Николай Задорнов - Капитан Невельской

Гиляки сказали, что они терпят насилия от пришельцев, что они хотели бы жить спокойно, что от русских они плохого еще не видели и поэтому просят, чтобы Орлов и Невельской со своими людьми остались у них и защищали их. И что это не только они говорят от себя, но и все гиляки хотят того же.

Теперь Иннокентий нахмурил брови и присматривался к гилякам сурово, как бы вглядываясь прямо в их души.

— Ну, а скажите, — спросил он строго, — кто подучил вас сказать все это?

— Кто подучил? — переспросил Позь. На этот раз он сморщил лоб. — Никто не подучил! У нас ум один, и мы все так думаем, — весело улыбаясь, сказал гиляк.

— Дмитрий нам советовал, — сказал Питкен.

— Как? — встревожился епископ. «Неосторожность! — подумал он. — Как можно посылать послов, а хорошо не объяснить, что можно говорить, а что нельзя».

— Да он все звал, съездите посмотреть юрты наши на Аяне, — продолжал Питкен.

— А капитан подговаривал?

— Подарки давал? — спросил Завойко.

— Подарки давал! — ответил Питкен. — Но не подговаривал.

— Нет, нет, он не подговаривал, — подтвердил Позь.

— А первый это придумал один парень с Амура, он все говорил: вот бы поехать на Аян… А потом говорил Дмитрию об этом, потом Позю и нам, поезжайте и просите, а то у Дмитрия силы мало, пусть большой начальник на Аяне еще даст силы и царю напишет.

— Верно ли это?

— Верно! Конечно! — отвечали оба гиляка спокойно.

— А капитан пойдет на Амур? — спросил Питкен тревожно.

— Вот тут все записано, что вы говорили, — кладя ладонь на бумаги, наклоняясь и как бы стараясь быть поближе к гилякам, громко, как с глухими, заговорил Завойко. — Все это мы пошлем царю. Он прочтет и узнает, о чем гиляки просят. А пока Невельской пойдет к вам. Я разрешаю ему! '

— А сколько до царя езды? — спросил Питкен. — Если быстро ехать?

— Три месяца, — ответил Завойко.

— А теперь я тебя спрошу, — заговорил Питкен, обращаясь к Иннокентию.

— Спроси! — настораживаясь, с достоинством и улыбкой ответил епископ.

— Кто тебе сказал, что будто нас подучили?

— Никто не говорил, — ответил он.

— А зачем же ты тогда спрашиваешь? Разве мы тебя обманули когда-нибудь, что ты нам не поверил? Зачем придумываешь?

«Ну какие дикари, какие дикари!» — подумал священник, опять приходя в хорошее настроение.

— Хотел узнать я, не подучил ли вас кто плохому, верно ли вы от себя все это говорите, — ласково сказал Иннокентий.

— Да кто подучит? У нас были Дмитрий Иванович и капитан! Разве они учат обманывать? — сказал Питкен, глядя с недоверием на русского шамана.

— Теперь я еще хочу спросить, — заговорил Позь.

— Пожалуйста, спрашивай, — ответил епископ.

— Русские придут к нам, и будут жить, но они не будут теснить нас и прогонять с тех мест, где мы живем? Старики слыхали, что русские приходят, а потом обижают… Капитан обещал, что мы будем жить вольно. Правда это?

— Конечно правда! — поспешил ответить Завойко.

— Да, это правда, — спокойно и твердо ответил епископ.

Гиляки улыбнулись и стали кланяться. Завойко пригласил их на обед. Присутствовали епископ, аянский поп, Лохвицкий, Невельской, офицеры всех судов и чиновники, едущие на Камчатку. После обеда Лохвицкий водил гиляков по амбарам.

Завойко одарил послов красным сукном, топорами, ножами, безделушками для женщин. Он еще раз беседовал с обоими гиляками, спрашивал, не бьет ли их кто из русских, не обижает ли, не плевал ли им кто-нибудь в лицо.

— Никому никто не плевал, — отвечали гиляки.

— Такого даже не знаем! — сказал удивленный Питкен.

Невельской, услыхав от гиляков, как они довольны обхождением епископа и местного священника, в тот же день пришел к Иннокентию. Тот жил в домике аянского попа, своего родственника. Невельской не присутствовал во время бесед Завойко и епископа с гиляками, но знал, о чем шла речь, от гиляков и от Завойко. Епископ принял его очень радушно, сказал, что в восторге от гиляков.

— Славное вы дело делаете, бог вас не забудет! Я знаю, знаю секрет вашего зимовья в заливе Счастья, — с деланной хитростью говорил епископ. — А один ваш гиляк посадил меня в галошу и осрамил! — Он шутливо передал разговор с Питкеном.

Невельской хохотал от души.

