— Мой муж рассказывал мне кое-что о вашем хранении завещаний, — сказала Ливия Друзилла, когда дети ушли, — но я не очень поняла. Можно мне когда-нибудь совершить экскурсию?
Аппулея засияла.
— Конечно! В любое время.
— A-а… сейчас?
— Если ты хочешь.
Итак, Ливия Друзилла повторила путь бога Юлия, который он проделал, когда стал великим понтификом. Ей показали много полок с пергаментами, на которых были отмечены детали завещаний, провели наверх, где находилось огромное количество отделений для корреспонденции, потом вниз, в подвал. Это было удивительно, особенно для такой женщины, как Ливия Друзилла, педантичной, любящей порядок во всем.
— А для сенаторов у вас отведено особое место? — спросила она после того, как обошла все и вдоволь наудивлялась.
— О да. Они здесь, на этом этаже.
— А если они были консулами, вы держите их отдельно от сенаторов?
— Конечно.
Ливия Друзилла приняла таинственный вид.
— Я бы никогда не посмела просить тебя показать завещание моего мужа, — сказала она, — но я очень хотела бы посмотреть какое-нибудь завещание человека того же статуса. Где, например, завещание Марка Антония?
— О, оно в особом месте, — сразу ответила Аппулея, ничего не заподозрив. — Хоть он консул и триумвир, он не принадлежит Риму. Поэтому его завещание хранится здесь, но отдельно от других.
Она подвела Ливию Друзиллу к стойке с множеством полочек, стоящей за экраном, отделяющим хранилище от территории весталок, и без колебания взяла с полки один-единственный лежащий там большой свиток.
— Вот, — сказала она, передавая документ Ливии Друзилле.
Жена Октавиана взвесила его на руке, повернула, посмотрела на красную печать: «Геркулес, ИМП. М. АНТ. ТРИ.». Да, это завещание Антония. Она сразу же со смехом отдала его обратно.
— Наверное, у него много распоряжений, — сказала она.
— Все великие люди так делают. Самое короткое завещание было у бога Юлия — такое благоразумие, такая четкость!
— Значит, ты можешь прочитать их?
Аппулея пришла в ужас.
— Нет-нет! Естественно, мы смотрим завещание, когда завещатель умирает и душеприказчик приходит за завещанием. Душеприказчик должен открыть его в нашем присутствии, потому что в конце каждого пункта мы должны поставить свою отметку.
— Отлично! — сказала Ливия Друзилла. Она чмокнула Аппулею в щеку, сжала ее руку. — Я должна идти, но еще один, последний, самый важный вопрос. Хоть одно завещание было вскрыто когда-нибудь до смерти завещателя, моя милая?
Снова ужас в глазах.
— Нет, ни разу! Это значило бы нарушить клятву, а этого мы никогда не сделаем.
Вернувшись домой, Ливия Друзилла нашла мужа в кабинете. Один взгляд на ее лицо — и он выслал вон писцов и клерков.
— Ну? — спросил он.
— Я держала в руках завещание Антония, — ответила она, — и могу сказать тебе точно, где оно хранится.
— Значит, кое-что нам уже удалось. Как ты думаешь, Аппулея даст мне прочесть его?
— Нет, даже если ты обвинишь ее в потере целомудрия и бросишь ее в подземелье на хлеб и воду. Боюсь, ты должен будешь силой вырвать свиток у нее — и у других.
— Cacat!
— Я советую тебе взять твоих германцев в атрий весталок в середине ночи, Цезарь, и заблокировать всю площадь с внешней стороны. Надо сделать это как можно скорее, потому что мне сказали, что Лепид скоро переедет в Общественный дом на половину великого понтифика. Наверняка будет шум, а ты ведь не хочешь, чтобы Лепид выбежал из своей половины посмотреть, что происходит. Завтра ночью, не позже.
Октавиан долго стучал в дверь, прежде чем в приоткрытой щели показалось испуганное лицо экономки. Два германца оттолкнули женщину и проводили своего хозяина до места, освещая дорогу факелами. Остальные германцы следовали за ними.
— Хорошо! — сказал Октавиан Арминию. — Если повезет, я получу его, прежде чем появятся весталки. Им еще надо одеться.
Ему почти удалось.
— Что это ты делаешь? — строго спросила Аппулея, появившись в дверях, ведущих в личные апартаменты весталок.
Сжав завещание Антония в руке, Октавиан заявил:
— Я конфискую предательский документ!
— Предательский? Как бы не так! — крикнула старшая весталка, загораживая ему выход. — Отдай это, Цезарь Октавиан!
Вместо ответа он передал документ через ее голову Арминию, такому высокому, что, когда тот поднял вверх руку с завещанием, Аппулея не смогла дотянуться до него.
