- Тихо все.
- Ну, тогда доброй вам дороги.
- И вам Бог в помощь!
Обе стороны прощались без лишнего тепла, но и без вражды. Купец не боярин, ему чужое добро незавидно, да и труд уважать приучен - чай, сам торгует тем, что другие наработали.
Лодьи прошли мимо, а рыбаки, наскоро пометав в лодки сети пополам с уловом, причалили к берегу и поспешили запалить костерок. Кинули на дрова охапку камыша - повалил дым. По этому знаку дружина Домажира выбралась из леска и поскакала наперерез купецкому каравану.
Вместе с рыбаками, которые гребли изо всех сил, нагнали купцов ближе к вечеру и некоторое время шли берегом, не обнаруживая себя - ждали, пока непотревоженная дичь не пристанет к берегу. Не весь век будут плыть купцы - остановятся на ночлег. Тут и придёт пора…
Купцы выбрали место на излучине, опасаясь лихих людишек. С одной стороны берег пологий, песчаная отмель да тихая вода, а чуть в стороне островок. Возле островка лодьи и сгрудились - ни одна не подошла к берегу. Там, на островке, горели костры, булькало в котлах варево.
Вместе с рыбаками Домажир подкрался в сизых сумерках, присел за кустами. Иван самочинно пошёл с ним, смотрел во все глаза. От отмели до островка было немало - стрелой только перебросить. Он уже решил, что воевода решит подождать следующей ночи, но Домажир тихо шепнул:
- Будем насады строить!
Всего у рыбарей было три лодки, на каждую под покровом весенних прозрачных сумерек настлали крышу - навес из наскоро сколоченных щитов и охапок хвороста. Под этими насадами в каждой лодке укрылось по пять-шесть воев. Ещё десятка полтора, разоболокшись до исподнего, должны были плыть рядом, толкая лодки. Остальные ждали на отмели - сперва те, кто в лодьях, поднимут шум, отвлекая купцов, а уж потом навалятся всей силой.
Когда начались приготовления, Иван, не спросясь, забрался в одну из лодок:
- Сам поведу.
- А я тебе велел? - насупил брови Домажир. - В походе закон - воеводу слушать, как отца родного!
- Я не дитя. В тайный поход ходил, - возразил Иван.
- Ну, смотри… Тимоха! На второй насаде за старшего! И смотри в оба. Ростиславичу впервой - ещё забоится…
- Не забоюсь! - запальчиво бросил Иван.
Этот запал сохранялся в нём, пока бесшумно, боясь даже вздохнуть, плыли по тёмному Пруту. Засадные мало что видели через насаду - надежда была, что плывущие рядом товарищи не промахнутся мимо цели и что на лодьях в этот час стоят не слишком бдительные сторожа. Рядом дышали воины - пятеро были свои, а остальные берладники, к набегам привычные. Прочих княжеских людей в лодьи не посадили, оставив на берегу. Иван скорчился на носу, за щитом и ждал.
Пока плыли со стороны лодей, всё было тихо, но когда вывернули, причаливая к островку, услышали крик дозорного.
- Ну, теперь пойдёт потеха! - прошептал один из берладников. - Теперя не сробей, княже!
На островке поднялась суматоха. Закричали и забегали люди. В щит с гулким стуком ударила стрела. Вторая застряла в хворосте на борту. Лодка заскребла песок днищем, и в тот же миг Иван вскочил, плечами сбрасывая насаду из хвороста.
Трудно было лишь шагнуть из лодки - потом завертелся ночной бой. Купцы оказались людьми бывалыми - отбросив луки, схватились кто за топор, кто за меч. Рядом вырос Тимоха: с маху разрубал щиты и выбивал мечи из рук. Вместе пробивались через остров к лодьям, мешая купцам перебраться на борт и уйти вместе с товаром.
Купцов было всё-таки больше - они допустили, чтобы находники вступили на остров, но не пустили их дальше берега, накинувшись всей толпой. Сперва Ивану было дико - русичи рубятся с русичами и не за жизнь, не за княжью честь, а за добро. Потому и старался лишь обезоруживать противника, но когда рядом упал один из дружинников, хватаясь руками за торчащее из живота копье, разозлился и следующего купца рубанул от души. Меч вошёл в плечо, проминая кольчугу, и купец осел.
И всё-таки приходилось пятиться, отступая к насадам. Не один - пятеро берладников валялось на мокром песке. Иван уже кинул на Тимоху взгляд - не пора ли кричать отход и отступать, - но тут откуда-то спереди, с той стороны острова послышались новые крики, и вот уже выросла на фоне костров фигура всадника…
Две лодьи успели-таки сняться с острова и уйти вниз по реке. За ними не погнались - берладникам достались три корабля с добром. Покончив с купцами - кого не убили, того живым пустили на все четыре стороны, - тут же на острове перевязывали раненых, стаскивали в одно место убитых. Уцелевшие садились возле брошенных купцами костров. Там варилась похлёбка, и проведшие весь день в сёдлах берладники жадно нюхали сытный дух. Наскоро перекусив, тут же ложились спать.
