узкой и глубокой амбразуре. Ему всё было предельно ясно. Костя Строльман разболтал о князе Михаиле сестре; сестру арестовали; на допросе она всё рассказала. Что же теперь делать?
Можно выдать Великого князя. Дмитрий Платонович думал об этом без подлости — будто о коммерческом вопросе. В Чека Михаил, конечно, не сумеет умолчать о тех, кто ему помогал, — о Хансе Ивановиче и Анне Бернардовне Викфорс в Нобелевском городке, о капитане Нерехтине в затоне. Чекисты арестуют их и расстреляют, потому что хотят сохранить в тайне бессудную казнь Романова. Расстреляют и его, Якутова… Он тоже свидетель. А можно и не выдавать Великого князя. Но тогда чекисты арестуют Катю. В обмен на дочь он, Якутов, разумеется, уступит князя Михаила. И результат будет тем же самым, только погибнет ещё и Катя… Что ж, всё дело упирается в него — в Дмитрия Платоновича. Он — ключ к этому замку.
Дмитрий Платонович смотрел на закат. Он желал дождаться завершения дня. Дня, который начинался так счастливо — честным разговором с дочерью… Дмитрий Платонович вспоминал Катюшу, вспоминал её мать… Глупый был брак. Тогда почему-то модно было промышленникам жениться на актрисах… Зато теперь есть Катя… Какая она славная!.. А вот Алёшка совсем не такой. Но всё равно он молодец. Да и Настасья, Алёшкина мать, последняя и самая острая любовь, — женщина деловая, не ровня Ангелине с её томлениями духа и позами. Алёшка… Катюша… Его дети… Он, пароходчик Дмитрий Якутов, умел принимать непростые решения, потому и стал «королём Камы». Всё у него в жизни было правильно. Пускай и сейчас будет правильно. Закат угас.
Дмитрий Платонович встал и постучал в дверь камеры.
— Ась? — сунулся в «волчок» Сенька Рябухин.
— Зайди, — велел Дмитрий Платонович.
Сенька вошёл, опасливо затворил дверь и вытянулся перед Якутовым, как перед командиром.
— У тебя есть револьвер? — спросил Дмитрий Платонович.
— Есть.
— Дай мне.
— Не положено арестантам… — обмирая, прошептал Сенька.
— Я не сбегу. От вас не сбежишь.
Сенька всё понял, и по его румяным щекам вдруг потекли слёзы.
— Помилуйте, Митрий Платоныч… — прошелестел он.
Дмитрий Платонович не обратил внимания на его мольбу.
Во мраке камеры трудно было что-либо разглядеть. Дмитрий Платонович провернул барабан нагана, проверяя патроны.
— Мою дочь зовут Катя, сообщи ей обо мне, — сухо попросил он Сеньку. — А Мясникову скажи, что я напал на тебя и отобрал оружие.
— Христом богом!.. — обречённо прорыдал Сенька. — На колени встану!..
Якутов присел на койку, неудобно развернул наган в ладони, положив большой палец на спусковой крючок, прижал ствол к сердцу и выстрелил.
После казни архиепископа большевики запретили в Перми колокольный звон, и Всехсвятская церковь была так же безмолвна, как чугунные кружевные кресты и надгробные каменные плиты. Вместо колокольного звона с пустого неба сыпалось чириканье птиц — кладбище привольно заросло берёзами и липами. Для Дмитрия Платоновича выкопали отдельную могилу на главной аллее, а других покойников увезли в телеге на окраину погоста — в общую яму возле оврага. Все шесть гробов заколотили ещё в тюрьме, пометив якутовский бумажным образком, пришпиленным на обойные гвоздики, но Катя не потребовала снять крышку. Она не хотела видеть отца мёртвым.
— Крепитесь, голубушка, — сказал ей Сергей Алексеевич Строл ьман.
