Все слетело с него, как только он узнал о князе Юрии.
Мчался вслепую к Красному двору, узнавал и не узнавал дорогу, по которой когда-то зимней ночью ехал на обед к князю Ростиславу. Давно уже нет Ростислава, не поедешь к нему на обед - теперь должен был ехать на смерть Долгорукого!
Дулеб еще мог бы спасти князя. Если бы это было вчера или позавчера, тогда непременно спас бы! Но и сегодня он будет бороться за жизнь, потому что пришел на этот свет, чтобы бороться за жизнь людскую. Лишь бы только застать Юрия живым, лишь бы тот сохранил в себе хоть бы капельку жизни.
Застал. Но поздно! Приготовил травяные отвары, сделал князю холодные примочки. Поздно!
Юрий умирал. На миг пришел в сознание, узнал Дулеба, хотел обрадоваться, но был не в силах. Сказал еле слышно:
- Долго не шел.
- Пришел, княже.
- Сыны мои...
Еще что-то прошептал. Кажется: "Кровь моя, сердце мое, огонь мой!" Но этого уже никто не услышал, и князь не слыхал ничего.
Малым выезжал на санях из пылающего Чернигова, подожженного преступным братом Мономаха Олегом. Мономах выводил дружину, жену свою, детей, в красных отблесках пожара ехали сани, а по обочинам дороги хищно щерились половцы, по-волчьи облизывались, сожалея, что ускользает такая богатая добыча.
Проехали сани - сомкнулись хищные ряды степняков. Вот так и после его кончины нарушится мир с дикими этими ордами, и снова станут они истязать Русскую землю, оденут ее в красный огонь пожаров, и будет она гореть неугасимо, и никто ей не поможет.
Красные пожары - будто призрачные красные леса. И ни треска сушняка, ни шума ветра, что-то холодное и скользкое...
В красных лесах среди красных деревьев красные руки вырастали из земли, возникали из ничего, сплетались вокруг него в змеино-безжалостных тисках, и в их адском нагнетании исчезало тело, исчезала мысль, даже боль уступала место чему-то жутко-безбрежному и безнадежному, как вечность.
Это приходила к нему смерть.
Дулеб встал на колени перед ложем.
Сыновья Долгорукого, самому старшему из которых было шесть лет, самому младшему - два года, без матери (она побоялась идти к мертвому), появились в гриднице, еще и не постигнув детским умом своим того, что там произошло, увидели незнакомого человека на коленях перед ложем и тоже упали на колени и так на коленях от самых дверей по затоптанному сапогами полу в последний раз приблизились к своему отцу.
Кровь моя, сердце мое, огонь мой!
Долгорукого положили в церкви на Берестове, где упокоилась его мать, простая киевлянка, не признанная ни боярами, ни иереями, ни летописцами.
В ночь перед похоронами сгорел в Киеве боярский конец, чуть не до самой Софии. Были слухи, будто подожгли люди с Подола. В этом пожаре сгорел воевода Войтишич. Восьминник Петрило спасся - когда вспыхнул пожар, он был на Красном дворе. А может, по пути к Красному двору. Потому что поздней ночью восьминника еще можно было видеть на своем дворе, видеть, как он бесшумно подпирал тяжелым бревном дверь хижины, в которой спали его подручные - приземистый и дубина, как высекал искру и раздувал фитиль, как ждал, пока загорятся сухие щепки за углом хижины, а потом бежал, спотыкаясь о невидимые преграды, к коню и гнал изо всех сил в сторону Лядских ворот.
Еще будут пожары в Киеве, мятежи, грабежи, потрясения, еще будут греметь в течение столетий битвы, и может показаться, будто напрасно погиб Долгорукий, напрасно всю свою жизнь шел к этому великому городу, потому что шел за своей смертью. Увидеть Киев - и умереть. Быть может, и для этого иногда стоит жить человеку?
Так думал Дулеб, переправляясь в насаде через Днепр. Еще не записал в свои пергамены - лишь думал.
Держал путь на север, на Суздаль, к князю Андрею.
Снова затерялся на самом дне глубоченных пущ, отважно погружался в них, надеялся оставить им свою боль и свою растревоженность.
Леса стояли, как люди. Старшие деревья поднимались над младшими, возвышались неотступно, с упрямой неизбежностью, ни одно не собиралось падать, а если и падало, то погибало незамеченным в темной тесноте, не в силах нарушить извечную чащобу.