Только утром приступили к осмотру добра. Нашли бочонки с мёдом, большие круги воска, меха, лен и кожи. Жита везли мало, но и того хватило. В мошнах убитых купцов сыскались гривны, ногаты и куны. У одного нашлись даже византийские драхмы. Везли купцы оружие и рабов. Этих нашли на самой большой лодье, в трюме возле кормы. По шуму угадав, что хозяйничают на лодье не купцы, решились подать голос. Всего оказалось десятка два мужиков, молодых парней и несколько девок. Их вытащили, с парней посбивали колодки и отвели к кострам.
У Ивана разбегались глаза, когда он видел бочонки с житом и мёдом, груды мехов и тюки льна. Он пересыпал на ладони драхмы, запускал руку в кованое узорочье. Домажир не велел ничего брать, хотя позволял князю смотреть и самому проверять добытое.
Не удержавшись, тут же выбили у пары бочонков дно, пробуя мёд. Первым нацедил ковш воевода Домажир.
- Братья! - крикнул он на весь остров, вставая над костром. - Ныне пью я за первую нашу добычу в году и за удачу, которая привела её к нам! Пью я и за молодого Ивана Ростиславича! Хоть и княжьего он рода, а бился рядом с нами и за чужие спины не прятался - первым шагнул на остров под стрелы! За Ивана!
- За Ивана и победу! - подхватили голоса.
Князя толкнули, заставляя встать. Плеснув немного в костёр, Домажир осушил братину [9], тут же наполнил её снова и протянул ему:
- Пей, Ростиславич!
Братина была велика. Иван принял её двумя руками, поклонился на четыре стороны и, задержав дыхание, сделал глоток. Горло слегка сдавило, но не первую чашу выпивал молодой князь, не первый это был у него пир. Допил он всю братину, перевернув её, чтоб все видели - пуста.
- Ай да князь! - послышались весёлые голоса. - Наш, берладский!
Пир рос, разгуливался. Притащили пойманную давеча рыбу, нашли в закромах купцов мясо, жарили всё на кострах и тащили новые бочонки с мёдом. С Иваном все непременно хотели выпить, так что вскоре он оставил костёр Домажира. Отовсюду тянулись руки, хлопали по плечу, предлагали сесть у огня. Те, с кем он лез под стрелы на берег, хвастали, как было дело, и Иван тоже пускался в разговоры. Трое дружинников остались лежать на мокром песке, ещё двое были ранены, но взамен убитых, казалось, вся ватага была готова назвать его своим князем.
Ноги сами вынесли к костру, где сидели освобождённые невольники. Они пили, празднуя освобождение, но веселье их было нерадостным - тот, кто пережил неволю, не вдруг от неё избавляется. Назначавшиеся на продажу девки уже ластились к берладникам.
Рослый мужик с задиристым взором бросился в глаза. Иван присел напротив:
- Откудова будешь?
- Купцом я был, - ответил мужик. - Звать Бессоном. Как родитель мой помер, так стал с товаром ходить. Товар красный - всё узорочье, золото-серебро. Да это, вишь, товар не ежеденный - сегодня весь раскупили, а назавтра никто не подошёл примерить. Наладился я в чужие земли сходить взял у боярина Кочерги гривны - думал, с прибытком ворочусь да и отдам, ан еле свои расходы покрыл. Сызнова пришлось к боярину идти кланяться, сызнова он меня гривнами ссудил… А к первым тоже резы прирасти успели… Не расплатился с долгами, а в третий раз взял. Ну, уж на третий-то мне вовсе не свезло - налетели тати, весь товар и отняли, меня едва живого пустили.
- Наши, что ль? - толкнули бывшего купца в локоть берладники.
- А бес его ведает. Не балакали мы с ними, знакомств не заводили… Пуст я пришёл к Кочерге на двор, повинился, а он за то осерчал да и велел дом мой за долги забрать под себя. Всю рухлядь, какая была, вывез, сеструху убогонькую - горбата она у меня - со двора велел палкой гнать… Каб был я один, стерпел, а тут не выдержал, да и замахнулся на его отрока. Хорошо побил, да и меня самого здорово отходили. А когда очнулся у Кочерги в порубе, он мне и сказал - мол, твой дом как раз весь долг покрыл, но за увечье отрокам ты мне ещё должен. Вот и запродал меня на чужую сторону. Кабы не вы, свезли бы меня в Византию аль ещё куда подалее…
