Дело, которое привело Артема в Юксинскую партизанскую армию, в письме штаба было изложено так:
«С целью полного разгрома значительных соединений армии генерала Пепеляева, сосредоточенных в районе города Т., части Красной Армии предпримут обходный маневр и, выйдя на линию железной дороги восточнее этого пункта, отрежут противнику пути отхода. Есть все основания предполагать, что в этом случае противник в своем стремлении вырваться из ловушки бросится на север и попытается использовать для отхода своих войск и обозов гужевой тракт, как известно, пролегающий севернее, но почти параллельно железнодорожной линии.
Юксинские партизаны должны опередить противника, замкнуть тракт и, таким образом, поставить пепеляевцев в безвыходное положение».
Все остальное – сроки штурма города Т. частями Красной Армии, сроки выступления партизан, а также некоторые подробности предстоящей операции – поручалось сообщить Артему.
Заседание совета Юксинской партизанской армии, посвященное обсуждению предложения штаба 5-й армии, было объявлено строго секретным и проходило ночью…
Помещение штаба охранялось усиленным нарядом разведчиков, оцепивших дом Белина плотным кольцом пикетов. Операция, которую предстояло осуществить партизанской армии, была детально разработана Матвеем и Антоном совместно с начальником штаба Старостенко, военные знания которого на этот раз оказались особенно нужными.
В конце заседания, когда план операции всесторонне обсудили и взвесили и в первоначальный вариант его были внесены изменения, возникшие в ходе обсуждения, Матвей произнес заключительную речь. Он видел, что люди устали, что заседание пора кончать, но не выразить того, что сказал, он не мог. Это была необычная речь. Матвей поделился всем тем, что накипело у него на сердце, что занимало его в часы размышлений, о чем часто беседовал он с Антоном Топилкиным. Люди слушали Матвея с напряженным вниманием, силясь согнать с себя усталость.
Начальник штаба Старостенко, исполнявший одновременно обязанности секретаря совета партизанской армии, размашистым почерком заносил в толстую, конторского типа книгу протоколов мысли командующего.
– Все вы поняли, как необходимо сейчас наше выступление, и этому я радуюсь больше всего. Теперь эту веру нам надо всей армии передать…
Притаежный край мы отвоевали, Советская власть тут прочная, но самого главного мы еще не сделали. Враг стоит у нас почти за поскотиной, а раз враг не разбит, не уничтожен, то и побежденным считать его рано…
Осенью в боях за притаежные села мы добились победы легко. Кто был против нас? Мелкие отряды и заставы штабс-капитана Ерунды да плохо сколоченные команды кулачества. Как известно, основные войска белых и интервентов держались по линии железной дороги. Теперь нам придется иметь дело с другим врагом. К Жирову белые подтянули большие силы. Туда прибыл полковник Буров с пулеметной командой. Подкопила силы и кулацкая «армия содействия». Убийство Мани Дубровиной – ее рук дело…
Выходит, что бои нам предстоят нелегкие, но уклониться от них мы не должны и не можем. Рано ли, поздно ли это должно было случиться. Не затем мы войну начали, чтобы изгнать белых только из своих деревень. Свободная жизнь придет не раньше того, как народ освободит от угнетателей всю свою землю. Мужицкое счастье – общее. Ежели придет, то придет ко всем. Счастье по выбору – это счастье богатых. Выпадает нам редкий случай: выйти в бой вместе с Красной Армией, оказать ей подмогу в самый нужный момент. От нас теперь зависит, будем ли мы сидеть здесь и дальше, как в клетке, или вырвемся на просторы родной земли.
Когда Матвей кончил свою речь, Старостенко по профессиональной привычке старого военного взглянул из-под очков на большие круглые часы, которые он носил в кармашке брюк на черном шелковом шнурке, и занес в протокол время окончания заседания. Было двадцать минут пятого.
На смену устойчивой оттепели, продолжавшейся без малого две недели, надвинулся снегопад с ветром. Белесое зимнее небо похмурело, облака разбухли, и на дворе стало серо, как в сумерки. Снег падал медленно, долго и причудливо носясь в воздухе. Оттого что пространства, простиравшиеся над землей, были заполнены кружащимися снежинками, деревья и строения, а также и двигавшиеся по дорогам и улицам люди и лошади угадывались только вблизи, словно окутывал их плотный, осенний туман.
В один из таких дней юксинские партизаны поднялись в наступление. Оно началось в предвечерний час, одновременно из Волчьих Нор и новосельческих поселков – Ягодного и Притаежного, в трех направлениях, так, как предусматривалось это планом операции.
