Я думала, не поехать ли мне в Сэндрингэм, но в каждый мой приезд поднималась ужасная суета, и я сочла, что бедной Александре сейчас и без меня достаточно хлопот. На следующий день — роковое четырнадцатое — пришла еще телеграмма. На этот раз от Берти: «Господь взял у нас нашего дорогого Эдди». Какая трагедия! Вместо свадьбы теперь состоятся похороны.
После шестилетней работы парламент был распущен. Известие, что Гладстон с жаром участвует в предвыборной борьбе, меня ужаснуло.
— Чтобы одержимый неуемный человек восьмидесяти двух лет правил Англией и огромной империей, это просто смешно. Это какая-то скверная шутка, — сказала я Понсонби.
Однако это произошло. Хотя он и не получил того большинства, на какое рассчитывал, Гладстон стал моим премьер-министром в четвертый раз.
Через несколько дней после выборов он прибыл в Осборн для церемонии целования руки. Он очень изменился с тех пор, как я его видела в последний раз. Он сильно постарел, согнулся и ходил, опираясь на трость. Лицо его сморщилось, он был смертельно бледен, взгляд у него сделался странный и даже голос изменился.
— Мы с вами еще больше охромели, мистер Гладстон, — сказала я ему. Я не могла заставить себя выказывать дружелюбие человеку, которого никогда не любила. Уж лучше бы он не цеплялся за власть, думала я. Но народ им почему-то восхищался, может быть, это из-за его ночных похождений. Правда, я сомневалась, чтобы он продолжал заниматься спасением душ падших женщин.
Я бы не хотела принимать его, но он был избранником народа, и мне пришлось смириться. Я сомневалась, чтобы с таким маленьким большинством он мог бы проводить в жизнь свои идеи. Сейчас его обуревало желание ввести в Ирландии ограниченное самоуправление. Мне казалось, что шансов у него мало. Однако он все-таки провел свой билль через палату общин, правда, к счастью, его отвергла палата лордов. Я была очень довольна и надеялась, что нам больше не придется слышать об ирландском самоуправлении.
Когда стареешь, дни летят быстро. Один незаметно сменяет другой, а там, глядишь, и год прошел.
Бедная Александра долго переживала смерть Эдди, но она немного утешилась, когда с принцессой Мэй обручился Георг. Мы все любили Мэй и находили справедливым, что, потеряв жениха, она могла теперь выйти за его брата. Свадьба состоялась в июле 1893 года.
Вскоре после свадьбы умер брат Альберта Эрнст. Эта смерть не стала для меня тяжелой потерей, так как я всегда сознавала его несовершенство и меня изумляло, как могут быть непохожи братья. Я всегда благодарила судьбу, подарившую мне Альберта, а не Эрнста. После его смерти Альфред унаследовал Саксен-Кобургское герцогство, куда он сразу же и отправился, чтобы занять герцогский трон на родине своего отца.
Милый Розенау! Я дала себе обещание посетить там Альфреда, хотя знала, что встреча с этими прекрасными местами с новой силой возродит во мне тоску по любимому Альберту.
Иногда жизнь идет размеренно и спокойно, но бывают периоды, когда важные события следуют одно за другим. 1894 год был таким периодом.
В марте в Осборн прибыл Гладстон и сказал мне, что он слишком стар, чтобы продолжать исполнять свои обязанности. Я с ним согласилась и при этом не смогла скрыть своего удовольствия. Я знаю, что это было заметно, потому что позже, рассказывая о нашей беседе, он заметил: «Она была вне себя от радости, когда я сказал ей».
Вероятно, мне следовало быть добрее к старику, но я никогда не умела притворяться.
Члены его кабинета расчувствовались, когда он сообщил им о своем намерении уйти в отставку; сам он никаких чувств не выразил. Он произнес свою последнюю речь в палате общин, призывая ее членов бороться с палатой лордов; он по-прежнему был одержим идеей самоуправления для Ирландии.
Он явился ко мне — я тогда была в Виндзоре, — чтобы официально подать в отставку. Ему было восемьдесят четыре года, он был почти слеп. Я предложила ему сесть, и он воспользовался этим предложением. Мы поговорили немного, но мне было нечего ему сказать. Я была рада, когда он ушел, и только тогда поняла, что я не выразила ему, как полагалось в подобных случаях, благодарности за годы его достойной службы. Я просто не могла этого сделать. Более того, я была уверена в обратном — он был против всего того, что отстаивали лорд Биконсфилд и я. Мне казалось, что он во что бы то ни стало желал ослабить могучую империю, созданную лордом Биконсфилдом. Его можно было счесть хорошим человеком — если снисходительно отнестись к его ночным похождениям, но хорошие люди не всегда бывают наилучшими премьер-министрами.