— Ты будешь проклят! — с ужасом произнесла она, когда появились еще три весталки.
— Ерунда! Я — консуляр, выполняющий свой долг.
Аппулея дико закричала:
— Помогите, помогите, помогите!
— Уйми ее, Корнель, — велел Октавиан другому германцу.
Точно так же он усмирил и остальных трех весталок, после чего оглядел четырех женщин в мерцающем свете факелов. Глаза его холодно блестели, как у черного леопарда.
— Я изымаю это завещание из вашего хранилища, — сказал Октавиан. — И вы никак не сможете помешать мне. Для вашей же безопасности я советую вам молчать о том, что здесь произошло. Если вы скажете кому-нибудь, я не отвечаю за своих германцев, которые не почитают весталок и любят лишать девушек девственности, кем бы они ни были. Ведите себя тихо, дамы. Я говорю серьезно.
И он ушел, оставив удачу Рима всю в слезах.
В первый же удобный день он созвал сенат и пришел туда в очень хорошем настроении. Луций Геллий Попликола, который решил остаться в Риме, чтобы досаждать Октавиану, почувствовал, как у него встали дыбом волосы на затылке и на руках, а по спине потек холодный пот. Что еще приготовил этот маленький червяк? И почему у Планка и Тития такой вид, словно они сейчас лопнут от веселья?
— В течение двух лет я говорил членам этой палаты о Марке Антонии и его зависимости от царицы зверей, — начал Октавиан, стоя перед своим курульным креслом с толстым свитком в правой руке. — Но что бы я ни говорил, я не мог убедить многих из вас, присутствующих здесь, что я говорил правду. Вы все время требуете доказательств. Очень хорошо, у меня есть доказательства! — Он поднял вверх руку со свитком. — У меня в руке последняя воля Марка Антония, и в ней все доказательства, какие только могут потребоваться самым преданным сторонникам Антония.
— Последняя воля? — вскочив, спросил Попликола.
— Да, его завещание.
— Завещание человека священно, Октавиан! Никто не может вскрыть его, пока автор жив!
— Если оно не содержит предательских высказываний.
— Даже в таком случае! Разве можно считать человека предателем за то, что он говорит после своей смерти?
— Да, Луций Геллий. Определенно.
— Это незаконно! Я запрещаю тебе продолжать!
— Как ты можешь остановить меня? Если ты будешь вмешиваться, я велю своим ликторам вышвырнуть тебя. А теперь сядь и слушай!
Попликола огляделся вокруг, увидел лица, на которых было написано крайнее любопытство, и признал свое поражение На данный момент. Пусть это молодое чудовище сделает худшее, но потом… И он сел, зло глядя на всех.
Октавиан развернул завещание, но не стал читать. Он знал его наизусть.
— Я слышал, что большинство из вас называют Марка Антония самым истинным римлянином из всех римлян. Он заботится о процветании Рима, он храбрый, смелый, в высшей степени подходящий для распространения римского правления на весь Восток. Вот почему он просил — и получил! — Восток как свою территорию после Филипп. Это было десять лет назад. В течение тех десяти лет Рим едва видел его, так тщательно и ревностно исполнял он свои обязанности. Или такие из вас, как Луций Геллий Попликола, исполняли бы. Но с какими бы лучшими намерениями он ни поехал на Восток, это было недолго. Почему? Что случилось? Я могу ответить одним словом: Клеопатра. Клеопатра, царица зверей. Могущественная ведьма, занимающаяся оккультным идолопоклонством, познавшая науку любви и ядов. Разве вы забыли царя Митридата Великого, который ежедневно травил себя сотней ядов и принимал сотню противоядий? Когда он попытался убить себя ядом, яд не подействовал. Одному из охранников пришлось заколоть его мечом. Я еще напомню вам, что царь Митридат был дедом Клеопатры. Кровь в ее венах, естественно, враждебна Риму. Они с Антонием впервые встретились в Тарсе, где она очаровала его, но еще недостаточно. Хотя она родила ему двойню, Антоний оставался свободным от нее до зимы этого года, когда весной парфяне вторглись в Сирию. Он присоединился к ней в Александрии, но, когда появились парфяне, он оставил ее. Он должен был выгнать парфян. Но сделал ли он это? Нет! Он уехал в Афины, якобы затем, чтобы наблюдать за моими действиями в Италии. В результате он осадил Брундизий и в свое время заключил Пакт Брундизия, когда женился на моей сестре в доказательство того, что он — римлянин. Она родила ему двух девочек — вовсе не огорчение для того, кто уже имеет сыновей от Фульвии и Клеопатры.
