Абдул-Азис вполне доверял Гассану. Его обвинение имело в эту минуту на султана такое действие, от которого можно было ожидать самых лучших результатов. Но султан, казалось, хотел поставить Шейха-уль-Ислама лицом к лицу с предъявленными ему обвинениями. Гассан ввел Мансура в кабинет. Тот сразу почуял беду, как только его заставили ждать, особенно когда его ненавистный враг пришел проводить его к султану. Однако он ничем не выдал своей ненависти и недоверия, а с гордой, величественной осанкой прошел в кабинет султана.
Он низко поклонился султану и сделал недовольный вид, когда Гассан встал возле своего повелителя.
— Ты пришел доложить мне, что пророчица будет казнена? — спросил Абдул-Азис.
— Я пришел к вашему величеству с другой вестью, — отвечал Мансур-эфенди, не удостоив Гассана даже взглядом, — с вестью, которая привела меня в крайнее изумление и которую я немедленно должен довести до сведения вашего величества!
— Ты возбуждаешь мое внимание, великий муфтий. Что это за известие?
— Убийца Магомета-бея, начальника твоих телохранителей, в прошлую ночь бежал из тюрьмы сераля!
— Офицер, который содержался там под арестом? — с досадой спросил султан.
— Зора-бей, ваше величество, бежал ночью, и все попытки догнать и задержать его были тщетны.
— Убежал? Как это могло случиться?
— Двери тюрьмы открылись перед Зорой-беем, — отвечал Мансур-эфенди с иронической улыбкой.
— Двери открылись?
— Обстоятельство это кажется удивительным, — продолжал Шейх-уль-Ислам, злобно улыбаясь, — но с дозволения вашего величества я сейчас же разрешу загадку!
— Говори!
— Молодой офицер, который стоит возле вашего величества, приказал открыть двери и вручил беглецу необходимые бумаги!
Султан вопросительно взглянул на Гассана.
— Что такое? Что все это значит? — строго спросил он.
— Его светлость мудрый и правосудный Шейх-уль-Ислам изволит говорить правду, ваше величество! — невозмутимо отвечал Гассан. — Зоре-бею был прислан приказ из министерства иностранных дел! Он был назначен военным атташе в Лондон и этой же ночью немедленно уехал к месту своего назначения, где он, вероятно, добьется таких же успехов, как и в борьбе с мятежными арабами!
— И ты, Гассан-бей, вручил ему этот приказ?
— Точно так, ваше величество!
— Я пришел просить ваше величество о преследовании беглеца и о наказании виновного, — продолжал Мансур, — я являюсь истцом.
— Разве ты не знал, что Зора-бей был арестован по моему именному приказу? — обратился султан к Гассану. — Как мог ты явиться подателем этих бумаг?
— Я поступил по совести: Зора-бей — верный слуга вашего величества! Тот же, которого он наказал за недостойный поступок, служил не вашему величеству, а Шейху-уль-Исламу, — бесстрашно отвечал Гассан, — пусть гнев вашего величества падет на меня и на Зору-бея, нас утешает только то, что мы верой и правдой служим вашему величеству и никому больше!.. А Магомет-бей душой и телом предан был его светлости Шейху-уль-Исламу и исполнял лишь одни его приказания. Никогда не могли бы вы, ваше величество, удостоить его полного доверия!
Мансур-эфенди задрожал от бешенства при этих словах Гассана.
— А потому на попытки Шейха-уль-Ислама отомстить Зоре-бею за начальника капиджей надо смотреть не иначе, как на желание отомстить за смерть своего протеже, чтобы возбудить тем сильнейшую привязанность к себе в его преемнике, — продолжал Гассан. — Я же того мнения, что солдаты и офицеры какого бы то ни было государства не могут служить двум господам, что они должны быть верными, преданными и покорными слугами своему государю и никому больше!
Султан был поражен словами Гассана, и когда тот смолк, наступила пауза.
— Я желаю сначала выслушать доклад великого визиря о деле того офицера, который ночью бежал из тюрьмы, — строго сказал Абдул-Азис, и этот ответ дал понять Шейху-уль-Исламу, что он проиграл дело.
— Махмуд-паша сообщит мне о назначении Зоры-бея, я думаю, оно крайне важно и необходимо!
— Крайне важно и необходимо, так я слышал из уст Махмуда-паши, — подтвердил Гассан. — Зора-бей отправлен атташе в Лондон, где у него важные связи!
— Доклад великого визиря разъяснит это дело. Мне говорят, — обратился султан к Шейху-уль-Исламу, который стоял перед ним бледный и со сверкающими глазами, — что воскресшая из мертвых девушка, называемая пророчицей, состояла под твоим надзором и руководством, так ли это, великий муфтий?