Это ему Катя была обязана похоронами. Без вмешательства Строльмана тюремная команда зарыла бы Дмитрия Платоновича тайком и где попало.
Сергей Алексеевич утром пришёл в тюрьму на свидание с дочерью и от охраны услышал о смерти Якутова. Наряд красногвардейцев уже готовился вывезти телегу с мертвецами куда-нибудь за город. Строльман прорвался к начальнику тюрьмы и обрушил на него всю тяжесть генеральского гнева:
— Убили — так перед богом ответите, но похоронить надо по-человечески!
Сам же Сергей Алексеевич и отправился на квартиру к Якутову.
Вчера Катя ещё смогла убедить себя, что отца действительно арестовали — и это не бред, однако поверить в его гибель была уже не в силах. Умом она понимала, что чья-то бестрепетная воля перевернула её судьбу как песочные часы, и отныне в этих часах текла уже другая жизнь, но ошеломление отбило чувства. Катя тупо смотрела, как поп ходит вокруг гроба и бубнит, раскачивая в руке кадило, как красногвардейцы опускают гроб в яму, и всё казалось Кате скучным и обыденным, словно её пригласили в гости — а хозяев нет дома.
На похоронах присутствовали только Строльман, два незнакомых Кате речника из Речкома и какие-то старушки-побирушки, всегда обретающиеся при храмах. Сергей Алексеевич мягко приобнял Катю за плечи.
— У вас есть в Перми близкие люди, Катерина Дмитриевна? — спросил он. — Если нужно участие, мы с Еленой Александровной вас приютим.
— Благодарю, — бесцветно ответила Катя. — Мне… Мне, наверное, надо поехать в Сарапул, меня там примут… Или в Нижний… Там у папы семья.
— Я помогу вам. — Строльман взял её за локоть, словно она могла убежать.
Красногвардейцы закидали яму, охлопали лопатами земляную насыпь и полезли в телегу. Строльман перекрестился и мягко потянул Катю за собой. На боковом выходе с кладбища у калитки он замер и негромко позвал:
— Костик! Костик!
Из кустов выбрался молодой человек в тужурке путейского инженера.
— Это мой сын, — пояснил Строльман. — А это Катерина Дмитриевна.
Костя молча наклонил голову в знак сочувствия. Прошедшие полтора дня он прятался у Анисьи — кухарки Строльманов, и всё знал о сестре и Якутове.
— Костик, возьми Катеньку вместо Лёли, — сказал Сергей Алексеевич.
— Куда? — глухо спросила Катя.
— Костик пробирается в Самару к восставшим. Сарапул ему по пути.
— Честные люди должны подняться на борьбу с большевиками, — заявил Костя. — Преступления Советов ужасны. Россия не простит нам бездействия.
Среди воробьиного чириканья эти слова звучали странно и нелепо.
— Я вот принёс тебе, что собрали… — Сергей Алексеевич достал портмоне и вытащил деньги. — И мама от себя прислала… Это приданое Ленушкино… Ты уж постарайся сохранить его, Костик, но ежели нужда будет, не осудим.
На ладонь Косте легло старинное золотое кольцо с бриллиантом.
— Папа… — растроганно прошептал Костя.
Сергей Алексеевич поцеловал его и смущённо расправил бакенбарды.
— Катерина Дмитриевна, буду ждать вас в полночь с вещами на пристани Любимовского завода, — сказал Костя. — Это на Заимке.
Не опоздайте.
— Сохрани вас господи. — Сергей Алексеевич перекрестил сына и Катю.
С кладбища Катя вернулась домой — в здание Речкома. У запертой двери квартиры на полу сидел румяный парень-красноармеец.
— Что вам угодно? — спросила его Катя.
Парень вскочил, сдёрнул картуз и прижал к груди.
— Мне Митрий Платоныч велели прийти…
— Дмитрий Платонович умер, — бесчувственно произнесла Катя.
— Христом богом клянусь, я их не убивал! — почти
