— Торопись, воевода Претич, выполнить урок
— Умаялись с плитами, матушка княгиня. Боюсь… — начал было оправдываться Претич.
— Сам лезь в яму, пример усердия покажи. Лошадей приведи вытаскивать камни, — распорядилась княгиня.
Вскоре воины с помощью лошадей осилили почти саженную толщу плит. Под ними оказался легкий песок И с новой силой зазвенели заступы. К утру, как и повелела княгиня Ольга, огромная яма была вырыта. С вестью об этом в княжеские палаты пришел воевода Свенельд. Ольга выслушала его и сказала:
— Ты, воевода, заметила я, чтишь послов древлянских выше чина. Иди же к ним и скажи, что я приглашаю их на теремной двор. А как уведомишь, исполни их волю, какой бы она ни была. И не перечь.
Свенельду не нравилось загадочное поведение княгини, но сказать об этом он не осмеливался. И прежде не раз натыкался на властные слова. Все они сводились к одному: исполняй, что говорят, а для чего сие — не твое дело. И воевода отправился исполнять волю княгини. Его сопровождали несколько отроков из личной охраны. Среди них выделялся совсем молодой воин — отрок Дамор. Грудь у него была мощная, бугрилась от мышц, плечи широкие, крепкая шея и красивое лицо с синими глазами в густых темных ресницах. Позже он встанет близ княгини Ольги и не раз выручит ее в суровых испытаниях.
Подойдя к берегу и не увидев сходней на борт древлянской ладьи, Свенельд крикнул:
— Эй, послы!
Из‑за борта ладьи показалась лохматая голова и спросила:
— Чего там?
— Долго спите. Идите на теремной двор, там вас великая княгиня встретит. Зовет для чести великой.
Над бортом показались сразу все двадцать послов. И боярин Влад спросил остальных:
— Браты, идти ли нам?
— Не едем ни на конях, ни на возах и пеши не идем, но пусть несут нас в ладье.
Многое повидал и слышал на своем веку воевода Свенельд, но такое ему довелось услыхать впервые. Крикнул громовым ГОЛОСОМ:
— Как смеете супротивничать княгине?! Кто вас понесет в ладье?
— Ты и неси. Исполняй нашу волю, и баста, — ответил боярин Влад.
Воевода пуще хотел на них прикрикнуть. «Эко разохотились, древлянские волки», — выругался он в сердцах. Да вспомнил повеление княгини: «Исполни их волю не переча!» С послами‑то он попререкался бы, да после того, как узнал нынешней ночью то, о чем рассказывал единственный уцелевший из воинов при князе Игоре Улеб, ярый норов свой взял в хомут. То, что случилось в Древлянской земле, — немалая в том его вина, Свенельда. Теперь того и гляди, как лишат всего, что воеводе дано. Проклиная в сердцах древлянских послов, воевода, однако, послал своих отроков за сотней воинов. Еще велел принести с хозяйственного двора канаты и веревки. Сам же присматривался, прикидывал, как лучше взять вражью посудину, как проще вытянуть на берег.
Весть о том, что в Киев прибыли древлянские послы, взбудоражила горожан и особенно тех, у кого не вернулись с Древлянской земли родные и близкие. И утром многие из киевлян поспешили на берег Днепра. Да тут же подбирали камни, прятали их под кафтанами и свитками, дабы при случае побить ненавистных древлян. Иные же проникли на теремной двор и дивились на великую яму, возникшую всего за одну ночь на чистом лугу. И начались суды — пересуды: зачем такая ямища?
Той порой на берегу собралось больше сотни воинов Свенельда. Они скопом вошли в холодную воду и вытащили ладью на берег. Потом обвязали — опутали ее канатами и веревками и по команде воеводы подняли на плечи и понесли по Боричеву взводу на теремной двор.
Днепровский берег всколыхнулся: тысячи киевлян, увидев небывалое зрелище, закричали, загалдели, над толпой словно взорвалось небо, и было неведомо, чего в этом гвалте больше — торжества или ярости, ненависти или простого удивления. Так, под несмолкаемый гул и гвалт, ладью с послами внесли на высокий теремной холм, доставили на двор. Там шагавшего впереди Свенельда встретила княгиня Ольга и пошла рядом с ним, направляя шествие к яме. Княгиня и воевода поднялись на свежие груды земли, и Ольга спросила Свенельда:
— Ты еще не ведаешь, воевода, почему принуждаю тебя кружить близ послов?
— Нет, матушка княгиня, не ведаю, — ответил ослабшим голосом он.
— Ведай же. Ты будешь казнить себя до конца дней своих за смерть князя Игоря и за смерть древлянских послов. Все они на твоей совести, — жестко сказала княгиня. И еще жестче повелела: — Теперь прикажи своим воинам занести ладью над пропастью и сбросить ее туда, все закопать и сровнять с землей. Исполняй же, что сказано.
