Сиверцев осознал, что опыт фехтования на мечах делает орденский спецназ недоступным пониманию противника, способствуя формированию весьма необычного для нашего времени боевого психотипа, а что может обеспечить большую боевую эффективность, чем непредсказуемость для противника? Но одно дело — формирование психологических установок во время учебных тренировок в фехтовании на мечах, а другое дело — применение мечей на поле боя в современных-то условиях. Андрей ещё не попробовал на практике, что такое меч в реальном бою с настоящим противником, но это казалось ему некоторым чудачеством, понижающим боеспособность спецназовца. Не раз, перекатываясь с живота на спину во время тренировок в горах, Сиверцев чувствовал, что меч, закреплённый на спине, заметно ему мешает. Огромные двуручники у современных храмовников играли в основном ритуальную роль, хотя во время тренировок в фехтовальном зале бились и на двуручниках, а в учебных боях на открытой местности использовали уже только одноручные мечи с клинками длиною 90 сантиметров. Примерно такими мечами были вооружены участники первого крестового похода, сражавшиеся под знамёнами Годфруа Бульонского.
Современный орденский спецназ крепил такие мечи не на боку, чтобы уже совсем-то не путались под ногами во время боя, куда более шустрого и мобильного по сравнению со средневековыми схватками, а за спиной, в специальных ножнах, без чего Сиверцев так же предпочёл бы обойтись.
— Сэр Эдворд, мне трудно поверить, что в современном бою меч может быть полезен. Кажется, штык-нож куда надёжнее и эффективнее.
Лоуренс едва заметно усмехнулся, кажется, вообще не собираясь комментировать это заявление, но Сиверцев уже привык к манерам английского аристократа, зная, что он не высокомерен, хотя и любит демонстрировать утончённую барскую спесь. Наконец сэр Эдвард заговорил:
— Ты когда-нибудь интересовался историей вашей русской Белой гвардии?
— Интересовался, но в Союзе по этой теме источников почти нет.
— Фильм «Чапаев», во всяком случае, смотрел?
— Да какой же советский пацан не смотрел его по несколько раз?
— И что там тебе больше всего понравилось?
Сиверцев понимающе кивнул:
— Белые. Психологическая атака.
— Да. Бравые каппелевцы парадным шагом шли на пулемёты. Разве это не глупость? Ведь надо — короткими перебежками, залегая. А они под огнём шаг печатают, носок тянут, винтовки держат красиво, наперевес, стрелять и не пытаются. У советского режиссера был хороший повод показать белых полными дураками, но всё-таки у него хватило честности отразить тот ужас, который вселила «психологическая атака» белых в сердца чапаевцев. Это, кстати, исторически достоверно и случалось не только на Урале. В добровольческой армии на юге России марковцы, корниловцы, дроздовцы очень часто атаковали парадным шагом, никогда, впрочем, не называя это «психологической атакой». У одного русского поэта есть хорошие стихи:
Шли вы за Отечество без выстрела единого
И под пулемётами выравнивали ряд.
Лоуренс замолчал и, кажется, разволновался, во всяком случае, столь свойственная ему надменная суровость явно подверглась серьёзному испытанию. Вскоре он продолжил:
— Скажи сам, как это связано с тем, о чём ты говорил?
— Внешне неэффективная манера боя.
— …На практике оказывается самой эффективной. Деморализовать противника — наипервейшая задача любой войны. Вселить ужас — значит выиграть бой. А кроме того, вся тактика строится на том, чтобы предугадать действия противника, от которого всегда ждут, что он будет действовать максимально эффективным для него образом. И вся система противодействия выстраивается по отношению к тому, что от тебя ждут. Если же ты начинаешь действовать совершенно неожиданно для противника — считай, что выиграл, а применение средневекового, то есть совершенно неэффективного оружия, от тебя никогда не ждут, а значит совершенно не готовы ему противодействовать.
Когда в рукопашной ты выхватишь меч — вполне возможно, прочитаешь в глазах противника усмешку, но уже после нескольких взмахов ты увидишь в его глазах ужас и полную растерянность — ведь у него нет навыков противодействия такому оружию. И тогда разом окупятся все неудобства, которые причиняла тебе необходимость иметь при себе меч. Противник, столкнувшись с группой спецназа, вооружённой мечами, может быть даже сочтёт вас сумасшедшими, но и это вам на руку: сумасшедших очень боятся именно потому, что не знают, что от них ждать.
