Это вам не гомосексуалист Александр Македонский, который редко когда в платье какой богини облачался, чаще в тигровую шкуру или в доспехи и тунику какого бога. У Генриха III ассортимент переодевания один — дамское платье. Правда, он его разнообразил. Сегодня в платье амазонки щеголяет, завтра в тунике греческой гетеры, послезавтра шотландской пастушкой оденется. Свои рыжие волосы красил в черный цвет, сурьмил брови, румянил лицо, как кокотка какая, и подолгу просиживал перед зеркалом. Вы посмотрите только, как он подготавливается ко сну! Сценка ну прямо из будуара роскошной куртизанки. Вот он ступает в свою опочивальню. Весь пол усыпан живыми цветами, чаще розами, у которых срезаны стебельки, дабы не ранить нежных ножек короля.
Видите, как романтично! Это вам не грубый материалист Нерон, топтавший на рассыпанном полу груды золота, как наши бабы капусту в бочках топтали, а французские виноделы виноград — босиком. Нет, романтичный Генрих не поддастся грубому и вульгарному натурализму. «У него цветочный живой ковер сменялся каждый день независимо от поры года, и, если другие куртизанки осыпали себя цветами в вазах, нежно их нюхая, тут их топтали ногами. Опочивальня тоже напоминает дамский будуар. Взяв комнату своего братца, умершего короля Карла IX, он поспешно снял с ее стен все доспехи и оружие, а также охотничьи трофеи, которыми они были увешаны, а развесил картинки, вырезанные им самолично из книжек и приклеенные к стенам, рядом навесил мешочки с ароматными травами. Посередине опочивальни стояли две роскошные кровати, украшенные из литого золота колоннами с великолепными балдахинами из посеребренного полотна, вышитыми разноцветным шелком и золотой канителью, с покрывалами, из литых золотом мифических персонажей. Этой же материей были обиты кресла, диваны, занавески. Справа у постели золотой сатир держал в руке канделябр со свечами из розового воска. Это ароматические свечи. Король восседал на стуле из черного дерева с золотой инкрустацией. Держал на коленях восемь щенят — спаниелей. На лице слой жирной розовой помады. На лицо короля наложили маску из тончайшего полотна, пропитанную благовонными маслами.
Затем короля облекли в ночную кофту из розового атласа. В маске он будет спать. Натянули перчатки из кожи, они были покрыты слоем ароматического масла. Золотая чаша с крепким бульоном — вот и все! В камине полыхали сухие виноградные лозы. Пёс его Нарцисс спал в ногах хозяина»[148].
Ну не всегда, конечно, такое раздолье Нарциссу! Такая ему привилегия! Чаще там миньоны почивали. Просто сегодня любовники короля временно отсутствуют. Может, выходной у них? Легко, думаете, королевским миньоном быть? Это ведь самая что ни на есть трудная и не всегда благодарная работа. Во-первых, угождать королю в его не всегда нехитрых потребах! К тому же надо быть молодым, красивым и здоровым. Богатым не обязательно. Богатым каждый плебс скоро станет, благодаря подаркам короля — включая поместья и титулы. Это уж само собой, как и полагается в каждом порядочном монаршьем государстве, где любовным утехам фаворитки ли, фавориты ли служат.
Во-вторых, миньону полагается быть остроумным и смелым. В-третьих, сильным и хорошо владеющим оружием. В-четвертых, циничным, на случай если придворные исподтишка будут коситься на не совсем традиционные развлечения короля. Тогда надо их «убить» своим цинизмом и бравадой. В-пятых… Впрочем, стоп. Эдак мы и до сотни дойдем. Скажем просто, коротко и ясно: миньоном быть трудно. Многие их ненавидят, даже исподтишка закалывают кинжалами. Знаете, сколько королевских миньонов погибло от рук наемных киллеров? Примерно столько же, сколько королев умерло от родов, то есть довольно много. Что из того, что иногда умирали они на коленях короля? Что строили им потом мавзолеи и дорогие памятники? Жизни ведь миньонам не вернешь! А пока следующего себе подыщешь, то есть специальные сводни королю поищут и соответственно выучат, сколько времени пройдет? Короли и умереть могут, любовных утех не дождавшись. Словом — тяжела жизнь королевского миньона.