К полуночи отряд под командованием Архипа Хромкова занесенным зимником приблизился к эстонским хуторам. Сквозь оголенный березник в мутном месиве пурги виднелись очертания крайнего хутора. Вместе с облачками пушистого снега ветер приносил с хуторов горьковатый смолевой дым от топившихся печек. Из-за туч, как бы украдкой, тускло поблескивал белый месяц.
Возле толстой, в два обхвата, лиственницы, спешившись, стояли трое. Оседланные лошади сбились в кучу, прядали ушами, чуя близость жилых мест.
– Я поеду, дядя Архип, разузнаю, – сказал Артем, делая шаг к лошадям.
– Нет, погоди. Всем отрядом вплотную подойти надо, – проговорил, поеживаясь от ветра, Калистрат Зотов, назначенный в этот поход помощником Архипа.
– Притаились или ушли? – в который раз произнес Архип, посматривая в ту сторону, где в густой темноте лежали кулацкие хутора.
– Вот что, Калистрат, – после долгого раздумья, решительно сказал Архип. – Ты останешься за меня с отрядом. Я возьму конный взвод и вместе с Артемом проеду на хутора. В случае чего – спешите на помощь.
Калистрат не стал настаивать на своем.
– На всякий случай я отряд сейчас же в цепь построю, – сказал он и свистом подозвал к себе вестового, Акимку Мишукова, стоявшего со своей лошадью на дороге.
Вскоре к толстой лиственнице подъехал взвод конников. Ими командовал Михайла Крутояров – большой конопатый мужик, лихой наездник, бывший юткинский работник. Архип велел конникам взять ружья наизготовку и, легко вскочив на лошадь, поехал в голове взвода. Артем и Михайла ехали рядом с ним. И без того не торенная, мало наезженная дорога была теперь занесена свеженаметенным снегом, и лошади ступали по ней мягко и бесшумно.
– Вот тут, на повороте, дядя Архип, жди засады, – проговорил Артем, присматриваясь к извилинам дороги, освещенным холодным светом луны.
– Ребята, не спать! Зачнут пальбу – все врассыпную, – сказал Архип, оборачиваясь к конникам.
– Не спать! Зачнут пальбу – все врассыпную! – скомандовал Михайла, и команда полетела из уст в уста.
Но на повороте конников не обстреляли. Не произошло этого и у моста через речку, откуда хорошо стали видны постройки первого хутора.
Архип на ходу посовещался с Артемом и Михайлой и решил окружить крайний хутор. Огня на хуторе не зажигали, но из трубы дома в небо вздымался поток искр – хутор не пустовал. Двор был бревенчатый, крытый наглухо, с крепкими тесовыми воротами. Михайла подскочил к воротам, начал стучать в них ногами. Никто не отозвался. Архип бросился к окнам, черенком бича принялся колотить в ставень. Но в доме безмолвствовали. Обозлившись, поминая бога, царя и всех святых, Архип закричал:
– Ребята, тащи солому! Поджигать мироедов будем!
Услышали это и в доме. В щелях ставней блеснул свет, а через минуту скрипнули двери.
– Господи, и кого вам надо? Тут бабы одни… – запричитал женский голос.
– Открывай, пока не спалили! – пригрозил Архип.
– Езжайте вон к соседям, тут бабы одни…
– Да ты откроешь или нет, шкура?
Баба открывала запор долго, не переставая скулить.
Когда ворота наконец открылись, она испуганно отскочила в сторону, фонарь метнулся в ее руке и, описав полукруг, чуть не погас.
– Ты брось дрожать, тетка. Мы не беляки, худа не сделаем вам – не тронем, – сказал Архип, входя во двор.
– Бабы тут одни, родненький. Мужиков всех белые в Жирово угнали, – простонала хозяйка, приподняв фонарь и осматривая входящих вслед за Архипом партизан.
– А ты веди в дом, там и поговорим, – сказал Архип, остановившись и выжидая, когда хозяйка пойдет впереди.
– Дядя Архип, двор обыскать надо, – прошептал Артем, когда Архип, Михайла и двое конников-новоселов направились вслед за бабой. Но Архип то ли не расслышал слов Артема, то ли не придал им значения и продолжал шагать дальше.
Из раскрывшейся двери партизан обдало теплым избяным духом, крепко пропитанным спиртными запахами.
– Самогон гнали, жабы! – выругался один из партизан-новоселов, шумно посапывая носом.
– Ну-ка, Тетка, Выверни фитиль в лампе Да сядь, расскажи, где у вас тут белые попрятались, – властным голосом проговорил Архип.