Я послала за лордом Розбери и предложила ему стать премьер-министром. Он явился и, согласившись принять этот пост, не выразил особого воодушевления. Он оказался слабым политиком с самого начала своей деятельности. Он разослал своим коллегам обращения с просьбой о поддержке — но, как и все соперничающие политические деятели, они ему в ней отказали.
Это был конец либеральной партии Гладстона. Страна не была готова к такой политике. Выдвигались самые невероятные предложения: ввести самоуправление в Ирландии, улучшить или упразднить палату лордов, отделить церковь от государства в Уэльсе и даже запретить продажу спиртных напитков.
Его партия потеряла места на дополнительных выборах, и, пробыв на своем посту около года, он подал прошение об отставке.
Парламент был распущен, к моему большому удовольствию, победу на выборах одержали консерваторы, и ко мне явился лорд Солсбери. Теперь рядом со мной был новый премьер-министр и мой старый друг.
Еще одним ярким событием в тот год стала помолвка Аликс с цесаревичем Николаем[79]. Хотя я подозрительно относилась к русским, я понимала, какой это был блестящий брак для Аликс — одной из моих самых любимых внучек. Она была красива, умна и чувствительна и… дочь моей любимой Алисы, что само по себе делало ее для меня еще дороже. В течение трех недель моя милая девочка стала женой и императрицей, так как умер Александр III[80] и его место занял Николай с моей Аликс.
Еще одним поводом для радости было рождение сына у Георга и Мэй, вызвавшее всеобщее восхищение, потому что я теперь стала прабабушкой.
Нельзя ожидать, чтобы жизнь постоянно оставалась безмятежной. Но я никак не могла предвидеть ужасной трагедии, вскоре постигшей нас. Генри Баттенберг покинул нас, чтобы поступить в экспедиционный корпус.
Видимо, его решение было продиктовано тем, что он считал проводимую им жизнь между Осборном, Виндзором и Букингемским дворцом скучноватой. Как бы то ни было, он пожелал уехать, и великодушная Беатриса не стала возражать. Я говорила ему, что он не перенесет климата Африки, но это не произвело на него никакого впечатления.
Мои слова оказались пророческими — очень скоро пришла телеграмма, где сообщалось, что у Генри лихорадка. Целую неделю мы ожидали известий. Двадцать второго мы получили новую телеграмму — Генри умер.
Моя бедная Бэби! Она была вне себя от горя. Они с Генри так любили друг друга. Я знала, какую боль, тоску, отчаяние ей придется испытать, потеряв любимого, — я все это уже пережила. Счастье вновь покинуло нас.
Мне было семьдесят восемь лет, и приближалось шестидесятилетие моего царствования. Пожалуй, никто из монархов не правил столько. Я пробыла на троне дольше даже, чем мой безумный дед Георг III, который царствовал пятьдесят девять лет и девяносто шесть дней.
Все настаивали на торжественном праздновании юбилея. Я согласилась, сказав, что желала бы, чтобы проводимые торжества явились бы отражением величия и славы нашей империи. Она создавалась в мое царствование, и я хотела, чтобы все это знали.
Это было поистине великое событие, которое я не забуду, пока жива. Я желала, чтобы меня увидело как можно больше людей; мне очень бы хотелось, чтобы они поняли — я трудилась для них шестьдесят долгих лет, и моей главной целью всегда было их благополучие.
Гром пушечных выстрелов в парке возвестил начало великого дня. Казалось, что все население Лондона вышло на улицы, повсюду были толпы народа, восторженно приветствовавшие меня. На одном полотнище были начертаны слова: «Она принесла своему народу блага на многие лета», а на другом: «Наши сердца — твой трон». Какие прекрасные чувства!
Я была так горда. О, если бы Альберт был со мной рядом, моя чаша радости была бы полна. Он так много сделал, не только для меня, но для всех этих людей, а они никогда этого не понимали и не поймут. Я ехала в окружении моей семьи, эскорта и представителей из Индии, Австралии, Южной Африки, Канады, Кипра, Гонконга и Борнео. Все могущество империи было представлено в этой процессии. Я надеялась, что народ проникнется сознанием величия своей страны и будет всегда хранить его.
