– Зачем ты это сделал? – спросил Саша.
Соловейчик закашлялся, долго и мучительно отхаркивался.
– Я просил перевести меня к Фриде или ее ко мне. Отказали. Я поехал к ней. В дороге задержали. Я убежал. Возвращаться в Рожково? Посадят, припишут побег. Вот и пошел в эту сторону. Искать меня будут внизу или на Канской дороге, а я, может быть, успею добраться до Братска.
– Алферов предполагал, что ты пойдешь в эту сторону.
– Он тебе это говорил?
– Да.
Борис молчал.
– До Братска месяц дороги. Не сегодня завтра станет зима. Замерзнешь в лесу, – сказал Саша.
– У меня нет другого выхода, – устало ответил Борис, – дойду – дойду, не дойду – не дойду.
– А что будет с Фридой?
– Ей ничего не будет. Она ничего не знает. Я ее после этапа не видел. Переписывался? Я со многими переписывался.
– Это не совсем так, – возразил Саша, – ты объявил ее своей невестой, значит, она близкий тебе человек, ее вызовут.
– Тебя тоже вызывали, что ты мог сказать? И она ничего не может сказать.
– Слушай, может быть, тебе лучше явиться в Кежму, к Алферову? Заявишь, что шел к нему, просить перевести тебя к Фриде или Фриду к тебе. Тогда получится совсем по-другому: из района ты не ушел, сам явился в Кежму.
– Шито белыми нитками, – поморщился Борис. – «Шел в Кежму» – меня-то задержали не по дороге в Кежму, а, наоборот, по дороге вниз. Нет, к Алферову я не пойду – отошлет в Канск.
– Дороги на Канск нет, – сказал Саша, – будет только через месяц, не раньше. Тюрьмы в Кежме тоже нет, где тебя держать-то? Алферову выгоднее принять твою версию: пришел хлопотать за себя и за Фриду. Он сам мне говорил: не хочу чрезвычайного происшествия. А то, что тебя взяли внизу, не имеет значения. Скажешь, в Рожкове не было лодки, а где-то в Коде или Пашине ты надеялся подрядить лодку.
– Алферов уже наверняка объявил мой побег, – возразил Борис. – Уж если он тебя вызывал, значит, принял меры.
– И все же, – настаивал Саша, – это единственный шанс. До Братска ты не дойдешь, перехватят в первой же деревне и тогда наверняка припаяют побег.
– Не буду заходить в деревни.
– А что будешь есть?
– Дашь мне немного жратвы, сала, сухарей, сахара, если есть…
– Конечно, дам! Но на сколько тебе этого хватит, сколько ты можешь унести?! В лесу сейчас не прокормишься – зима. Ружья у тебя нет. С голоду сдашься в первой же деревне. Пойми, дело идет о твоей жизни. Явишься к Алферову, ты ее сохранишь. И будет шанс выкрутиться. Пойдешь дальше – погибнешь в лесу или поймают тебя, и тогда уже никаких шансов.
Борис молчал, полулежал с закрытыми глазами, точно не слушал Сашу. Может быть, задремал.
– Переночуешь у меня?
Не открывая глаз, Соловейчик отрицательно мотнул головой.
– Усекут. И ты попадешься.
– За меня не беспокойся.
Борис открыл глаза, с неожиданной энергией заговорил:
– Если меня здесь увидят, то Алферов пойдет по этому следу. А мне надо пройти километров семьдесят – там мне помогут. И подводить тебя не могу. Ты даже не сможешь сказать, будто не знал, что я беглый, Алферов тебя предупреждал. Условимся: ты меня не видел, я тебя не видел! Что бы ни случилось и когда бы ни случилось, хотя через год, через два, через десять лет: я тебя не видел, ты меня не видел.
– Ну смотри, – сказал Саша, – все же, думаю, ты совершаешь ошибку. Через пару часов ты мог бы быть в Кежме. Алферов тебя потреплет немного, и на этом все кончится. Гарантии дать нельзя, но я думаю, так оно и было бы. Повторяю, это единственный шанс.
– Все решено, – твердо сказал Соловейчик, – можешь достать мне сало, сухарей, сахар?
– Сало могу, сахар постараюсь, сухари надо сушить, если подождешь, будут и сухари.
– Ждать я не могу. Принеси хлеба вместо сухарей.
– Борис! – сказал Саша. – Подумай, прошу тебя. Я не могу понять, на что ты рассчитываешь. Допустим, тебе удастся добраться до Братска… Это исключено, но допустим. А потом?
– Там меня переправят в Иркутск, сяду на поезд и поеду в Москву.
– Зачем?
– Искать правду.
