Лина ТриЭС - Третья истина

— Ах, Поль, какое счастье — это твое появление! Возле тебя можно освободиться от необходимости думать, решать… Устроимся, и не только на сегодня, мы ведь — родные друг другу. Смотри, у деточки глазки такие выразительные, когда распахиваются вдруг, ты заметил? Они тебе никого не напоминают? Поль?

— По-моему, слипаются эти выразительные глаза, ей спать давно пора. Болела недавно. Пусть приляжет здесь, пока я осмотрюсь. — Поль положил свою куртку на атласное покрывало, которым был застлан рундук, бросил Сашин рюкзачок в изголовье, и Саша, повинуясь его взгляду, прикорнула, но необычная обстановка и жесткость ложа мешали ей полностью забыться сном. В небольшой комнате было так мало мебели, что Виконту пришлось пересесть с пуфа на этот же рундук, хотя бы для того, чтобы Семен не опустился прямо на пол.

Виконт и Семен разговаривали вполголоса, но в необычайной тишине каждое слово звучало громом. Наверное, этот эффект был следствием исключительно толстых стен, которые можно было оценить по глубине подоконника, заставленного разными несущественными предметами. Разговор достигал Сашиных ушей, но усталость и дремота мешали ей воспринимать его связно.

— Ты здорово меня подвел своим упадком.

— Прости, Поль, прости… А племянница невообразимо похожа на нашу мать, ты замечал?

— Жаль, что ты не осознал этого прежде, чем разразиться всей той белибердой, которой угостил ее на пороге. Я предполагал, она станет жить у тебя и Амалии Карловны. У вас ведь не было детей. Я был бы рядом. Навещал.

— Ты и так будешь рядом. Дорогой мой, бесценный, звездочка, озарившая путь в ночи! Я брошу пить или стану пить через день. Я буду тебя слушаться. Продадим пуф. Начнем новую прекрасную жизнь. Голый человек на голой земле… Я анархист душой, лисик…

— Вроде Андреевского Саввы? Или ты стал поклонником акмеистов?

— Ах, Поль, ты еще что-то читаешь? Как мы любили с тобой литературу… Но сейчас… Думать об этих красотах в сплошном мраке? Луговской убит, Хитрово, Юровские — в застенках, Долгопольский — расстрелян …

— Нет. Этот — нет. Я встретил господина Долгопольского с семейством в Смоленске… или неподалеку. Даже помог перебраться в Лифляндию. Предприятие не из легких. Не удивляйся, я не изменил к ним отношения. Мне просто были нужны средства, и немалые. А где Долгопольским жить — какая разница и кого это касается? Впрочем, ничего ценного они с собой не потащили, так… камни, золото. В результате кое-что перепало и мне. Вспоминать противно. — Виконт передернулся, утрируя отвращение. — Вот, гляди, остатки.

— Поль, драгоценный, это же опасно страшно. Но ты умница, ах какая умница! Как ты умеешь собраться, вычленить главное и подчинить ему все остальное. Но обыски. Обыски… ищут все подряд: «контру»— так они называют своих врагов, оружие, золото… Документы беспрерывно проверяют…Домкомы их эти. Дай слово, Поль, что не отправишься к нашим…к твоим прежним друзьям, а если увидишь на улице невзначай, не поздороваешься и шляпы не поднимешь — ведь не поверят, что шляпу снял — по волосам рукой провести… Схватят… Дашь слово?

— Нет, конечно. Не неси ерунды.

Саша, было, проснулась и пробормотала: «Мы, кажется, попали к врагу революции!». Но не дождалась, пока Виконт отсмеется и что-нибудь ответит, а снова задремала.

…Расстановка фигур в доме Сашу явно не устраивала. Сама она обитала в чулане — огромном, раза в три больше комнаты, но без окон и потому очень темном. Вместе с ней переехал в чулан рундук. Виконт обосновался у Семена в комнатушке, где посередине царствовал пуф, а они спали на полу по обе его стороны: Семен на своем тюфячке, Виконт — на подобии ковра, сложенном вдвое. Они много болтали по ночам, и Саша удивлялась, что Поль относится к этому студню явно неплохо. Виконт целыми днями ходил где-то, ища, как предполагала Саша, работу и жилье. И только вечерами, которые с каждым днем становились светлее, они гуляли. Саша знакомилась с Петроградом воочию. Виконт прежде рассказывал ей о нем с таким вдохновением, что по логике вещей, она должна была разочароваться. Этого не произошло. Набережные, острова, мосты, как нельзя более точно, ложились на знакомые стихи, прежние мечты. А если огорчала погода или разорение, если пустые витрины, заколоченные двери и окна вдруг кололи Сашин взгляд, достаточно было только перевести его на спутника, чтобы сердце наполнилось ликованием — он рядом и видит эти же стены, эти колонны, и даже этот же дождь. На Виконта каждая свежая выбоина, каждая щербинка действовали как болезненный укол. Он смотрел на них огорченно, с озабоченным вниманием, как бы прикидывая способы восстановления. Однако долго гулять было нельзя: с наступлением ночи, пусть даже светлой, в городе становилось опасно, и Саша, не желая никаких схваток, сама утаскивала Виконта в Семеновские пенаты.

