Практически все готы (за малыми исключениями) в IV–VI, как это ни прискорбно, были еретиками — арианами; они исповедовали арианскую ересь, отрицавшую единосущие Отца и Сына. Скорее всего, большинство готов в догматы особо не вникали, а верили «в простоте сердец» в то, чему учили их наставники.
Годья Винитар — вовсе не то, что кафолический священник.
Как всякий варварский пастырь, служащий в глухом селе, он невежествен, истов, проповедь ведет своеобразно, но эффективно, а истории из библии трактует так, как подсказывает ему житейский опыт и здравый смысл.
Мы избрали для пересказа годьей книгу пророка Неемии («Нехемьи» в передаче Атаульфа) прежде всего потому, что достоверно известно: эта книга была переведена на готский язык. Согласно преданию, Ульфила перевел четыре евангелия, послания апостолов и несколько книг Ветхого Завета, избегая, однако, переводить Книги Царств, ибо они изобилуют описаниями битв, а народ готский войнолюбив и нуждается в обуздании своей склонности к битвам. Имеется также готский текст книги Неемии. На него мы и ссылаемся, когда приводим рассказ годьи Винитара.
«ВУТЬЯ», одержимый (woths — одержимый, бешеный). Располагая весьма недостаточными данными о том, каковы были у готов так называемые «берсерки», мы назвали их словом «вутья», чтобы «отмежеваться» от традиционных скандинавских «берсерков».
Опять же, ни в одном из художественных произведений мы толком не встречали описания берсерка. Обычно декларируется: «Вот, Сигурд — он берсерк», после чего этот Сигурд ходит взад-вперед и ничего такого особенного не совершает. Саги пишут подробнее, но в психологию не вдаются.
Мы взяли на себя смелость описать этот феномен именно с психологической (если угодно — с психиатрической) точки зрения.
Еще одно готское слово, которое мы ввели в оборот, — «СКАМАР». Оно вызвало в свое время обширную полемику. Мы считаем, что это слово означает человека, «вывалившегося» из родовой структуры и в то же время не берсерка и не воина, а бродягу, человека без рода и племени. Полагаем, что того же корня русское слово «скоморох».
Вместе с тем скамары могут быть и опасны. Основным источником при анализе этого слова служил рассказ Иордана о похождениях некоего Мундона (после 455 г.):
«Мундон происходил от каких-то родичей Аттилы; он бежал от племени гепидов за Данубий и бродил в местах необработанных и лишенных каких-либо земледельцев; там собрал он отовсюду множество угонщиков скота, скамаров и разбойников и, заняв башню, которую называют Герта и которая стоит на берегу Данубия, вел там дикую жизнь и грабежами не давал покоя соседним обитателям. Он провозгласил себя королем своих бродяг.» (перев. Е. Ч. Скржинской)
«ВЕРГИ» — слово, вызывающее дискуссии в научных кругах. Мы приняли ту версию, которая изложена в книге С. Ешевского «Кай Соллий Аполлинарий Сидоний…» (1870), где он приводит следующую этимологию слова «франк»: wrag, waec, wrang, warg, frec, franc — «слова однозначительные с utlagh англо-саксов, с forbannitus закона рипуарских франков, с warengangus лангобардских законов, имеют общее значение exul, pago expulsus, отверженник общества, разбойник, человек, скитающийся, как зверь».
В том же ряду — готское слово wrakja — преследователь (враг, который гонится за тобой по пятам).
Из русских аналогов Ешевским названы слова «враг», «изверг». Любопытная деталь. К посмертному изданию сочинений Ешевского сделано приложение, где указываются все случаи вмешательства цензуры в авторский текст. В частности, в комментарии к слову «верг» было вычеркнуто слово «варяг», которое Ешевский называет в том же ряду.
Думается, разница между «вергом» и «скамаром» достаточно ясна, хотя в обоих случаях речь идет о людях, порвавших связи со своим родом.
