В ту же ночь князь Иеремия приказал сузить кольцо окопов, чтобы не растягивать, не распылять убывающие силы. Большую часть лошадей выставили за валы и отпустили. Кормить их было нечем, они дохли. Свежеубитых князь приказал разделать и отправить в солдатский котел. Все возы пошли на укрепление обороны.
Бежать теперь было не на чем. Солдатам не должно иметь многих вариантов. Им достаточно двух на выбор: умереть или выстоять, а если все-таки умереть, так с пользой для оставшихся в живых.
10
На третью неделю осады рацион солдатского питания сократился сразу вполовину. Еще через три дня — опять вполовину. Начался голод. С голодом пришли болезни. Вода, испорченная разлагающимися трупами, косила людей куда как метко! От казацких пуль и ядер можно было отсидеться в норах, от болезней укрытия не находили.
Ночью бежало два повета. Других шесть поветов удалось перехватить. Полсотни зачинщиков бегства князь Иеремия приказал повесить. Виселицы окружили валы.
— Иеремия забор строит! — смеялись казаки.
— Стрельнуть бы его! — шел между жолнерами шепоток.
Но князь ничего и никого не боялся. Сам-треть, с паном Гилевским и с князем Дмитрием он обошел палатки и землянки всех командиров и отобрал припрятанное продовольствие для общего котла. Сам ел с жолнерами.
— Терпите, скоро придет король! — говорил он солдатам. — Если мы выйдем в поле, нас, ослабевших от болезней и ран, казаки передушат, как крыс.
— Мы помрем здесь от голода! — говорили солдаты.
— В Збараже много собак и кошек! — отрубил князь.
Вечером он пришел к солдатскому котлу. Ему плеснули в миску жирного бульона.
— Откуда? — спросил князь.
— От собачки, — ухмыльнулся жолнер.
Князь съел полную миску бульона. Похвалил:
— Сытно.
11
Татары накатывались на польский лагерь, словно морские волны, грозно, но урона от них большого не было.
Князь Дмитрий Вишневецкий, сидя на валу, заметил: казаки, пользуясь тем, что осажденные отвлечены боем, очень быстро ведут к валу новый окоп. Никто из польских командиров не замечал этой опасности, и князь Дмитрий понял: это бьет его час. От одной только мысли, что он должен подняться под пулями, бежать на врага, рубить саблей… не по лозе, а по живому человеку, стрелять в человека, его затошнило. Он уже месяц отсидел в обороне, насмотрелся смертей, стрелял по казакам, но все это было не то, что ему теперь предстояло. Ему почудился запах мужицкого отвратительного пота, и он это немытое, дурно пахнущее тело должен будет проткнуть… Почему-то князю не подумалось, что и его могут проткнуть.
— Пан Гилевский! — крикнул он. — Павел!
Огромный Гилевский, пригибаясь в окопе, подошел к князю.
— Видишь? Надо бы их сбить отсюда.
Пан Гилевский, опытный вояка, сразу понял: князь Дмитрий приметил серьезную опасность, но под их командой было всего полсотни жолнеров.
— Я сговорюсь с соседом! — сказал он и ушел.
Вернулся с ротмистром.
— Пан Мыльский! — представился ротмистр. — Я тоже давно за ними смотрю. Давайте пугнем. У меня три сотни.
Отряд собрался в кулак.
— С Богом? — спросил пан Мыльский.
— С Богом! — и князь Дмитрий, выскочив из окопа, махнул над головой саблей и закричал, уже не помня себя: — Пся крев!
Жолнеры покатились с вала вниз, к свежему окопу. Обогнали князя, и он уловил-таки запах тяжелого пота, но это был пот своих. Когда он прыгнул в окоп, жолнеры уже рубили и стреляли где-то впереди, а перед ним, перед князем Дмитрием, поднялся с земли человек с разрубленной грудью. Князь увидел, что там, внутри человека, что-то шевелится, бьется, выталкивая кровавую жижу. Князь остановился и вдруг увидал, что у человека этого в руках пистолет и он уже поднял его. Князь Дмитрий отвернулся, спасая от выстрела лицо, и не глядя ткнул в человека своей саблей. Выстрел грохнул, оглушил. Но князь понял, что ничего дурного не случилось. Он заставил себя посмотреть на казака и увидал, что тот сидит, привалясь спиной к окопу, и в груди у него, в старой ране, торчит сабля.
«Это ведь моя сабля!» — удивился князь, и до его слуха дошел топот многих ног.
Появился пан Гилевский:
— Отходим! Мы им показали.
Князь Дмитрий закрыл глаза, выхватил свою саблю и побежал следом за паном Гилевским.
— Всыпали мы им, — сказал он, когда они уже сидели в окопе. — Всыпали, пся крев!