Зато, когда он хорошо телом своему государю послужит, хороший отдых и дальнейшая жизнь его ожидают. Ему даже жениться потом разрешалось, и он мог себе невесту выбрать по своему усмотрению. Король не препятствовал: «мавр сделал свое, мавр может уйти». Но уйти не с пустыми руками, конечно! На свадьбе сам король будет его дружком, а на крестинах ребенка посаженым отцом, а подарки и богатства… Тут уж и говорить нечего, это само собой разумеется, тут и титулы, и поместья, и брильянтишко какой для супруги! Миньоны короля Генриха III пользовались двумя чувствами: горячей любовью короля и огромной ненавистью народа. И народ, то есть чернь, постоянно их, миньонов, жизни лишал. А все оттого, что больно забияки, как опричники нашего царя Ивана Грозного, эти миньоны были, никого они не боялись. И даже если сами из лакеев вышли. Никакое социальное происхождение было тут не важно. Конечно, мы знаем много примеров такого демократического алькова и у наших русских цариц, например у нашей Елизаветы Петровны. Ее альков вечно был заполнен какими-то возчиками, лакеями, конюшими и прочим сбродом. Но они свое место знали и после царициного алькова свою холопскую рожу на публичное обозрение не высовывали. «Рожа должна знать, что она рожа», — сказал великий Антон Павлович Чехов. И «рожи» Елизаветы Петровны сидели тихо, в каком-нибудь своем закутке, по пословице «Сделал дело, спи смело». И о них, этих плебейских любовниках Елизаветы Петровны, мало кто знал, и история ни в коем случае не может обвинить нашу матушку государыню в порочных вкусах. Поди докажи, если даже в дворцовых книгах записано, что ее любовниками были знаменитый Иван Шувалов и Алексей Разумовский, правда, он фельдмаршалом потом стал, а вообще-то из певчих вышел. А вот миньоны французского короля Генриха III никакой скромности не знали. По Парижу как хозяева со шпагами расхаживают и почтенных буржуа без причины зацепляют. Ну и поплатились за свою нескромность: их убивали. Бывало, не успеет король на своих коленях одного любовника оплакать и мавзолей ему соорудить, глядь, другого мертвого несут. Эдак никаких слез у короля не хватит. Только он оплакал де Келюса, погибшего на дуэли, глядь, уже несут Можирона и Релюса, а потом прямо у ворот Лувра тащат заколотого Сен Мегрена. И даже родная сестричка постаралась любовным чувствам короля навредить: подговорила убить любимого того любовника Мар Дюгаса. Ну, конечно, такой убыток миньонов в королевском алькове превратил их в товар дефицитный, и им еще большие бесчинства прощались. И они с еще большим забиячеством по Парижу в завитых и напудренных длинных волосах ходят и задами виляют. Совсем невыносимо стало народу на это безобразие смотреть. А тут еще Генрих III приказал освободить от тюрьмы и смертной казни одного своего миньона, который в припадке ревности зарезал кинжалом свою беременную супругу на последних месяцах тягости. Король прямо министрам сказал: «Закройте дело, будто его и не было». И что же? «Дело» пришлось закрыть, и убийца-муж безнаказанно по городу разгуливал.
Ну, видит матушка короля Екатерина Медичи, что плохо делается во французском королевстве. Миньоны попеременно у короля в спальне пребывают, из-за своих перегородочек вышедши. Это значит, что у них в Лувре рядом с покоями короля были и свои собственные покои, из-за экономии разделенные тонкими перегородками, даже до потолка не достающими. И каждый миньон знал, в какой день понедельника или вторника он будет, как на службе, служить в алькове короля. Опечалилась Екатерина Медичи: наследника нет и, кажется, не предвидится, если ее сын ограничивает свои сношения с супругой только заплетением ее волосиков да поцелуями в лобик. И она пришла к Луизе с деловым предложением государственной важности: чтобы та, не ожидая хорошей погоды у моря, которой, кажется, никогда не будет, а во имя спасения династии взяла и проспалась пару раз с каким-нибудь лакеем. Мало ли хорошеньких пажей по Лувру гуляет! Екатерина Медичи не только разрешает своей невестке это сделать, но даже настаивает. Луиза, добродетельная христианка, конечно, это предложение с негодованием отвергла и до конца своей жизни, то есть уже после убийства Генриха III, все за его грехи молилась. «В браке вела себя скромно, благородно и хранила целомудренность и верность супругу»[149], — галантно скажет о ней Брантом, под острый язычок которого вообще-то попали все великие мира сего. Да и что другое можно сказать о ком-то, кого почти нет на этом свете, такие они маленькие и незаметные? После смерти мужа Луиза Лотарингская течение своей сонной жизни не изменила, такой же богобоязненной и девственной осталась. Вместо того, чтобы любовников себе взять и наконец-то вкус к жизни почувствовать, она все память о муже хранила, день и ночь на коленях в слезах и молитвах простаивая, молясь о спасении души супруга. Так что ее вдовья жизнь была точной копией той жизни, когда она французской королевой была. Ничего интересного, ничего яркого, все серо и однообразно, как осенний пасмурный день. Таким сереньким воробушком и из жизни ушла, ни памяти, ни потомства после себя не оставив. Вот уж у кого полагалось бы Барону из «На дне» спросить: «Зачем жила? Чтобы переодеваться?» Вот уж кому должно было быть «больно за бесцельно прожитую жизнь», а она даже не догадывалась, что у нее такая беспросветная жизнь, твердо веря, что мужьям, королям для утехи — мальчики, женам — молитвы.