Еще одно слово — «ГРИМА» (кувшин с гримой у Теодобада). Это слово мы позаимствовали у везеготов. Greima означает «маска»; дальнейшее бытование этого слова добавило ему смыслов «ужас», «страх», «жуткая рожа», «замерзший человек» (корчит рожи в неудовольствии, поскольку ему холодно и неуютно).
В русский язык это слово вошло впоследствии («гримаса»).
И, наконец, весьма полемичное слово «СТРАВА».
Оно появляется у Иордана в рассказе о погребении Аттилы (455 г.):
«…Среди степей в шелковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги: „Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира… скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?“
После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане „страву“ (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством.
…Ночью, тайно, труп предают земле, накрепко заключив его в три гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъяснили они, почему все это подобает могущественнейшему королю: железо — потому, что он покорил племена, золото и серебро — потому что он принял орнат обеих империй.
Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры, сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения, каковыми отмечается убранство дворца. Для того, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их: мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного». (перев. Е. Ч. Скржинской)
В комментарии к этому отрывку Е. Ч. Скржинская приводит различные точки зрения на слово «страва».
Яков Гримм (1785–1863) предположил, что слово strava — готское, от straujan — простирать, и что оно означало погребальный костер — ложе, на котором простерт мертвец.
А. Котляревский, исключительный знаток славянских языков, утверждает, что славяне «и доныне обозначают стравой пищу»; причем употребляется это слово «со значением погребальных поминок» и происходит от славянского «троу» («натровити» — напитать).
По Далю, «страва» — пища, еда, кушанье, похлебка, варево. Иордан под «стравой» подразумевал тризну, поминание усопшего пиршеством, песнопениями, конскими ристаниями, отмечает Е. Ч. Скржинская.
«Свод древнейших письменных известий о славянах» (т.1) активно полемизирует с ней. Понимание «стравы» как тризны, т. е. похоронного обряда в целом, пишут авторы «Свода…», неправильно. «Страва есть лишь погребальный пир — и не более того, а тризна соответствует ристаниям».
Мы приняли точку зрения большинства исследователей и считаем, что страва — слово, имеющее славянский корень и, видимо, общее у славян и германцев, означает поминальный пир во время погребального обряда.
Описание погребального обряда вызвало ряд сложностей, связанных с тем, что в нашей реконструкции «варварского мира» (Pax Barbarorum) достаточно мирно сосуществуют христиане и язычники.
Практически вся историческая романистика, рисующая общество на стадии распада родоплеменных отношений и восприятия христианства, делает упор на непримиримую борьбу старого и нового. Изредка христиане «хорошие», а язычники «плохие» (преследуют христиан, сжигают их и т. п.) Значительно чаще наоборот: волхвы — носители древней мудрости, а заезжий христианский проповедник — откровенный мракобес.
В нашем мире христиане и язычники в селе сосуществуют, уживаются между собой, иногда даже внутри одной семьи (как это случилось с семьей главного героя). Собственно, похожие ситуации можно наблюдать и в современной жизни.
Все это вызвало и определенную специфику описанного нами погребального обряда.
Мир «Атаульфа» — мир родоплеменных отношений. В данном случае в «конфликт» вступают дедушка Рагнарис и Ахма-дурачок. Нам показалось допустимым, чтобы традиция Рагнариса, старейшины, победила традицию Ахмы-дурачка. Проводить же два обряда явно не было времени — на чем особенно настаивает Ульф.
В свете того, что германцы, как и вообще все варвары, — народ чрезвычайно практический (это явствует из их законодательства), мы позволили себе воссоздать именно такой образ погребального обряда.
«ГАЛИУРУННЫ» — зловредные ведьмы, жутковатые существа демонического происхождения. Слово заимствовано у Иордана. В немецком языке есть сходное понятие «альрауне» (ср. роман Эберса «Альрауне» о девушке, созданной чарами и губившей всех, с кем соприкасалась). Соотносится с «runa» — «тайна».