Воевода Свенельд, еще удивленный хладнокровным распоряжением княгини, но уже трепещущий за свою судьбу, побежал исполнять волю княгини и направил воинов к яме. И когда ладья повисла над нею, воевода охрипшим голосам крикнул:
— Бросай!
И ладья с грохотом упала в яму. Послы же, немые от ужаса, лишь таращили на великую княгиню глаза. Они поняли, какая участь постигла их. Княгиня Ольга подошла к краю ямы и спросила послов:
— Хороша ли вам оказана киянами честь?
Из ладьи донеслись наконец крики мольбы и отчаяния.
— Пуще нам Игоревой смерти!!
— То ли еще будет с вами, древлянскими волками! — И княгиня Ольга засмеялась торжествующим смехом. Так, упиваясь победой, смеются воины, выйдя живыми из смертельного боя. Но, несмотря на торжествующий тон, смех великой княгини многих, кто услышал его, поверг в трепет.
Ольга посмотрела на Свенельда и напомнила:
— Исполняй урок, воевода!
Свенельд оставался мужественным воином, он поборол в себе минутный страх и крикнул:
— Эй, воины и все горожане, кто любил князя Игоря, забросайте дерзких ворогов землей, сровняйте пропасть!
И в тот же миг сотни рук ухватились за заступы. И в ладью полетели глина, песок, камни. Несколько воинов приволокли к краю ямы каменную плиту и сбросили ее на головы древлянских послов. Вскоре ни ладьи, ни тех, кто сидел в ней, не стало видно. И поднялся над луговиной холм. Великая княгиня прошлась по нему и повелела воинам:
— Никакого холма! Сровнять, утоптать! — И в сопровождении молчаливой и сурово поджавшей губы боярыни Павлы ушла в терема.
А на холме началась пляска молодых воинов и юных киевлянок. Язычники в этот день устроили на теремном дворе дикое веселье, и оно не утихало до полуночи. Торговые люди выставили на двор бочки с медовухой и брагой, с корсунскими виноградными винами.
Справлялась первая тризна по убиенному великому князю Игорю. Сколько их, подобных тризн, будет впереди, никто, даже волхвы, не смогли бы предсказать.
Никакой местью нельзя утолить жажду. Она только воспаляет ее. После того, что случилось на теремном дворе, жаждой мщения, жаждой новых жертв воспылали сотни киевлян: в семьях, в языческих родах мужчины точили секиры, мечи, готовили коней, собирались в поход на древлян вместе с княжеской дружиной. Жрецы во главе с Богомилом не покидали площадей Киева и призывали идолопоклонников воздать Перуну новые жертвы. Богомил запретил приносить на Священный холм овец, коз, птицу и всякую другую живность и требовал только человеческих жертв. По воле Богомила отряд гридней Свенельда ускакал на конях в ближнюю древлянскую весь, дабы опустошить ее и полонить жителей, пригнать их в стольный град на заклание. На другой же день после жестокого предания смерти двадцати древлянских послов княгиня Ольга послала в Искоростень сеунча, дабы побудить князя Мала прислать в Киев более достойных посланцев. А чтобы гонца не казнили волею князя Мала, тому было наказано сказать: «Ты, князь Мал, знай: ежели сделаешь мне лихо, твоих послов, что в Киеве, отправят на съедение рыбам вместе с ладьей».
Князь Мал, высокий, полный и добродушный воин лет пятидесяти, полагал, что нет нужды посылать других посланцев. И гонцу сказал, чтобы возвращался, а он, князь, будет ждать своих людей из Киева с чем приедут. И на это у хитрого киевлянина нашлись нужные слова:
— Великая княгиня Ольга живет по обычаю предков. Прислал бы тридцать три посла, знал бы ноне, что быть Ольге твоей супругой.
И доверчивый князь Мал клюнул на приманку, отрядил еще тринадцать лучших людей своей земли. Да посадил их на коней, дабы поспешили в Киев. Теперь князь Мал уже не помнил, кто подсказал ему мысль о том, чтобы посвататься к Ольге, но поверил в сию подсказку. И гонец, появившийся от Ольги, был как сон в руку. И захмелел князь Мал от победы над князем Игорем, над княгиней Ольгой, уже видел себя на великокняжеском троне в Киеве, видел всю Русь, коя скоро окажется под ним.
Пока князь Мал предавался мечтам и ждал сватов с добрыми вестями, в Киеве готовились к приему новых послов. Княгиня Ольга пребывала в великом возбуждении, нараставшем с каждым часом. Но стоило бы Ольге вспомнить в эти дни о друге детства Егорше, вылить бы ему всю боль души, может быть, все повернулось бы иначе. И не восторжествовала бы жестокость, не проявилось бы с новой силой безумие мести. Но нет, христианский священник Григорий в эту пору был для Ольги так же чужд, как и все христиане, предавшие веру отцов, живущие в призрачном мире ложных добродетелей.