Не прошло и двух дней, как стали наведываться соседи, чтобы пообщаться с Полем. Поджидая его, под сочувственные охи Семена, рассказывали чудовищные истории о грабежах и налетах. В присутствии Виконта Саша ловила движение синих глаз, указующих на нее, а соседи и сам дядя, осекались, доходя до душераздирающих подробностей. Но она и своими глазами видела жертву одного из «слабеньких» нападений — соседа сверху, которого отдубасили из-за карманных часов на другом конце города, в подъезде у сестры.

Саша не приставала к Полю с вопросами, хотя ее страшно интересовало, какого рода занятие он подыскивает для себя. Он был полон молчаливого оптимизма, а она верила в его силы и возможности. Ей же следовало пойти в школу, она давно решила, что в Петрограде отправится в советскую школу, как там у них… какие-то ступени? Ей следует записаться во вторую… Она продумала все: и четырехдневный отдых (не так уж и много после трехмесячной дороги), и предстоящий поход по школьным делам. Виконт как-то обмолвился про знаменитую гимназию княгини Оболенской. Это, кажется, не очень далеко. Может, посмотреть, что сейчас на ее месте? Виконта загружать этими проблемами она принципиально не хотела. Прекраснейшим образом понимала, что без нее трех месяцев ему для дороги бы не понадобилось, и что все это время его замечательные силы и способности были отданы ей, Саше. Чем отплатить? Она знает…Она знает… Может, он и рассердится. Но, скорее, будет приятно поражен. Она знает, как назовется в школе, все равно потерянные в Смоленске документы надо восстанавливать. Поэтому, все надо сделать самой, без его участия.

Саша думала об этом, сидя на прибранном подоконнике, поджав под себя ноги. Сидеть туда отправил ее Поль: он сколачивал в тесной комнатке нечто, похожее на лежанку, и не желал каждый раз, вскакивая за инструментом или доской, натыкаться на Сашу, а беседу с ней вести желал. Саша с «раздольных» времен знала его привычку вовлекать других в свою работу, или звать, хотя бы, просто присутствовать при ней…

— Сегодня вечером отправимся на Мойку.

— Ту самую? В библиотеке, помните?

— Когда говоришь, Сашка, представь, ЧТО слышит твой собеседник. Без шлейфа воспоминаний. Мойка в библиотеке? Что это? Откуда это?

— Там же Пушкина квартира была. Вы рассказывали о ней, сидя в библиотеке… на кресле. — Сашу всегда посещала обида, когда она обнаруживала, что его память вовсе не сохраняла в подробностях моменты жизни, столь незабвенные для нее.

— Теперь верно. Приготовься увидеть одно из красивейших мест Петрограда. Мосты через Мойку: Инженерный, мой любимый… Конюшенный. Река извилистая. Каждый поворот — новая, потрясающая панорама! — руки его были заняты, но выразительные движения глаз и головы вполне компенсировали нехватку жестов, — дом, с последней квартирой Пушкина тебе покажу, конечно.

Он замолчал, прикидывая, как поточнее пригнать обструганные уже доски, потом продолжил с не меньшей экспрессией:

— Жаль, что не поехать в Петергоф. Я его очень люблю, ты знаешь. И Павловск! Саша, какие места! Славянка — красавица! А ты заметила, что вода во всех каналах и речках, и в Неве разного цвета? Свой характер и настроение… Между прочим, Семен тебе не компания. Не заводи с ним задушевных бесед. А то я слышал вчера начало твоей душеспасительной речи… Хуже не бывает.

— Виконт, он единственный Курнаков, которого можно, если не исправить, то нейтрализовать как врага. Добиться пассивности.

— Этого у него и без твоего вмешательства хоть отбавляй.

— А почему не поехать туда?

— Теперь прыгать пошла. С мысли на мысль. И понимай ее, как хочешь, — посетовал Виконт, обращаясь, по-видимому, к лежанке, над которой работал. — «Не пойти». Ехать сейчас, можно сказать, не на чем. Это далеко. Но! — он «ударил» пальцем по воздуху и многообещающе подмигнул. — Сыщу автомобиль — отвезу!

— Автомобиль? Будет тарахтеть и дымить, как ваш в Раздольном? — поддела Саша. — Виконт! А вдруг во всех этих событиях разобьют скульптуры, памятники? Разрушат дома?