Саше он казался сумасшедшим. Какую правду он собирается искать? А может, чего-то недоговаривает? Может, у него есть верные люди на дороге? Фридины друзья? Ему нужно пройти еще семьдесят километров, значит, Фролово, или Савино, или Усольцево. Но все они на островах, как он переберется через Ангару? Ангара еще не встала и встанет не скоро – течение тут быстрое. И все же на что-то рассчитывает. Видимо, и здесь, в ссылке, есть какие-то свои связи, свои возможности, о которых Саша не подозревает. Государство всегда казалось ему всесильным, всезнающим, всепроникающим. На самом деле это не так, его можно обойти. Зида предлагала ему другие пути. У Соловейчика, возможно, тоже есть свои пути, только Саша их не знает.
– Сколько времени тебе нужно, чтобы сбегать в деревню?
Это была просьба поторопиться. Саша встал.
– Часа через три вернусь.
– Я тебя буду ждать.
Борис снова привалился к дереву и закрыл глаза.
Все, что было раньше – арест, тюрьма, ссылка, – было несравнимо с тем, что совершается сейчас. Тогда он был ни в чем не виновен, теперь он впервые переступает закон. Помогает, будучи предупрежденным. Борис его, конечно, не выдаст, и все же «пособничество побегу» будет на нем висеть. И расплачиваться за это вдвойне обидно: побег Бориса – нелепость, пропадет в дороге или поймают.
Но все равно он обязан помочь Борису. Важно только, чтобы в деревне никто ничего не заподозрил. Просить сало и хлеб у хозяев? Для кого? Явная улика. Единственный, кто может помочь ему, – Зида. Если у самой нет, пойдет к соседям. Она всегда покупает продукты, подозрения не вызовет. Шматок сала, хлеба или лепешек, пару десятков яиц вкрутую, сахар у нее есть, есть и конфеты, присланные мамой из Москвы, соль…
Зиде он скажет: «Достань! Мне это нужно, зачем, не спрашивай и забудь об этом».
Зида ни о чем не спросила. Сходила к соседям, принесла сало, вяленое мясо, лепешек, сварила яйца, достала сахар, конфеты, все хорошо завернула, сложила в холщовую сумку, с какими местные охотники отправляются в лес.
И по тому, что она все сложила в такую сумку, было ясно – догадывается.
В дверях Саша обернулся:
– Я у тебя ничего не брал.
Что бы ни случилось, как бы ни повернулось, Зида ни при чем.
Зида кивнула головой:
– Хорошо.
Услышав Сашины шаги, Борис открыл глаза, приподнялся, помотал головой, как бы стряхивая с себя сон, переложил продукты в заплечный мешок, только соль не взял.
– Есть у меня.
Потом встал. Саша помог ему продеть руки в лямки мешка.
– Ну, друг, прощай!
Борис неловко – мешал мешок – обнял Сашу. Они расцеловались.
– Завтра с утра я буду на этом месте, – сказал Саша, – если передумаешь и вернешься, встретимся.
– Не передумаю, – ответил Борис, – ты все сделал аккуратно?
– Об этом не волнуйся.
Орджоникидзе остался недоволен инцидентом с комиссией Пятакова, недоволен тем, что Марк Александрович фактически выдворил комиссию с завода, недоволен нахлобучкой, полученной от Сталина по вине Марка Александровича. Сталин поддержал тогда Марка Александровича, однако никакого документа, который бы узаконил затеянное Марком Александровичем жилищное, коммунальное и бытовое строительство, нет. Есть слова, а слова забываются. Пока нет официального одобрения, Рязанов остается под ударом.
И потому Марк Александрович охотно согласился на предложение редакции журнала «Большевик» написать статью о положении дел на заводе и проблемах, стоящих перед отечественной черной металлургией. «Большевик» – главный партийный журнал, статья поможет заводу: поставщики и смежники воспримут ее как директиву. И главное: статья даст возможность публично зафиксировать и, следовательно, узаконить затеянное им строительство.
Статью Марк Александрович написал за два вечера. Основные ее положения сводились к следующему.
Американцы разрабатывали проект завода с большой поспешностью, он нуждается в поправках. Марк Александрович перечислил основные. Но одновременно он призывал широко знакомить наших металлургов с лучшими образцами работы американцев и подробно указал, в чем именно мы от них отстаем.
Главная же задача черной металлургии на Востоке – закрепление высококвалифицированных, устойчивых рабочих и инженерно-технических кадров. Отсюда необходимость широкого жилищного, коммунального, культурного и бытового строительства. Марк Александрович перечислил уже произведенные работы (из-за которых и приезжала комиссия), отметил их как достижения, одобренные Центральным Комитетом партии (он имел в виду слова Сталина), и указал, что завод эту работу будет продолжать.
В заключение Марк Александрович в резкой форме критиковал неисправных поставщиков. В середине ноября статья появилась на страницах журнала, а в конце ноября Марк Александрович приехал в Москву на Пленум ЦК партии.
Пленум обсуждал только один вопрос – отмену с первого января 1935 года карточной системы на хлеб и другие продукты.