Итак, подведём некоторые итоги. Во-первых, применение мечей в современном рукопашном бою оказывает на противника тяжелейшее психологическое воздействие. Во-вторых, у противника заведомо отсутствуют навыки противодействия такому типу холодного оружия. Он не знает, как ставить блок против меча, как уворачиваться от ударов мечём, его представления о максимально допустимой дистанции с противником совершенно не учитывают применение метрового клинка. В-третьих, в современном бою противник никогда не имеет защиты, способной выдержать удар мечём. А про то, что есть «в-четвёртых» и «в-пятых» ты сам мне расскажешь после первого же своего боя. Добавлю только, что некоторые наши современные противники сами используют мечи. Такие встречаются чудаки, что обхохочешься. Этим и вовсе невозможно противодействовать без хорошего клинка.
— А кто-нибудь ещё в наше время использует мечи в рукопашном бою?
— Посмотри в фильмотеке «Секретум Темпли» японские фильмы, например, про вторую мировую. Ты увидишь вполне современно по тому времени экипированных японских солдат с самурайскими мечами на поясе. Ты увидишь так же боевые ситуации, в которых наличие меча давало японцам существенные преимущества. Посмотри фильмы про якудзу наших дней. Увидишь схватки на мечах на улицах современных японских городов. Для якудзы меч — оружие чести. Для тамплиеров меч является оружием чести куда в большей степени, чем для японских бандитов.
Мне доводилось так же держать в руках оружие немецких диверсантов времён второй мировой и среди прочего — весьма приличный клинок, что-то среднее между длинным кинжалом и коротким мечём. В фильмах у немецких парашютистов ты такого оружия не увидишь, но оно у них было, хотя и не у всех, конечно.
И сейчас тоже — редко, но встречается.
— Убедили. А я, сэр Эдвард, хотел с вами об экономике поговорить.
— А разве мы говорили не об экономике? — Лоуренс слегка поднял бровь, как разочарованный воспитатель, убедившийся, что ребёнок ни слова не понял из сказанного. Андрей, уже хорошо знавший, что в разговорах с его наставником надо всегда быть готовым к самым неожиданным сюжетным поворотам, от такого заявления всё же стушевался, чем, кажется, вызвал у Лоуренса ещё большее разочарование. Впрочем, британец редко давал возможность понять, насколько выражаемые им чувства на самом деле ему присущи. Глаза Лоуренса неожиданно потеплели:
— Финансовые схватки требуют от хорошего банкира примерно тех же психологических качеств, что и от хорошего воина. В основе так же лежит прогнозирование действий конкурента-противника. Банкир обычно просчитывает допустимую степень риска в тех или иных операциях, как правило, не сомневаясь, что конкурент никогда не пойдёт на неоправданный риск. И вдруг он видит, что конкурент не останавливается ни перед чем, вкладывая в скупку акций суммы, превышающие стоимость всех его активов и уже готов отнести в ломбард последний костюм, готов пойти на неизбежное банкротство, только бы, даже ценой собственного краха, раздавить конкурента. На финансовом рынке так себя не ведут, подобная тактика вселяет ужас в конкурентов, а, начиная нервничать от полного непонимания происходящего, конкуренты, как правило, делают достаточно глупостей, воспользовавшись которыми можно сломать им хребет.
Иногда мы предоставляем огромные кредиты фирмам, в которые никто не готов вложить даже шиллинг. Подобного рода эффектные, но, на первый взгляд, абсолютно бессмысленные действия, сначала смешат конкурентов, потом начинают пугать. В поисках прагматичного объяснения наших действий они ищут несуществующие экономические связи между нашим банком и этой фирмой. Их сверлит неотступная мысль: «Так не бывает». Потом, кое-как объяснив для себя наши действия, они бросают огромные ресурсы на разрушение схемы, которой нет, и таким образом становятся финансово-уязвимыми, чем обязательно воспользуемся если не мы, то другие их конкуренты, тут же радостно выкатывая векселя на суммы в тот момент нереальные для банка, который мы вынудили заиграться.
— А цель?
— На самом деле наши действия вообще не преследовали цели извлечения прибыли. Мы просто хотели поддержать очень хороших людей, а наши конкуренты могли предположить что угодно, только не бескорыстие. С той фирмой у нас вообще не было никаких связей, парни даже не знали о нас ничего, но мы о них знали не мало, причём — только хорошее.
