— Этого… этого не будет!
— Не будет?!
— Не будет! — внушительно и веско промолвил Хёбу.
— Почему? Почему не будет?! Но послушай, Хёбу, ты ведь мне служишь и должен соблюдать хотя бы долг вассальной верности… Как же ты можешь говорить, что этого не будет?!
Цунанори в раздражении приподнялся, сжимая на коленях кулаки.
Так они сидели напротив друг друга посреди разлившегося в комнате зловещего безмолвия — смертельно бледный Цунанори с мечущим молнии взором и Хёбу, неподвижно застывший с низко склоненной головой, словно скованное холодом оголенное дерево в зимний день. В гнетущей тишине слышалось только резкое прерывистое дыхание Цунанори.
Наконец Хёбу поднял голову:
— Ваша светлость! Этого не будет, потому что так надо — во имя клана Уэсуги, которому я верно служил столько лет.
Лицо старого самурая при этом выражало непоколебимую решимость.
Цунанори сердцем понял скрытый смысл слов Хёбу Тисаки, посмевшего противопоставить долгу верности по отношению к нему, своему господину, долг верности по отношению к клану, «которому он верно служил столько лет». Хёбу считает, что его служение не ограничивается верностью непосредственному сюзерену. Он видит свой долг в служении нескольким поколениям рода Уэсуги со всей его историей, со всей его славой. Если сформулировать яснее, он служит дому Уэсуги, а не лично ему, Цунанори.
В какое-то мгновение гневная гримаса на лице Цунанори вдруг смягчилась и постепенно сошла на нет. Стараясь скрыть смятение, он нарочито грубо бросил:
— Уходи! — и отвернулся.
Хёбу поднялся не сразу. Выдержав паузу, он сказал:
— Люди у Кобаяси все отборные, один к одному. На них можно положиться.
С этими словами он наконец встал и тихо вышел. По ту сторону раздвижной двери Матадзиро Иробэ Ясунага, еще один старший самурай клана Уэсуги в том же ранге, что и Хёбу, поднял на него глаза, в которых читалось взволнованное ожидание, — и все понял. Встретившись с затуманенным слезами взором Хёбу, который молча шагал прочь по коридору, Матадзиро испугался, уж не собирается ли тот сделать харакири, и сам, вскочив с циновки, пошел следом.
Цунанори меж тем снова вытянулся на своем ложе и уставился в потолок, стараясь справиться с внезапно нахлынувшей болью и горечью. Сейчас, когда ожесточение его улеглось, он мысленно вновь повторял слово за словом все сказанное Хёбу, и эти слова истины, как тяжкие камни, ложились на сердце. Конечно, Хёбу прав. Как приемный сын, взращенный родом Уэсуги, он должен в первую очередь радеть о делах дома Уэсуги и не давать воли личным своим чувствам. Но что такое «дом Уэсуги»? Что есть «род», который требует принести в жертву кровные узы и сыновнюю любовь? Цунанори разумом понимал правоту слов Хёбу, но при этом душу его раздирали сомнения.
Однако когда вернувшийся Матадзиро заглянул в спальню, Цунанори только коротко буркнул:
— Пригляди там за Хёбу — не ровен час…
Обрадованный Матадзиро отправился к своему подопечному, не став, впрочем, посвящать того в последнее распоряжение господина, и высказал свое мнение: не проще ли всего, дабы искоренить одним ударом источник зла, организовать убийство Кураноскэ Оиси? Однако Хёбу, покачав головой, решительно отверг эту идею:
— Так только хуже — получится, что мы сами затеваем ссору. В результате они еще более сплотятся для мести. Не знаю, может быть, сам Оиси только чего-нибудь такого и ждет… Уж больно долго он выжидает и готовится… Н-да, с таким противником никогда не угадаешь, что у него на уме — вредная натура! Пока что, полагаю, нам ничего больше не остается, как наблюдать за ними со стороны, — заключил Хёбу, и лицо его приняло всегдашнее озабоченное выражение.
Кагэю Ивасэ и Синноскэ Аидзава ночами почти не спали, чтобы поскорее поспеть в Эдо, но добрались туда только спустя три дня после того, как Кураноскэ, с почетом принятый товарищами по оружию, вступил в пределы Восточной столицы. В управе Фусими незадачливые шпионы узнали, что их подопечный давно уже в пути и, придя в еще большее смятение, стремглав припустились следом. Более всего они опасались, как бы ронины из Ако прямо сейчас, с ходу, не привели в исполнение свой план мести. Но даже если этого еще и не произошло, все равно их шпионская репутация была загублена — ведь они умудрились проворонить Кураноскэ! Оставалось только ждать заслуженной кары, как бы сурова она ни была.
По дороге только о том и толковали. Чем больше сокращалось расстояние до Эдо, тем внимательнее они прислушивались к болтовне путников, которые шли навстречу. Хотя слухов о свершившейся мести пока не было, тревога не покидала их до самого Эдо. Нетерпеливый и нервный Аидзава вообще впал в бурное отчаяние, еще более озадачив своего спутника.