Мансур ожидал всего, только не этих слов, которые прямо показывали, что султан уже явно не доверяет ему. Абдул-Азис пристально и строго смотрел на Мансура, и тот должен был собрать все свое присутствие духа, чтобы не выдать себя.
— Правда, я был в доме софта, чтобы убедиться в чуде, — отвечал он тихим, беззвучным голосом, — вот и все.
— Где теперь тот софт? — спросил султан.
— Он сошел с ума.
— Я спрашиваю, где он, великий муфтий, ты понял меня?
— Он умер, ваше величество!
При этих словах Мансура Абдул-Азис быстро взглянул на него — взгляд этот был красноречивее слов, он ясно показал Шейху-уль-Исламу, что султан знал слишком много!
— Кто это, ваше величество, приписывает мне руководство пророчицей? — обратился Мансур-эфенди к султану, он понял теперь опасность своего положения и должен был использовать все, чтобы только победить, в противном случае ему грозила погибель.
— Гассан-бей, я велю тебе отвечать, — обратился султан к своему адъютанту.
Оба противника стояли теперь друг против друга.
— Я имею доказательство своих слов, — начал Гассан, — его светлость Шейх-уль-Ислам не захочет, да и не в состоянии будет отрицать то, что пророчица по имени Сирра, дочь старой толковательницы снов Кадиджи из Галаты, была орудием его планов. Его светлость не в силах будет также опровергнуть, что пророчица только повторяла слова, которые он подсказывал ей, стоя за ковром!
— Подсказывал ей! — вскричал султан.
— Свидетельница еще жива, стоит вашему величеству приказать, и она, пока еще не казнена, будет приведена сюда, от нее мы узнаем правду!
Мансур-эфенди видел, что падение его близко, однако он не хотел так легко выйти из игры.
— Слишком поздно! Солнце заходит! Пророчица сейчас примет достойное наказание, — сказал он.
— В таком случае, перед высоким лицом его величества, — обратился Гассан к Мансуру, — я спрашиваю вашу светлость, правду ли я сказал, и надеюсь, ваша светлость не допустит того, чтобы допрашивать свидетелей, подчиненных вашей светлости! Я повторяю свое показание, что пророчица была орудием вашей светлости и только повторяла те слова, которые ваша светлость подсказывали ей.
— Говори! Правда ли это? — спросил Абдул-Азис, едва сдерживая гнев.
— Надеюсь, ваша светлость не будет вынуждать меня допрашивать ходжу Неджиба и другого сторожа пророчицы, вами же назначенных!
— Ты приставил к ней сторожами своих слуг? — вскричал султан, не дожидаясь ответа от смертельно бледного Шейха-уль-Ислама. — Довольно! Я не нуждаюсь в показаниях слуг великого муфтия! Все так, как утверждаешь ты, Гассан-бей, невероятное оказалось правдой! Итак, пророчица была орудием в руках Мансура-эфенди! Тебе представится случай, — обратился он к последнему, — в уединении, в одиночестве подумать о том, что ты наделал и что произнес устами той пророчицы!
Шейх-уль-Ислам хотел просить султана выслушать его объяснения, но страшно разгневанный Абдул-Азис наотрез отказал ему.
— Ты узнаешь мои дальнейшие приказания, — сказал он, — а теперь — ступай!
Мансур-эфенди был низвергнут, впал в немилость и перестал быть главой всех магометан. Он был слишком горд для того, чтобы пасть в ноги султану, а может быть, видя бесполезность подобного унижения, удержался от него.
Он ограничился безмолвным поклоном и вышел из кабинета, бросив на Гассана взгляд смертельной ненависти.
С этой минуты Мансур перестал быть Шейхом-уль-Исламом, так как султан мог сменять и назначать его, но никогда, однако, не мог приговорить его к смерти или к лишению имущества.
— Ты оказал мне новую услугу, обличив этого неверного слугу моего трона, — сказал султан своему адъютанту, когда они остались вдвоем, — теперь я верю, что пророчица была невиновна.
— Несчастное орудие этого человека, которого постигла теперь немилость вашего величества, должно поплатиться жизнью за то, что показалось ему опасным, — отвечал Гассан, — солнце закатилось, и в эту минуту несчастное создание должно умереть!
— Этому не бывать! — воскликнул султан. — Пророчица должна жить, чтобы доказать вину Мансура-эфенди.
— Ваше величество прикажете…
— Я приказываю пощадить жизнь пророчицы.
— Если еще не слишком поздно, если палач в своем усердии не исполнил уже приговор Мансура и его сообщника и не казнил несчастную, то она будет спасена.