Он смотрел сверху на окоп, в котором комочками лежали убитые враги, поглядел на свою саблю и воткнул ее в землю, оттирая от крови… Внутри у него корчился в слезах и судорогах маленький, добрый, честный мальчик: «Ты ведь раненого убил! Беспомощного!»
— Благодарю за службу! — сказал князь жолнерам.
А бой продолжался.
Татары терзали оборону до полудня. И сразу отошли, словно их ветром унесло, как дождливую тучу. Но небо ясным не стало, сразу же разразилась гроза, с градобоем. Ударили казачьи пушки, следом за волной огня и дыма на приступ пошли казаки.
Их сбили с валов ударом грудь в грудь. Казаки не упорствовали, отхлынули. И снова принялись на виду у польского лагеря упрямо рыть новую линию окопов в двух сотнях шагов всего.
— Рыцари! Речь Посполитая, великая своими воинами! — В легком панцире, без шапки, князь Иеремия явился перед смертельно уставшими бойцами. — Соберите силы, ударим на казаков! Надо им показать, что мы свежи, как никогда! Пусть поймут, что нас им не одолеть!
Никто не пошевелился. Князь Дмитрий, слушая дядю, думал о том, что атака, которую он предпринял два часа тому назад, оказывается, ничего не дала. Смерть казака, которого он добил, — ничего не дала. Человека не стало, многих не стало, но все идет по-прежнему. Какая же это бессмыслица…
А князь Иеремия метался перед своим войском.
— Знамя! — приказал он. — Знамя ко мне!
Знамя вынесли.
— Шляхта, где же слава твоя?! Кто любит Речь Посполитую, восстань!
Медленно собирались охотники.
— Рыцари, я знаю, в каком бою вы только что устояли, но нам надо, надо нанести ответный удар! Я на колени перед вами встану!
И встал на колени, под знаменем.
Зашевелились.
Построились.
— Господь ведет нас!
Князь Иеремия, как давеча Дмитрий, первым устремился с вала, и за ним пошли всей массой. Рухнули на головы казаков, погнали прочь из недорытого окопа.
Ввалились на плечах отступающих в первую линию старых окопов и оттуда выбили.
— Тимош! — раздался крик тревоги.
Князь Иеремия увидал: со стороны Колодно идет на рысях большой конный отряд, и впереди его рыцарь на желтом высоком коне.
— Пушки! Пушки разворачивай! — скомандовал князь Иеремия и с каким-то шляхтичем принялся толкать отбитый у казаков фальконет.
Шляхтич был Павел Мыльский. Павел забил в жерло пороховой заряд и заряд картечи, князь насыпал пороха на полку, высек огонь, зажег фитиль.
— Подпустим ближе!
— Уходить надо! Наши бегут! — Павел Мыльский забрал у князя фитиль и ткнул в порох…
Князь Иеремия бежал легко, и, обернувшись, Павел понял: казаки не догонят. И в тот же миг Вишневецкий кубарем покатился по траве, вскочил, ойкнул, заскакал, беспомощно озираясь по сторонам, и остановился, с ужасом глядя на вырастающую из-под земли лавину чужих лошадей.
Павел Мыльский вернулся.
— На закорки!
Подхватил князя за тощие ляжки, побежал, сначала не чувствуя груза, но уже через минуту пот заливал ему глаза.
«Не добежать!» — думал Павел, но бежал, ловя подгибающимися ногами землю.
— Богородица! Помоги! — прошептал он.
В глазах было совершенно темно, но он бежал, бежал, бежал.
— Матушка, где ты? Помолись! Помолись за меня!
Обернуться назад он не мог и бежать уже не мог. Он шел, вцепившись в ношу, хотя слышал, что князь что-то говорит ему, что-то кричит.
Рухнул на землю. И в это время с вала ударили свои пушки.
Князь платком отер пану Мыльскому лицо.
Они лежали в двадцати шагах от вала, и смертоносный град летел над ними на казаков.
— Вы спасли мне жизнь! — сказал князь. — Кто вы?
— Пан Мыльский, ваша милость.
— Мыльский? Мне знакома эта фамилия.
— Вы изволили спалить наше родовое село Горобцы.
— Ах, Горобцы! — Князь не без удивления посмотрел в лицо молодого офицера. — Вы не мстительны.
— Мы на войне, — сказал пан Мыльский.
— Когда все это кончится, я позабочусь о вас, ротмистр, — сказал князь Иеремия.
— Давайте уходить ползком. За нами, кажется, все-таки увязались.
В только что отрытых окопах накапливались казаки.
— А все же мы им задали! — сказал князь Иеремия и улыбнулся жестокой своей улыбкой.
Казаки, совершив более десятка приступов, перестали атаковать польский лагерь. Предоставили воинству Вишневецкого помереть от голода и болезней.
