никто не пойдет.
Виктор сказал, что вид у старика был смущенный и что он снова уставился на Анну.
— Вашей жене будет хорошо здесь у нас в доме, — сказал он. — Мы позаботимся о ней.
— Моя жена пойдет со мной. Она не захочет остаться.
В лице старика появилась тревога.
— Вашей жене лучше не ходить на Монте Верита. Это опасно, — сказал он.
— Чем же так опасна для меня Монте Верита? — спросила Анна.
Старик снова поглядел на нее, и беспокойство его усилилось.
— Для девушек и для женщин это опасно, — сказал он.
— Но почему? Вы же говорили мужу, что дорога туда не тяжелая.
— Опасна не дорога. Мой сын может вывести вас на тропу. Все дело в… — Виктор сказал, что ни он, ни Анна не поняли, что означает слово, которое произнес старик, что-то вроде «sacerdotesse» или «sacerdozio».
— Смысл его — «жрица» или «жречество».
Я перестал что-либо понимать. Во всем этом была какая-то несуразица. Старик, вконец расстроившись, переводил с Анны на меня взгляд, полный тревоги.
— Один вы можете спокойно подняться в горы. Для вас это не опасно. Опасно только для вашей жены. Они обладают большой властью, эти sacerdotesse. Здесь, в деревне, мы живем в постоянном страхе за наших девушек и женщин.
Для Виктора это звучало, словно туристская байка в устах путешественников по Африке, рассказывающая о том, как из джунглей выскакивает племя дикарей и утаскивает в плен всех женщин.
— Я, конечно, не знаю, о чем он толкует, — сказал Виктор Анне, — но здесь все во власти суеверий. Впрочем, тебе, с твоей валлийской кровью, они, может быть, даже и близки. — Тут он, как потом говорил мне, рассмеялся, обратив все в шутку. Глаза у обоих закрывались от усталости. Виктор пододвинул матрацы поближе к очагу, и, пожелав старику доброй ночи, они с Анной стали готовиться ко сну.
Он спал глубоким крепким сном, какой приходит после целого дня в горах, и разбудил его неожиданно перед самым рассветом петух.
Он перевернулся на другую сторону поглядеть, не проснулась ли Анна.
Матрац, свернутый пополам, был пуст. Анна ушла…
В доме все еще спали, и крик петуха в деревне был единственным звуком, нарушившим тишину. Виктор поднялся, надел куртку и вышел за порог.
Веяло холодом, и все вокруг на мгновение застыло, как бывает перед восходом солнца. В небе гасли последние звезды. Облака скрывали долину, лежащую внизу на глубине нескольких тысяч футов. И только здесь, у вершины горы, было ясно.
Сначала у Виктора не было дурного предчувствия. Он знал, что Анна способна хорошо ориентироваться в горах и что ступает она по горным тропам не менее уверенно, чем он сам, возможно, даже и тверже. Она не станет зря рисковать, и, помимо всего прочего, старик ведь сказал им, что подъем не опасен. Он чувствовал себя обиженным из-за того, что Анна ушла, не подождав его. Она нарушила данное ему слово — всегда ходить в горы вместе. Он не знал, как давно она ушла. Все, что ему оставалось, — это как можно скорее пойти вслед за ней.
Он вернулся обратно в комнату, чтобы взять с собой еду, их дневной рацион, о чем Анна, конечно, не подумала. За рюкзаками, он решил, они зайдут потом, перед тем как спуститься в долину, и скорее всего еще раз воспользуются гостеприимством хозяев и проведут здесь ночь.
Его шаги, должно быть, подняли обитателей дома, так как из задних комнат неожиданно вышел старик. Он сразу же заметил пустой матрац, и его взгляд с явным осуждением остановился на Викторе.
— Жена ушла раньше меня, — сказал Виктор. — Я теперь должен догнать ее.
Старик нахмурился. Он подошел к открытой двери и, встав на пороге, долго глядел на гору.
— Вы напрасно отпустили ее, — сказал он. — Вы не должны были позволять ей уйти.
Он был очень удручен, сказал Виктор, качал головой и что-то бормотал себе под нос.
— Все в порядке, — попытался утешить его Виктор. — Я скоро догоню ее, и мы вместе вернемся, очевидно, постараемся возвратиться сразу после полудня.
Он дотронулся до руки старика, чтобы хоть немного его успокоить.
— Боюсь, уже поздно, — сказал старик. — Она уйдет к ним. А если уж попадет туда, то не вернется.
Он снова повторил «sacerdotesse», «во власти sacerdotesse». Его волнение, ожидание надвигающегося ужаса передалось Виктору, и его тоже охватил страх, появилось паническое ощущение, что надо немедленно что-то предпринять.
— Вы думаете, что на вершине Монте Верита живут люди? — спросил он. — И эти люди могут напасть на нее и нанести ей увечья?
Старик заговорил торопливо, сбивчиво, и Виктору трудно было уловить смысл в потоке его слов. Нет, сказал он, sacerdotesse не тронут ее; физически они никому не причинят вреда; но в том и беда — они все сделают, чтобы она стала как они, одной из них. Анна сама пойдет к ним, ей будет с собой не совладать, такая у них власть над людьми. Двадцать или тридцать лет назад, продолжал старик, к ним ушла его дочь, и он с тех пор ее никогда не видел. И другие молодые женщины из деревни и из долины там, внизу, ушли по зову sacerdotesse. Коли они услыхали этот зов, их ничто не удержит. Их больше никто не видел. Никогда, ни разу. И так было с давних пор, во времена его отца, и отца его отца, и даже еще раньше.
Теперь уже никто не знает, когда sacerdotesse впервые появились на Монте Верита. Ни один человек их не видел. Они живут там, замкнувшись в своих стенах, но при этом владеют силой, которую старик упорно называл колдовской. Одни говорят, что этот дар от Бога, а другие считают, что от дьявола. Но что об этом могут сказать они, деревенские жители? Ходят слухи, что эти sacerdotesse на Монте Верита никогда не стареют и навсегда остаются молодыми и прекрасными и что силу свою они берут от луны. Они поклоняются луне и солнцу.
Виктор мало что понял из полубредовой речи старика. Все это было не что иное, как россказни и суеверия.
Старик грустно покачал головой и поглядел на дорогу, ведущую на Монте Верита.
— Я видел вчера вечером ее глаза, — сказал он. — И мне стало страшно. Такие глаза бывают у тех, кто услыхал их зов. Я не раз это видел. Глаза моей дочери и других женщин.
Теперь проснулись остальные члены семьи и друг за дружкой пришли в комнату. Виктору казалось, что все они знают о случившемся.
