— Кто этот Кузька? — полюбопытствовал Агафон.
— Да так, в Нижнем один… Из купцов, — пренебрежительно махнул пальцем полковник. — Что о нём говорить? Есть ли в том какой прок? Грязная мужицкая рожа — не более того. С такой харей царства не спасают. Чтобы войти в Москву, нужно быть особой царской крови… Пред такой особой народ преклонится сразу. Москва — царский город, город истинного Царя! Я-то знаю русский народ, мне-то можете не говорить…
— Здравствуй, Силюшка милый! — зазвенело вдруг над ухом у Сильвестра. Он обернулся и увидел Нюру: слегка всклокоченную и чумазую (ибо Манефа прятала её от разбойников в чулане), но сияющую от счастья и любви. Сильвестр поперхнулся сухарём.
— Здра… Здравстрвуй, Нюра. Шла бы ты отсюда… Здесь тебе нельзя быть.
— Это кто? Это кто? — вытаращил глаза Феодор.
— Это так… Болящая… Глупая девчонка… Только её обижать нельзя: она боярская дочка! Боярина московского Красногорского Нестора Кириллыча… Не помните такого? За неё заступятся, если что!
— Нестора Кирилловича я помню, — медленно произнёс Феодор. — Мне ли не помнить Нестора Кирилловича… И дочку его… Эту… помню очень хорошо… Она тогда поменьше была… И не так хороша…
— Да она и сейчас не хороша! — заторопился Сильвестр. — Вот перепачкалась вся, — видали? Говорит непотребное… Больная совсем, глупая, на головку хромает…
— А на что девке голова? — усмехнулся полковник. — Девке совсем иное требуется…
— Не девка, Барашек, а боярышня, — строго поправил его Феодор. — Но ты прав, ты прав… Голова ни к чему… Главное, что она… это… как цветочек золотенький… Силантий, нет, Сильвестр! — у меня всё сердце захолонуло! Точно, я её вспомнил, я же с ней у батюшки еённого, как его… Кирилла Мефодьевича… да, играл с ней, дитятей будучи… А теперь вот она какая!
Нюра улыбалась от всей души и размазывала ладошкой сажу под глазом.
— Полковник! А ведь мне же всё равно жениться придётся! А? Полковник? Что скажешь?
— Всенепременно! — важно кивнул Барашек. — Но только…
— Что — только, Барашек, что — только? Я и хочу жениться! И сейчас же! И вот на этой! А как её зовут-то? — я не спросил…
— Зовут Нюрой, то есть, Анной Несторовной, но жениться вам на ней нельзя, государь, потому что она умом не здорова, — сказал Сильвестр, стараясь говорить как можно спокойнее.
— Да что мне в её уме! — взбрыкнул ногами Феодор. — Жена не должна быть умнее мужа, вот! Мне тятенька всегда так говорил… Скажи, полковник, можно ведь мне жениться?
Полковник надолго задумался. Он вертел ус, он что-то беззвучно шептал под свой чудом не отмёрзший нос, он глубокомысленно шевелил пальцами, и наконец строго спросил у Сильвестра:
— А она точно боярская дочь? В самом деле? Боярина… как его?
— Нестора Кирилловича Красногорского.
— И это боярин — он что? Родовитый?
— Весьма.
— И, наверное, Рюрикова рода?
— Вот не знаю.
— Но может быть и такое? Может он быть и Рюриковичем?
— Да может, ясно…
— Ну, так я скажу: женись, государь! Это будет верно и хорошо! Как раз того-то нам и не хватало: чтобы на дочке Рюриковичей… Так! Так! Оно ещё внушительней получится! Истино, государь, женись!
Феодор широко раскрыл рот:
— Можно, да? Прямо сейчас? А… это… как… Фу… Даже в пот бросило! А что! И женюсь!
— У нас и епископ есть! Обвенчает тут же! — полковник ткнул пальцем в Агафона. Послушник гадливо поёжился, но спорить не стал.
— Ну, братки! — протянул обалдевший от счастья Феодор. — Буду с царицей… С боярышней! Каков! Дело-то и впрямь к царству идёт! Ха! Ну, теперь держись! Я тебе не Кузька с Нижнего! У него-то, поди, жены-боярышни нет! Давай, давай! Жениться, жениться!
— Не плохо бы у невесты согласия спросить, — угрюмо заметил Агафон.
— Верно, верно… Эй, как тебя… Боярышня! Ты это… ты того… ты… Как сказать-то?.. Ну, полковник, что-то у меня язык даже заплетается… Скажи ты! Сватом моим будешь, правильно?.. Скажи!
— Боярышня! — полковник встал из-за стола. — Анна Несторовна! Пресветлая и благородная девица! Ты хочешь замуж?
— Ясно, хочу! — обиженно выкрикнула Нюра, слизывая сажу с рук.
— Ну вот и всё! — полковник развёл руками. — Вот и всё сватовство. Можно прямо начинать венчание!
— Как же? — Сильвестр побледнел. — А… А ведь… А ведь у батюшки её не спросили! У Нестора Кирилловича! Как же без разрешения?
— Ты глупости не говори, боярин! — строго дёрнул бровями полковник. — Неужто её отец против царской воли пойдёт! Ему такая великая честь, а он, значит, противиться станет? Смешно. Завтра свадьба.
