ГЛАВА ТРЕТЬЯ
СТРАННИК НИКОЛАЙ
Минул год, как митрополит Иов проводил в дорогу Антиохийского патриарха Иоакима. Это был год тщетных ожиданий и терпеливого бдения. Иов перестал сетовать на Иоакима, понял, что духовному отцу не просто добиться согласия от других первосвятителей внять просьбе русских иерархов об учреждении патриаршества на Руси. И всё-таки Иов был полон веры в то, что всякое богоугодное, благое побуждение даст свои плоды, ибо сие угодно Всевышнему творцу.
Совсем по-другому воспринял годовое молчание Иоакима Борис Годунов. Правитель был сильно недоволен Антиохийским патриархом. В конце концов, считал он, за такие богатые дары надо расплачиваться. В отлику от Иова Борис каждодневно ждал вестей из Константинополя, где должна была решиться судьба русской церкви. Борис часто говорил Иову:
— Отче владыко, блажен, кто верует. Меня же посетило сомнение и не покидает: забыл о нас патриарх Иоаким.
— Бог простит твоё сомнение, сын мой, если укрепишь свою веру молитвой. Всякому плоду должно созреть.
— А злой умысел? Нет ли ему места? И ты знаешь — от кого...
— Ведомо мне, что сей человек честолюбив, любостяжателен, ан подличать не горазд.
— Зачем же он якшается с пролазой Богданом? Зачем Богдан перехватил Иоакима, держал с ним беседу?
— Верую и надеюсь, что не во вред церкви. — Иов кой-что знал о хитростях Дионисия и Бельского, но не придавал сему особой цены.
Годунов был другого мнения о происках Дионисия и Богдана. Нет, Дионисий не смирился с тем, что потерял престол главы русской церкви, что он не первый иерарх. Да и Богдан от зависти сгорал, видя во всём успехи Годунова. Но спорить с Иовом Борис не хотел и лишь попросил:
— Отче владыко, чем искать рыбу в мутной воде, пошлём-ка гонцов из Посольского приказа. Пусть дьяк Щелкалов попечётся, чтобы плод ко времени созрел. А под лежачую колоду вода не течёт.
— Уповай на Бога, сын мой, — упорствовал Иов. — Да пошлёт тебе Господь по сердцу твоему и все намерения твои исполнит. Вещает мне душа, что близок час путника-иноземца.
Борис всегда охотно внимал словам Иова, принимал их к сердцу. Он верил не столько в его провидческий дар, сколько в житейскую мудрость, в ясность ума, в чистоту помыслов. Иов вносил в него дух умиротворения, и этим даром своего высокочтимого друга Борис особенно дорожил. Как много принял он советов от Иова, которые приносили ему жизненное равновесие и уверенность.
А Иов, в свою очередь, был признателен Борису за высокочтимость его сана, но не личности. Сам он любил Бориса не за то, что правитель благоволил к нему, а за то, что великую пользу России нёс, за то, что его дела украшали царствование Фёдора. Всё содеянное Годуновым Иов оценивал не только как служитель, как глава православной церкви, но и как просвещённый человек эпохи — сочинитель.
В ночные часы, склонившись у налоя над писчей бумагой, освещённой пламенем восковой свечи, он писал о венценосном государе России и о том, кого Господь Бог уравнял с венценосцем — о правителе Борисе Годунове, о его влиянии на умы и сердца россиян. Как рождалось то, что писал Иов, он не мог бы сказать. Знал одно: всё сказанное о Борисе поднималось из глубин души.
«В счастливые дни Фёдора Иоанновича строил под ним Державу великий шурин и Слуга его, муж верховный, единственный в России не только саном, но и разумом высоким, храбростию, верою к Богу. Его помыслом цвела сия Держава в тишине велелепной, к изумлению людей и самого Царя, ко славе Правителя не только в нашем отечестве, но и в дальних пределах вселенных, откуда знаменитые Послы являлись здесь с дарами многоценными рабски благоветь перед Царём и дивиться светлой красоте лица, мудрости, добродетели Правителя среди народа, им счастливого, среди столицы, им украшенной».
Рука Иова, движимая искренностью помыслов, была тверда, письмо светилось ясностью мысли, чистотою душевного порыва. Иов дал обет писать только правду. И никакую ложь в похвалу пред ликом Богоматери Владимирской он не мог бы написать. Сей дубовый налой, на котором лежала рукопись, не знал ни хулы, ни извета.
Иов писал широкое полотно. Он не забывал говорить о сподвижниках Бориса, которые вместе с правителем укрепляли Русь, ставили города. И новые города, которые закладывал Борис, отмечались в сочинениях датою рождения. Так сохранял для потомков Иов годы закладки Курска, Воронежа, Оскола, даты появления сибирских порубежных городов.
Гордость россиянина двигала пером Иова, когда он писал о русской армии, о ратных силах, созданных Борисом. По мнению иноземных современников, навещавших Москву, они лучшие в Европе.
Иов так и запишет: по мнению иноземных гостей.
Писал Иов в дни ожидания вестей из Царьграда и о том, как Борис заботился о процветании наук. С одобрения царя Борис позвал в Москву английского философа, математика и астролога Джона Ли, потому «как думали, чтобы пользоваться его советами для открытия новых земель на Северо-Востоке, за Сибирию».
Борис не боялся просвещения народа, посылал сынов России за знаниями в Европу, способствовал каждому, кто жаждал наук. «И если я не знаю его мысли, то вижу дела его, благоприятные для образования России», — говорил Годунов Иову.
Смущение и страх Божий, однако, посетят Иова, когда Борис преступит законы Божеские и Христовы, когда возьмёт на душу несмываемый грех. Но об этом Иов напишет потом.
А пока нужно было встречать ещё одного греческого гостя, посланника патриарха Иоакима священника Николая.
Он появился в Кремле неожиданно: на заставах его не заметили среди путников, не задержали в воротах Фроловой башни Кремля. Лишь у дворца Бориса Годунова Николая остановили и по его просьбе отвели в палаты митрополита Иова.
Когда митрополит узнал, что путник из Антиохии от патриарха Иоакима, то не мешкая повёл его к Годунову. Борису уже доложили о Николае. И правитель встретил гостя так, как встречал именитых послов — в Грановитой палате. Борис догадался, что греческий гость таился не случайно. Видимо, его предупредили, что он должен кого-то опасаться в Московии. Борис с нетерпением ждал, когда гостя можно будет обо всём расспросить. И лишь только слуги Бориса покинули Посольскую палату, он попросил Иова:
— Владыко, спрашивай гостя, с чем пожаловал.
— Странник, как тебя зовут? Какие вести ты принёс от патриарха Иоакима? — спросил Иов.
— Крещён Николаем, владыко. А теперь слушайте, что повторю многажды. Патриарх вернулся из России расстроенным. Его грудь теснило горе. На долгом пути он не раз был