Но так казалось лишь постороннему глазу. На самом же деле лес болезненно переживал каждую смерть, каждое падение; каждая отломленная ветка, каждый треск сучьев отдавался судорогой в его могучем теле, неизвестно еще, в чем отчетливее проявлялся извечный дух леса: в покорно-молчаливой гибели деревьев или же в приглушенных стонах боли.
Киев, 1970 - 1972
А г а р я н с к и е - от библейского названия восточного народа агаряне - арабы;
а л т а б а с (олтабас) - парча, вывозилась с Востока, употреблялась на платья, зипуны, телогреи, шапочные верхи, рукава, башмаки;
а н б у р г с к и й - гамбургский;
а р а в и т ы - арабы;
а р х и м а н д р и т - глава монастыря;
а р х и с т р а т и г военачальник, обычно употребляется с именем архангела Михаила;
а р х о н т - в Древней Греции высокая выборная должность, в Византии слово обозначало начальника, здесь - князь.
Б е р е н д е и - кочевые тюркские племена, упоминаемые в древнерусских летописях то торками, то черными клобуками;
б е р е с т я н к а - берестовая лодка на легкой деревянной основе;
б е р л а д н и к и - в Древней Руси XII столетия главным образом смерды и другие слои населения, убегавшие от феодального гнета и поселявшиеся в низовьях Дуная, преимущественно в небольшом городе Берладе (теперь Бырлад). Впервые упоминается в Ипатьевской летописи под 1159 г. в связи с нападением шеститысячного отряда во главе с князем-изгоем Берладником на города Галицкого княжества;
б е х т е р ц ы - латы;
б и р и ч - глашатай, а также сборщик податей и штрафов;
б о г с к и й - т. е. бугский, иными словами, расположенный по реке Буг, которая в древности называлась Бог;
б о л ь м и - очень, слишком;
б р а т и н а - медная или деревянная огромных размеров посуда для питья, предназначенная, как указывает само название, для братского дружеского возлияния;
б р е т я н и ц а - амбар, кладовая;
б р о д н и к и - бродяги, разбойники;
б о р т н и к - охотник за диким лесным медом;
б о р т ь - пчелиный улей в дупле дерева;
б у р т а с с к и й - от названия племени, проживающего в древности в низовьях Волги по соседству с хозарами, - буртасы, преимущественно занимались изготовлением меховых товаров;
б у т у р л ы к - доспех на ноги всадника.
В а с и л е в с - титул византийского императора;
в е ж а сторожевая наблюдательная башня;
в е л ь м и - очень;
в е р в и е - грубая пеньковая веревка, канат;
в е с ь - древнее финское племя, обитавшее вокруг Ростовского и Переяславского озер;
в е р т л ю г а - застежка в виде крючка и петли;
в и к и н г и - древнескандинавские морские разбойники, грабившие некогда прибрежные страны Европы;
в и р а - денежный штраф за убийство или увечье, налагавшийся на преступника в Древней Руси;
в л а т и и - ткань;
в о и - воины.
Г а п к а - большая плоскодонная лодка;
г е л о н ы - сарматское племя, жившее на Днепре, примерно на территории нынешней Украины;
г о р о д н я - срубы, засыпанные землею или камнями для укрепления;
г о с т ь, г о с т и - купцы, торгующие в чужом городе или в чужой стране;
г р и в н а - 1) древнерусская денежная единица; 2) шейное украшение в виде обруча;
г р и д н и ц а - парадное помещение в княжеском дворце;
г р и д ь - княжеская дружина;
г р и ф о н - греческое легендарное животное, имеющее птичью голову и туловище львицы с орлиными крыльями.
Д е с н и ц а - правая рука;
д е т и н е ц - внутренняя укрепленная часть города;
д и в и т и с с и й - верхняя парадная одежда византийского императора;
д о м е н и ц а - малая чугунно-плавильная печь.
Е л и к о - сколько;
е п и т и м ь я - наказание, налагавшееся в монастыре настоятелем.
Ж у к о в и н ы (ж у ч к а, ж и к о в и н а) - перстень с драгоценным камнем или перстень-печать.
З а б о р о л о - дощатый бруствер на городской стене или валу;
з а р а з и т ь с я - разбиться.
И в е р и й с к и й - от древнего названия Грузии - Иверия;
и е р е й - священник;
и м а т и - взимать, брать, забирать;
и н д и к т ы пятнадцатилетние циклы, применявшиеся в византийском летосчислении;
к а д ь - мера веса;
к а ж д е н и е - курение благовоний по обряду церковной службы;
к а л е н д ы - название первых дней каждого месяца у римлян;
к а л о г е р ы - первоначально: почтительное обращение в древних греческих монастырях младших к старшим, впоследствии сделалось нарицательным;