— Ваше преосвященство! — сказал Невельской. — Гиляки тоже довольны и, я бы сказал, в восторге… Но не пора ли начать внедрять православие и просвещение в их народе, воспитать веру в бога и любовь к нашему государю?

Невельской стал просить Иннокентия, чтобы тот послал на «Охотске» осенью священника на Петровскую косу на зимовку.

— Солдаты и матросы тоже будут рады, если в праздники у них в пустыне будет служба, что можно будет исповедоваться… '

Невельской надеялся, что епископ охотно согласится. И хотя он говорил, что не желает ломать обычаи и образ жизни гиляков, но полагал, что раз гиляки довольны и служба в церкви им нравится, то надо просить для них попа. Он даже подумывал, что дельный поп-миссионер мог бы быть секретарем экспедиции. Ничем не гнушаются настоящие миссионеры!

Кроме того, Невельскому такой человек нужен был как свидетель, который бы, побывав в землях гиляков, подтвердил, что они независимы и что никакого влияния буддистов там нет. Невельской много читал о миссионерах-подвижниках и знал, что их влияние и в Африке, и в нашей Америке — огромно. Новая религия, как он сам думал, может возбудить большее расположение к русским. К тому же поп крестил бы, а крещеный человек считался русским. Да еще он чувствовал, что, заполучив миссионера, он втянет в амурское дело церковь, а уж тогда правительство будет смотреть на это по-другому.

Хотя он, как и большинство моряков того времени, искренне верил в бога, но не любил попов и считал их дармоедами, такими же, как чиновники, но полагал, что на этот раз от миссионеров будет польза.

Но едва он заговорил об этом, как епископ стал холоден и серьезен. Иннокентий сказал, что не может дать миссионера. Невельской не столько удивился этому отказу, сколько перемене, которую он заметил в епископе. Тот сразу замкнулся и поджал губы.

«Чем он недоволен?»

Капитан мысленно сам поставил себя на место миссионера и стал с жаром доказывать, что есть возможность пострадать во имя церкви, понести божье слово не по приказу, а по собственному убеждению.

«Ишь чего захотел!» — слушая его, с большим неудовольствием подумал Иннокентий.

К тому же он хотел, чтобы там сначала все было подготовлено как следует, и вот уж тогда-то сын Гаврила поедет. Сам он намучился смолоду, а сыну того не желал. Сын приехал с ним из Америки, где жил год после окончания Иркутской духовной семинарии. Отцовское сердце при мысли о том, что амурский приход будет когда-нибудь его, сжималось от умиления. Но не хотел он Гавриле такой жизни, какую сам прожил, пусть Гаврила поедет, когда там все устроится хоть немного. Он не желал тягот для Гаврилы, но в то же время не хотел, чтобы сын пришел на все готовое. Надо, чтобы Гаврила считался зачинателем, открывателем, воздвигнувши крест в диком народе, чтобы и у него была слава. Пока же Гаврила не был женат, не имел права на приход, то и речи быть не могло о посылке какого-нибудь другого священника на Амур. И, слушая, как капитан сказал, что служители церкви должны радоваться, когда представляется возможность пострадать за веру, подобно святым, он подумал, что Завойко, кажется, прав, говоря, что Невельской не от мира сего человек.

А Невельской говорил искренне, допускал существование фанатиков веры, истинно верующих. Таким человеком считал он Иннокентия.

Иннокентий смотрел на Невельского неодобрительно, подозревая недоброе, быть может, издевку над миссионерами. Он много слыхал плохого об этом человеке.

«Видишь, какой прыткий! Нет, еще не время на Амур миссионеров посылать, — думал епископ. — Потрудись там еще, докажи, что там Россия, тогда получишь!»

Он сказал Невельскому, что будет хлопотать обязательно о назначении священника и, скорей всего, в будущем году получит позволение, а тем временем найдет подходящего человека.

— Но первая зимовка самая трудная, ваше преосвященство. Я много раз слыхал, что миссионеры творят чудеса, когда людям тягостно. Нужен священник осенью… Корабль пойдет еще раз, я приду сюда, и мог бы священник идти на зимовку. Как же крестить, совершать требы?

— Право крестить там, где нет священника, дано каждому верующему. Можете и вы, Геннадий Иванович, — сказал епископ, — окрестить любого гиляка.

«Вот мне теперь только не хватало еще стать попом!» — подумал капитан. Когда-то он ругал попов вместе с Александром Баласогло, а теперь самому придется…

Епископ совсем не хотел ссориться с Невельским. Он рассказал ему за чашкой чая, как сам смолоду приехал на острова, как дикари его боялись, как перевидал он на своем веку множество вот таких людей, вроде, как он выразился, «ваших гиляков», лечил их, учил, проповедовал им. А заодно чинил им чайники и обучал рыбу ловить.