— Да. Ты городъ знаешь, небось, наизустъ. А?.. Знаешь? Найди же скорѣе и приведи сюда.
— Я города совсѣмъ не знаю! отозвался сумрачно Шепелевъ… Я сюда недавно и пріѣхалъ, ночью же и совсѣмъ можно сбиться…
— Русскій солдатъ по всему! рѣзко сказалъ Фленсбургъ какъ бы себѣ самому. Вмѣсто скораго исполненія приказа офицера — болтовня. Ну не знаешь города — такъ поди узнай, а чтобы чрезъ полчаса слесарь былъ здѣсь! начальственнымъ голосомъ прибавилъ онъ. Но постепенно вглядываясь въ изящную фигуру и красивое лицо Шепелева, онъ прибавилъ мягче: — изъ дворянъ что ли?
— Да-съ.
— Ну, пожалуйста, будьте такъ добры, сдѣлайте это для принца. Тутъ несчастіе… Глупая дерзость. Надо скорѣе помочь… Это не обязанность часоваго, но этихъ животныхъ послать нельзя! показалъ Фленсбургъ на сладко уже храпящаго Ѳому. Пойдетъ, провалится и ничего не найдетъ до утра. Пожалуйста Его Высочество приказалъ…
— Я бы очень радъ, отозвался Шепелевъ, поглядывая на Державина, который осторожно отошелъ въ сторону. Но я не ручаюсь, что найду ночью слесаря, не зная города.
— Надо найдти! Я вамъ передаю, наконецъ, приказъ Его Высочества, государь мой! уже нетерпѣливо вымолвилъ Фленсбургъ.
— Постараюсь, сухо отозвался Шепелевъ, весь вспыхнувъ. Сдѣлаю, что могу.
— Надѣюсь… усмѣхнулся Фленсбургъ презрительно. Чрезъ минуту Шепелевъ вышелъ на улицу, ворча себѣ подъ носъ. A вслѣдъ за нимъ и Фленсбургъ выѣхалъ изъ дому верхомъ.
Принцъ Георгъ, Лудвигъ Голштинскій былъ родной дядя государя, извѣстный болѣе Петербургу подъ именемъ принца Жоржа. Такъ звали его всѣ, даже солдаты и народъ. Онъ пріѣхалъ въ Россію съ своимъ семействомъ, приглашенный Петромъ Ѳедоровичемъ тотчасъ по восшествіи на престолъ.
Государь не настолько любилъ и уважалъ дядю въ дѣйствительности, на сколько старался это выказывать, и особенно заботился объ оказаніи ему всевозможныхъ, внѣшнихъ почестей и знаковъ отличія. Во всякомъ случаѣ принцъ былъ единый близкій родственникъ государя.
Вскорѣ по пріѣздѣ принца указано было его именовать «Императорскимъ Высочествомъ». Посламъ иностранныхъ дворовъ было предложено оффиціально дѣлать принцу первый визитъ и вообще во всѣхъ церемоніалахъ и торжествахъ онъ занялъ первое мѣсто. Кромѣ того принцъ былъ тотчасъ назначенъ шефомъ голштинскаго войска и начальникомъ всей гвардіи.
Въ Петербургѣ безъ всякой причины и безъ всякаго повода принца сразу не взлюбили какъ гвардія, такъ и общество, даже народъ.
— Къ намъ важничать и наживаться пріѣхали, говорилось всюду про принца и его семейство. Небось у себя-то въ таратайкѣ на базаръ за огурцами ѣздили, а тутъ цугомъ въ восемь коней поѣхали!
Принцъ былъ человѣкъ крайне старообразный на видъ, но еще почти молодой лѣтами; ему было 43 года. По онъ былъ такъ худъ, малорослъ и плюгавъ, что издали могъ пройти легко за юношу. Къ нему можно было вполнѣ примѣнить пословицу: маленькая собачка до старости щенокъ!..
Онъ былъ и недальняго ума человѣкъ, добрый, довольно образованный, но очень вялый и лѣнивый по характеру и по привычкамъ, нажитымъ у себя на родной сторонѣ; съ пріѣздомъ въ Россію, онъ однако сталъ вдругъ дѣятеленъ.
Принцъ Жоржъ пріобрѣлъ немедленно, къ собственному своему удивленію, нѣкоторое вліяніе надъ своимъ царственнымъ племянникомъ, что было и нетрудно. Прежде всего принцъ собирался избрать предметомъ своихъ заботъ и реформъ исключительно Петербургскую гвардію. Вмѣстѣ съ тѣмъ по пріѣздѣ въ Россію и честолюбивые замыслы стали обуревать принца Жоржа. Онъ уже назывался Штатгальтеромъ Голштиніи, но сталъ мечтать и надѣяться, съ помощью русскихъ войскъ и съ согласія своего покровителя короля Фридриха, сдѣлаться герцогомъ Курляндскимъ.
Со времени паденія и ссылки Бирона, мѣсто это было долго вакантно, затѣмъ его занялъ польскій королевичъ противъ воли Россіи и конечно сидѣлъ не очень твердо. Поэтому не было ни единаго князька нѣмецкаго, который бы не стремился и не хлопоталъ предъ русскимъ правительствомъ о томъ, чтобы попасть въ курляндскіе герцоги. Теперь, государь Петръ Ѳедоровичъ положительно обѣщалъ дядѣ Курляндію, хотя бы пришлось воевать съ Польшей и съ Саксоніей, и возвращаемый изъ ссылки Биронъ долженъ былъ отказаться формально отъ своихъ правъ въ пользу принца.
Принцъ Жоржъ и его семейство не говорили, конечно, по русски ни слова… Но это было и не нужно… Въ эти дни, наоборотъ, русскимъ, желавшимъ выйдти въ люди, приходилось садиться съ указкой за нѣмецкую грамоту и учиться мараковать на языкѣ своихъ недавнихъ враговъ.
