Уже выходя из большой комнаты Центрального комитета, будто споткнулся о неподвижный, как бы сонный взгляд желтых глаз Сталина. Он стоял одиноко в пустом углу комнаты, чистил трубку. Вот кто, пожалуй, мог бы что-то прояснить. Но к нему так просто не подойдешь. Кивнув ему, прошел на лестницу.
Под музыку, стараясь держать равнение в рядах, пошли к Троицкому мосту, пугая прохожих, привлекая босоногих мальчишек, выносившихся из дворов, облеплявших шествие со всех сторон, будто ракушки днище корабля.
Прошли Невский, непривычно пустынный, настороженный, с наглухо закрытыми окнами жилых домов, побитыми стеклами магазинов. Свернули на Литейный.
Еще не вся процессия втянулась в ущелье Литейного проспекта, когда в конце ее на углу Невского и Литейного возникла перестрелка между матросами и неизвестными стрелками, укрывавшимися за воротами одного из домов. Перестрелка была короткой и никакого вреда никому не причинила. Порядок в колоннах не был нарушен, однако люди насторожились, стали оглядываться по сторонам, на подворотни, на окна домов.
После Бассейной впереди колонны появился неизвестно откуда взявшийся грузовик с солдатами, с пулеметом "максим" у заднего борта. Автомобиль медленно двинулся во главе колонны.
- Это не ваши? - спросил Раскольников шедшего рядом с ним пулеметчика Казакова.
- Нет, - ответил тот.
Раскольников приказал неизвестным солдатам отделиться от процессии. Солдаты засмеялись, однако подчинились, грузовик прибавил ходу.
И в этот миг, когда голова колонны уже выходила на перекресток с Пантелеймоновской улицей, по колонне полоснула пулеметная очередь, потом еще, и еще, и все смешалось. Стреляли то ли с крыши, то ли из какого-то окна одного из угловых домов. Рослый матрос, несший большой щит с лозунгом "Вся власть Советам", свалился на мостовую, его винтовка и щит с грохотом покатились к тротуару. Кто-то из кронштадтцев, безоружный, пробегая мимо, ловко на бегу подхватил винтовку упавшего и, не целясь, стал палить по сторонам. С грузовика тоже открыли беспорядочную стрельбу, как будто по крышам и окнам, но, может быть, и по колонне, трудно было разобрать. Матросы, как на ученье, легли на мостовую, иные бросились в подъезды домов, некоторые остались стоять посреди мостовой, стреляя в разные стороны. Раскольников, оставшись, стрелял из нагана по какому-то слуховому окну, ему показалось, оттуда бил пулемет.
Как внезапно началась, так внезапно и стихла пальба. Лежавшие вставали, сконфуженно оглядываясь, отряхивали бушлаты. Семен Рошаль, бледный, в распахнутой кожанке, подходил с наганом в руке.
- Кто это мог стрелять?
- Мало ли…
- Что это был за грузовик? В кого он стрелял?
- Кто его знает!
Грузовик умчался, едва прекратилась стрельба.
- Пошлем осмотреть чердаки?
- Нет, идем дальше, не будем задерживаться…
- Все-таки надо выяснить, кто стрелял. Туда побежали мои пулеметчики, - озабоченно сказал, обращаясь к Раскольникову, Казаков, он указывал на угловой дом. - Пойдем. Мигом обернемся!
Секунду поколебавшись, Раскольников решился:
- Надо, в самом деле, выяснить…
Бегом пересекли перекресток. Из подъезда углового дома выскочил матрос. Обрадовался, увидев Раскольникова с Казаковым:
- Я за вами! Там ваши, товарищ Казаков, взяли тех, кто стрелял. Их было двое. Обоих положили…
- Кто они?
- Не знаю! Меня послали за вами.
- Где они?
- На чердаке.
По лестнице с облупленными стенами кинулись наверх.
На верхней площадке, откуда узкая железная лестница вела на чердак, стояла кучка зевак. Раскольников и Казаков полезли по железной лестнице.
У входа на чердак дежурил солдат из команды Казакова. Узнав в полутьме Казакова, подался ему навстречу.
- Товарищ Казаков! Оне наши! Мы ж не знали, кто оне. Один будто живой.
В зловонной духоте чердака двое солдат-пулеметчиков пытались поднять на ноги третьего, видимо, раненого, лицо у него было в крови, гимнастерка изорвана. Увидев Раскольникова и Казакова, пулеметчики бросили раненого, он неловко упал на четвереньки, опершись на одну руку.
- Пьяный, сволочь! - стал докладывать один из пулеметчиков. - Стрелял, говорит, по юнкерям! А где они, юнкеря? Где, я тебя спрашиваю, юнкеря? ударил он раненого носком сапога по руке, на которую тот опирался, раненый рухнул лицом в шелуху, рассыпанную между балками.
- Его надо судить, - сказал Раскольников. - Отправьте его в часть, Казаков.
- Не судить, кончить надо на месте!