— Ну, что мы скажем начальству?! Как покажемся ему на глаза?!
— Гм, я так кумекаю… Надо доложить, что, де, по нашим сведениям, непохоже, чтобы они собирались сейчас нанести удар. Ежели это умело подать… Что скажешь?
— Да так ли оно на самом деле?
— Рассуждая здраво… Если бы Кураноскэ и впрямь планировал нанести удар сейчас, зачем было с такой помпой появляться в городе? Как он от нас ускользнул, так мог бы ускользнуть и от стражников в управе Фусими, выбраться из Киото тайком. Раз он этого не сделал, едва ли он сейчас замышляет что-то серьезное.
— Пожалуй, что верно. Давай так доложим — может, и обойдется.
— Если ничего не случится, то надо потихоньку все замять. В конце концов непосредственного отношения к дому Янагисава это дело не имеет. Надеюсь, наказание нам выйдет не слишком суровое, так что вообще лучше не суетиться. А докладывать, уж позволь, буду я. Однако же притом скверно получается, что мы даже не знаем, где наш Оиси остановился. Как придем в Эдо, надо будет сразу это выяснить.
Установить, где поселился Кураноскэ, оказалось нетрудно — в доме артельного старосты поденщиков Тадатаю Маэкавы, что в Сибе, в квартале Мацумото округа Мита. Сам Тадатаю много лет выполнял различные работы для дома Асано, отчего Кураноскэ, памятуя верную службу, и решил у него остановиться. Там командор и принимал своих бывших дружинников, приходивших его навестить. Был он, по обыкновению, настроен миролюбиво и благодушно, дни проводил с приятностью, и трудно было бы заподозрить его в каком-то тайном умысле.
— Все в порядке! — сказал Ивасэ, разузнав подробности.
Аидзава тоже несколько приободрился, и они оба отправились на дом к Гондаю Сонэ, начальнику секретной службы Янагисавы.
— Вы что это, а?! Его светлость рвет и мечет! — с порога огорошил своих шпионов Гондаю.
Ивасэ, приступив к докладу, в деталях описал, какой развратный образ жизни ведет Кураноскэ, и убежденно заключил, что, судя по всему, ни о какой мести он и не помышляет. Во всяком случае, все так считают. А то, что он отправился в Эдо, — так это в основном для того, чтобы тут уладить дела князя Даигаку. О чем они и просят покорно передать его светлости…
— Передать-то я передам, — возразил Гондаю, — да только его светлость, как услыхал вчера о том, что Кураноскэ прибыл в Эдо, так страшно рассвирепел и объявил, что вы со своими обязанностями не справились, задание провалили. Велел вас, как вернетесь, от дел отстранить. Ну, особо волноваться тут, может, и нечего, но пока что до дальнейших распоряжений, как и было приказано, я вас, господа, от дел отстраняю, — сказал Гондаю, как будто что-то недоговаривая, и выразительно посмотрел на обоих.
— Все понятно?
— Слушаемся, — кивнул Ивасэ, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть себя по колену, поняв намек.
— Вот-вот! — удовлетворенно заметил Гондаю с лукавой усмешкой во взоре.
— В общем, с нынешнего дня считайте, что вы больше у нас на службе не числитесь и к клану отношения не имеете. Чтобы все гербы с одежды спороли! Смотрите, не забудьте! — с нажимом добавил он.
Кураноскэ общался со всеми ровно и приветливо, так что ни у кого никаких претензий к нему возникнуть просто не могло. Он был просто воплощением всех добродетелей. Общаясь с ним, ронины все больше убеждались, что этот человек как никто иной подходит для осуществления их плана. Может быть, глядя на него, и сами ронины, квартировавшие в Эдо, поумерили свой пыл и, казалось, несколько смягчились. Общий сбор всех соратников в Эдо Кураноскэ назначил на десятое число одиннадцатой луны, когда пошла уже вторая неделя после его прибытия.
Хозяин, Тадатаю Маэкава, выслал своих домашних и работников в караул, и они заняли позиции вокруг дома, чтобы сразу же предупредить ронинов, если поблизости появится кто-то посторонний. Собралось чуть больше десяти человек — те, что пользовались особым уважением и авторитетом среди товарищей. Кроме самого Кураноскэ, в гостиной присутствовали Сёгэн Окуно, Дэмбэй Кавамура, Соэмон Хара и Дзиродзаэмон Мимура, а в смежной комнате расположились Матанодзё Усиода, Кансукэ Накамура, Гэнго Отака, Тадасити Такэбаяси, Синдзаэмон Кацута, Сэйэмон Накамура, Хэйдзаэмон Окуда и Гумбэй Такада с неразлучным другом Ясубэем Хорибэ. Они представляли здесь всех осевших в Эдо ронинов клана Ако и высказывали свое мнение от лица всех товарищей по оружию.