И дѣйствительно, многіе изъ гвардіи и изъ общества засѣли вдругъ усердно за нѣмецкій языкъ, бывшій долго въ большой модѣ въ Россіи и въ общемъ употребленіи, но за время Елизаветы попавшій въ опалу вмѣстѣ съ Биронами и Минихами. Теперь же, когда Минихъ, уже возвращенный изъ ссылки, былъ при дворѣ, а герцогъ Биронъ ожидался также всякій день въ столицу, нѣмецкій языкъ снова, будто съ ними вмѣстѣ, ворочался какъ бы изъ нравственной ссылки. Старики повторяли зады и припоминали, что знавали за время царствованія Анны Іоанновны, а молодежь вновь садилась за мудреную грамоту. Всѣ, вернувшіеся изъ русской арміи, дѣйствовавшей противъ Пруссіи и теперь отдыхавшей, благодаря перемирію, имѣли огромное преимущество по службѣ въ томъ, что понимали и могли говорить на языкѣ принца Жоржа. За то всѣ, отличившіеся въ прошлой компаніи и извѣстные своей нелюбовью къ Фридриху и пруссакамъ — какъ бы ни говорили по-нѣмецки, — были гонимы и притѣсняемы или прямо попадали въ опалу.
Принцъ Жоржъ почти не зналъ своего племянника, русскаго государя, такъ какъ Петръ Ѳедоровичъ былъ увезенъ къ Россію еще ребенкомъ. Петербургъ принцъ зналъ еще менѣе. Про Россію принцъ зналъ только, что она ужасно велика!.. Все русское принцъ понималъ и судилъ съ своей или, вѣрнѣе сказать, съ Фридриховской точки зрѣнія. За послѣднее время не только такіе недалекіе люди, какъ принцъ Жоржъ, но и болѣе крѣпкія головы Германіи жили въ области политики умомъ короля прусскаго, будущаго «Великаго» въ исторіи.
Между тѣмъ, обстоятельства навязывали принцу, будучи при молодомъ государѣ племянникѣ, отличавшемся непостоянствомъ и неровностью характера, довольно видную роль и широкую дѣятельность.
Государь любилъ выслушивать мнѣніе и совѣты дяди обо всемъ. И принцу волей-неволей приходилось, во что бы то ни стало, добывать себѣ свои мнѣнія и совѣты и имѣть ихъ наготовѣ.
Положеніе было мудреное. И вотъ, тотчасъ по пріѣздѣ, судьба послала ему помощника и совѣтника, уроженца Шлезига, почти соотечественника, выѣхавшаго еще юношей въ эту невѣдомую, варварскую Россію.
Государь назначилъ къ нему офицера Фленсбурга, какъ переводчика, для сношеній служебныхъ и общественныхъ. Принцъ вскорѣ сдѣлалъ его своимъ адьютантомъ и незамѣтно, по неволѣ, попалъ вдругъ въ положеніе его ученика.
Умный, тонкій и образованный шлезвигскій дворянинъ стариннаго, но обѣднѣвшаго рода, былъ, прежде всего, крайне честолюбивъ. Эта черта характера на столько преобладала въ немъ, что заставила его бросить когда-то отечество и ѣхать въ невѣдомый далекій путь, ѣхать, чтобъ попытать счастья въ той дикой, но волшебной странѣ, гдѣ за послѣднее полустолѣтіе люди, подобные ему и даже болѣе низкаго происхожденія, меньшаго ума и образованія, попадали, будто чудомъ, быстро и легко въ фельдмаршалы, князья, министры, даже регенты огромной имперіи.
Лефорты, Минихи, Лестоки, Бироны не давали покоя какъ 18-ти-лѣтнему красивому юношѣ, какимъ онъ былъ когда-то, такъ и теперешнему 36-ти-лѣтнему, все еще не обогатившемуся, шлезвигскому дворянину.
Дальновидность и осторожность одни сдерживали его предпріимчивый, горячій нравъ и тѣмъ дѣлали его еще сильнѣе и искуснѣе. Не даромъ въ гербѣ его, увѣнчанномъ баронской короной, напоминавшей ему объ утерянномъ титулѣ, былъ на подковѣ стоящій барсъ, съ молотомъ въ одной лапѣ и съ жезломъ въ другой, а внизу девизъ гласилъ: Festina lente. Подкова для суевѣрныхъ людей — символъ удачи, даже счастья въ жизни. Фленсбургъ, при всемъ своемъ умѣ, при всей своей разумности въ обыденной жизни, былъ суевѣренъ. Этотъ гербъ прадѣдовъ краснорѣчиво говорилъ его сердцу, предсказывалъ будто ему многое. Подкова, барсъ, молотъ, жезлъ, баронская корона и девизъ вмѣщали въ себѣ наглядно и цѣль жизни Фленсбурга, и средства достиженія этой цѣли. Но какъ вооруженный барсъ стоялъ на подковѣ, такъ и жизненная карьера Фленсбурга началась случайностью. Онъ не бѣгалъ за фортуной, она постучалась къ нему въ двери, когда ему было еще только 18 лѣтъ, вдругъ позвала его за собой. И онъ пошелъ за ней и только осмотрительно и заботливо не упускалъ изъ виду пользоваться случаемъ, даже цѣлой цѣпью удивительно счастливыхъ случайностей.
18-ти-лѣтній Фленсбургъ, въ исходѣ 1743 года, пріѣхалъ въ Берлинъ, ища средствъ къ существованію, и скоро уже собирался надѣть мундиръ солдата. Рекруты были нужны королю Фридриху.
