно, что это чушь! Как связник с той стороны должен был опознать Давида?
– Ничего не знаю об этом, всё в секрете хранят эти трое: Номура, Макакин и Хам! Знаю только, что связник много знает про мушкетов харбинских, прям всё в деталях, как будто сам с ними знаком, лично!
Мысли в голове у Сорокина неслись вихрем.
– Можешь сесть на хвоста Ставранскому?
– Уже сел, как только ты рассказал про его план, про этого… Подзырю!
– Где он?
– Сегодня сел в шанхайский поезд!
– Опоздали!
Мироныч промолчал.
– Можешь завести меня в камеру к Давиду?
– Если сегодня Зыков, могу, наверное!
– Заведи, разбейся, но заведи!
– Погоди, ща выясню! – сказал Мироныч и ушёл в управление. Через несколько минут он вернулся. – Договорился, тока поздно ночью!
– Хорошо!
– Щас куда?
– Не знаю!
– Кусок в горло полезет?
– Нет!
– Понимаю! Тогда сиди дома!
Мироныч приехал в два часа ночи.
– Зыков ждёт! Хотя уж пьяный совсем, невесёлая у него служба…
– А охрана?
– Обещал им тоже налить, вроде как у него день ангела, а только понимают ли китайцы в ангелах… Должны быть все в дежурке!
– Поехали!
– Поехали!
– А! – вдруг остановился Мироныч. – Не слышал небось новость!
– Какую ещё? – Сорокин испугался.
– Приехал сдаваться Ли Чуньминь, чего-то не понравилось ему у Чан Кайши, на родину потянуло!
Сорокина эта новость не тронула, но по инерции он спросил:
– И как? Он в Харбине?
– Нет! Куда ж ему в Харбин, тут его мигом схомутают. Говорят, к сыну убиенного японцами Чжан Цзолиня приехал, к молодому маршалу Чжан Сюэляну, в Мукден, тот, мол, современный и зла не помнит!
– Чёрт с ним! – выдохнул Сорокин. – Они все на одно лицо!
– Это верно! – сказал Мироныч. Они сбежали по лестнице, сели в коляску, и Мироныч хлестнул лошадь.
Не доезжая квартал, Мироныч вдруг затормозил.
– Здесь встанем, светиться ни к чему! Да вот, Капитоныч, пока ты дома сидел, я тут, – он показал на управление, – по кабинетам пошастал, вот чего нашёл. – Мироныч вынул из кармана сложенный лист бумаги. – Ты… у тебя пистолета, случаем, нет?
– Нет. – Сорокин удивился. – Зачем?
– И вправду што незачем! Ты встань под фонарь, прочитай пока. – И он подал Сорокину бумагу, ту, что вытащил из кармана.
Сорокин взял бумагу и встал под фонарь. На листе был большой машинописный текст, а вверху в правом углу напечатано: «Для газеты «Харбинское время» (на японском языке)», и в левом – «Для газеты «Наш путь» (перевод на русский язык)». И ниже – «В оба номера – 14-го марта 1932 г.». – Вишь, как они всё подготовили! Всё заранее спланировали!
Михаил Капитонович не понял, о чём говорит Мироныч, приладился под свет фонаря, и от названия у него похолодела спина.
«Смерть советскому шпиону!»
Он посмотрел на Мироныча, тот прикуривал. Сорокин стал читать.
«7-го февраля, накануне победного взятия героическими войсками Империи Ямато Харбина, после упорных и продолжительных боёв на подступах к городу, был арестован советский резидент, работавший не только на разведку большевиков, но и на войска маршала Чан Кай-ши. Наша славная политическая полиция, по понятным причинам мы не называем имен, раскрыла гнездо коммунистического заговора, которое как паутина оплела всю Маньчжурию от Севера и до Юга, от Востока и до Запада. В нелегальную сеть коммунистической пропагандой были вовлечены сотни, если не тысячи мало что понимающих граждан и жителей Харбина и других Маньчжурских городов. Они должны были не только вербовать честных граждан и выведывать военные секреты, но и взрывать мосты, портить железную дорогу – нашу кормилицу, – организовывать коммунистические забастовки на заводах, в мастерских и на фабриках, они должны были создавать склады для оружия, портить в элеваторах зерно, а на складах продовольствие, всыпать яд в харбинский водопровод, агитировать нашу молодежь за коммунистические идеи, благодаря которым мы все лишились нашей дорогой Родины.
![Картер Браун - Том 13. Пуля дум-дум [Тело. Жертва. Пуля дум-дум. Бархатная лисица]](https://cdn.my-library.info/books/142921/142921.jpg)