— А как… Не сегодня разве? — удивился Феодор.
— Подготовиться надо.
— Я и так готов!
— Нет, государь. Дело без пождания не бывает. Пусть невеста подготовится.
— Да и мне кое-что подготовит надо… — завил Агафон и вышел из-за стола.
Вечером Агафон сидел в своей каморке у чулана и, опустив свой толстый нос, вышивал кресты на самодельной епитрахили. К нему забрёл унылый Сильвестр.
— Что, брате… Ах, прости! — владыко! — что изволите починять? Портянки свои штопаете? Ах, вышиваете!.. Оно понятно: у епископа и на портянках должна вышивка быть!.. Ах, епитрахиль!.. Поди, Манешка, от подола своего полосу оторвала ради такого случая? Так ты ж теперь у нас епископ, тебе не епитрахиль, тебе митру надо! Горшки вон, стоят: разукрась белилами, узоры наведи — и на голову! Что ж ты, охальник, делаешь-то?.. Куда ж ты, послушник непослушливый, лезешь? Ты суда-то Божия не боишься уже?
— А сам-то давно боярином заделался? — тихо огрызнулся Агафон, не отрываясь от работы.
— Боярином назваться — не грех, особливо, если ради сохранения живота сие делается! А уж коли послушник епископом величается!.. Тут уж — прошу прощения!
— Отстань… — дернул плечом Агафон. — Что ты понимаешь? Православие гибнет… Латыньство наступает… Кто-то должен Церковь спасать? А может на меня Господь указывает… Почём я знаю… Потом спросится с меня: тебе, мол, Агафоне, выпал случай спасти Мою Церковь, а ты ушами хлопал, послушание соблюдал… Кому послушничал-то? — вот и выбирай теперь местечко на горячей сковородке!
— И я о том же! — горько вздохнул Сильвестр и бледные усы его встопорщились. — Видим ведь, что мазурики — сущие мазурики! А других-то нет! Надо брать, что дают.
— Брать… А невесту отдаёшь… Кому отдаёшь-то? Ты подумай только!.. Экая поганка бледная!.. Туда же — на царство!.. Гришка Отрепьев таким же был?
— Гришка? Ну нет! Гришка был — орёл! Ух! До последнего я ему верил… А Нюра мне — какая невеста? Куды я со свиным рылом в боярскую опочивальню… А коли наш сморчок и впрямь в цари выбьётся, так она ему самая подходящая царица будет.
— Ну, подьячий, как знаешь…
Венчание началось ранним утром, когда ещё не развиднелось. Привели Нюру, чисто вымытую, в белом, нарядном крестьянском сарафане. Боярышня отчего-то хмурилась. Поляки привели Феодора, одетого в какую-то тяжёлую грязную мантию, сшитую, видимо, из затоптанного персидского ковра. Феодор был понур, испуган: в последний миг он пожалел о своём решении и теперь тоскливо мечтал сыграть всё назад.
Со всех изб натащили икон, устроили в горнице подобие иконостаса, зажгли не меньше сотни лучин и десяток, найдённых в поповых закромах, сальных свечей. Пригласили десяток разбойников, двое молчаливых поляков как обычно встали возле дверей с обнажёнными саблями.
Агафон накинул на плечи самозваную епитрахиль, поднял деревянный крест, прокашлялся и начал:
— Во имя Отца… И Сына…
Нюра, брезгливо щурясь и кривя губы, озиралась по сторонам. Феодор стоял, покорно сутулясь, пустыми глазами уставясь на иконостас.
— А где Силька-то? — громко спросила вдруг Нюра. Феодор молча дёрнул её за рукав.
— Ты не дёргай тут, не дёргай! — возмущённо заголосила боярышня. — Чего встал? Я пошла Сильку искать, суженного моего!
И, развернувшись круто, двинула вон из избы. Сильвестр спрятался за спины ратников, чтобы не попасться ей на глаза. Агафон, замерев на полуслове, растерянно захлопал глазами. Полковник, ухватил Нюру за плечо и круто развернул прочь от дверей:
— Вот это твой суженный, боярыня! Ты не там его ищёшь!
— Этот? — от души удивилась Нюра и даже руками развела.
— Так, так! — подтвердил полковник, — Это он. Государь всея Руси Феодор Борисович.
— Это я!.. — робко сказал Феодор, оборотясь к невесте.
— Ты не Силька! — в голос заорала Нюра. — Убирайся с глаз моих! Эй, кто там!.. Чего он в мой терем лезет? Тятенька! Маменька! Хевронья! Парамошка! Куда вы меня привели?
— Тихо, тихо! — важно произнёс полковник, шевеля бровями. — Зачем шуметь? Ты царицей станешь, а шуметь не надо! Ты хочешь быть царицей, боярышня?
— Пошёл вон! — взревела Нюра и ударила полковника кулаком по носу. Барашек ошалел от боли, и некоторое время ловил ртом воздух, нелепо улыбаясь; по усам его быстро бежали густые тёмные струйки крови. Он попытался утереться рукавом красивого доломана, но ничего из этого не вышло. Было видно, что ему очень хочется ответить на этот удар, но поднимать руку на будущую царицу было боязно.