- Ну, ну! Будем поступать по закону. Где второй?
- А вон у окна.
Второй лежал у раскрытого слухового окна на спине, раскинув руки и ноги, голова неестественно запрокинута, как бы подвернута под тело, неприятно смотреть. Тут же ва лялся тупорылый опрокинутый "максим" с оборванной пустой пулеметной лентой.
- Ладно, разбирайтесь, - мрачно сказал Раскольников и пошел к выходу.
"Чушь какая, - обескураженно думал, спускаясь вниз.- Кто их сюда посадил? Зачем? Какие юнкера? Бессмыслица…"
Он уже выходил из подъезда, когда его окликнул, быстро сбегая по лестнице, Казаков:
- Слушай, Раскольников. Ты это… Что я думаю? Мы того, который там… словом, разобрались. Слушай. Никому не говори, кто оне. Нас неправильно поймут. Неизвестные! Переодетые фараоны. Получили по заслугам. Согласен? Так надо…
Он смотрел требовательно, и Раскольников, подумав, решил, что, пожалуй, в самом деле так надо.
- Ладно.
Колонны уже построились, ждали его команды. Из рядов выкрикнули:
- Кто стрелял?.. Поймали гадов?.. Кто они?..
- Стреляли неизвестные, - ответил Раскольников. - Они получили свое. Кто они, выяснить не удалось, убиты в перестрелке, документов нет. Ясно одно - провокаторы. Может быть, бывшие городовые. Все, товарищи! Идем дальше. Оркестр - в середину колонны. Вперед!
Услышал, как пошло гулять по рядам двинувшейся процессии:
- Положили гадов… Провокаторы… Бывшие городовые…
От Пантелеймоновской до Шпалерной прошли беспрепятственно. На Шпалерной соединились с колонной других демонстрантов, солдат и рабочих, тоже под красными знаменами, с лозунгами "Долой Временное правительство", "Вся власть Советам".
Вошли в сквер перед фасадом Таврического дворца, подошли к подъезду с белоснежными колоннами. Оставив Семена и Флеровского с кронштадтцами, Раскольников взбежал по ступенькам подъезда.
В комнате большевистской фракции никого не оказалось. В гудящем, забитом разношерстной публикой вестибюле Раскольникова окликнули. Член Петроградского Совета межрайонец Троцкий, остролицый, в пенсне, подходил с улыбкой:
- Слышал о перестрелке. Что произошло?
Объясниться не удалось. С улицы вбежал взволнованный господин в белой чесучовой паре:
- Кронштадтцы арестовали Чернова! Посадили в автомобиль, хотят куда-то увезти…
Неподалеку от подъезда стоял открытый автомобиль, в нем сидел бледный, без шляпы, с растрепанной гривой седых волос эсеровский министр земледелия Виктор Чернов. Толпа солдат и матросов шумела, чего-то требуя от арестованного. Раскольников и Троцкий прошли сквозь толпу к автомобилю.
- Зачем вы арестовали Чернова? - спросил Раскольников ближайших к нему матросов. - Куда вы хотите его везти?
- Куда хотите, товарищ Раскольников. Он в вашем распоряжении, ответил один.
Нетрудно было догадаться, чего требовали эти люди от Чернова. Они хотели, чтобы он, министр, сейчас же дал им отчет во всем том, в чем, по их мнению, было виновно перед ними Временное правительство, ответил за продолжающуюся войну, за дороговизну, затягивание земельной реформы.
Рядом стоял горнист, Раскольников приказал ему подать сигнал внимания. Горнист протрубил. Толпа притихла. Троцкий, прыгнув на капот автомобиля, громко прокричал:
- Товарищи кронштадтцы! Я не допускаю мысли, чтобы решение об аресте министра-социалиста Чернова было вами сознательно принято. Я убежден, что ни один из вас не желает омрачить наш сегодняшний праздник, этот торжественный смотр сил революции ничем не вызванными арестами. Кто тут за насилие, пусть поднимет руку. - Запрокинув голову, выставив вперед острый подбородок, он окинул взглядом замершую толпу. - Нет таких! - торжествующе произнес Троцкий и, обернувшись к Чернову, широким жестом приглашая его выйти из автомобиля, объявил: - Гражданин Чернов, вы свободны!
Вскочив на место Троцкого, Раскольников обратился к кронштадтцам:
- Товарищи! Утром на Якорной площади я говорил, повторю еще раз: нашей задачей является участие в мирной, хотя и вооруженной, демонстрации, иных задач мы себе пока не ставили. Пока! Если бы наши задачи шли дальше мирной демонстрации, то, конечно, мы направились бы не к Таврическому дворцу, куда заезжают иногда министры-социалисты, а к Мариинскому дворцу, где они заседают вместе с министрами-капиталистами…
Засмеялись - понимающе.
На смену Раскольникову лез в автомобиль Рошаль, с горящими щеками, тоже собираясь обратиться к кронштадтцам. Еще кто-то готовился выступить. Сам собой образовался митинг.
