1634 году Бориса Пушкина посадили в тюрьму за челобитье на Пожарского». [84]
Эти местнические споры, зачастую смешные для современного читателя, важны для нас тем, что они показывают отношение власти к Дмитрию Михайловичу. Михаил и его окружение пытались вести кадровую политику так, как будто не было Смуты, польской оккупации и освобождения Москвы. Для них воеводы второго ополчения, тушинские бояре и сторонники королевича Владислава были равны. Зато принципиально важное значение имело, кем был их прапрадед, причём не по происхождению, как это было в Западной Европе, а по тому, каким он был воеводой где-нибудь при Василии III или Иване III: первым воеводой, вторым воеводой, большого полка, полка левой или правой руки и т. д.
С 1628 по 1631 год Д. М. Пожарский служил воеводой в Новгороде Великом. В 1632 году царь Михаил, воспользовавшись смертью короля Сигизмунда III, начал боевые действия против Польши. Осенью 1632 года тридцатидвухтысячная русская армия при 158 орудиях двинулась под Смоленск. Во главе её были поставлены воеводы Михаил Шеин и Артемий Измайлов. На содержание войска и другие расходы потребовались значительные средства, поэтому «государи», то есть Михаил и Филарет, постановили ввести единовременный чрезвычайный налог. Решено с купцов взять пятую часть их дохода, а с бояр, окольничих, стольников, стряпчих, дворян, дьяков и приказных людей взять, кто сколько даст. Крутицкий митрополит и некоторые архиереи и игумены тут же на соборе объявили, сколько они дают своих домовых и келейных денег. Остальные духовные и светские люди объявили, что деньги дадут, а кто сколько даст — принесут росписи.
В Москве сбор денег был поручен князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, симоновскому архимандриту Левкию, Моисею Глебову и двоим дьякам. По другим городам деньги собирали архимандриты, игумены и дворяне. Купцы должны были выбрать среди себя честных представителей, которые, дав присягу, должны были объявить, сколько у кого из них именья и промыслов. Все собранные таким образом деньги должны были присылать в Москву князю Пожарскому, который записывал суммы по статьям в приходные книги.
В сентябре 1633 года войско М. Б. Шеина попало в сложное положение под Смоленском. Шеин попросил помощи. На это царь Михаил ответил: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе. Мы указали идти на недруга нашего из Москвы боярам и воеводам, князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому и князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому со многими людьми. К вам же под Смоленск из Северной страны пойдёт стольник Фёдор Бутурлин, и уже послан к вам стольник князь Василий Ахамашуков Черкасский с князем Ефимом Мышецким. Придут к вам ратные люди из Новгорода, Пскова, Торопца и Лук Великих. И вы бы всем ратным людям сказали, чтоб они были надёжны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно».
Войско князей Черкасского и Пожарского вышло из Москвы и... застряло в Можайске. Там воеводы и узнали в начале марта 1634 года о почётной капитуляции войска Шеина под Смоленском. Почему Черкасский и Пожарский за пять месяцев не сумели дойти от Москвы до Смоленска, я объяснить не могу. Это ещё одна загадка нашей истории. Ясно, что здесь могло быть или традиционное российское разгильдяйство — «хотели, как лучше, а вышло, как всегда», или предательство. Существует довольно обоснованная версия, что бояре и царь Михаил ненавидели Михаила Борисовича Шеина и решили его погубить, умышленно затягивая движение войска. Чтобы избежать упрёков ретивых патриотов: «вот, мол, самого Пожарского в предатели записал», я расставлю точки над «i». Пожарский был вторым воеводой, то есть командовал войском в Можайске не он, а князь Черкасский, а главное, каждый шаг воевод контролировался из Москвы, благо до неё было всего сто вёрст. Выступление же князя Пожарского против верховной власти в военное время могли расценить как мятеж. Пожарский молчал, когда войско остановилось в Можайске, молчал и в Москве, когда судили и казнили героя обороны Смоленска.
Участие Пожарского в войне 1633 года большинство наших историков замалчивают. Некоторые же пытаются объяснить недостатком сил. Так, Валерий Шамшурин пишет: «Но Пожарский оказался без войска. Сбор дворянского ополчения задержался надолго, вместо тысяч собралось лишь три с половиной сотни ратников. С такими силами нечего было и думать пускаться в путь». [85]
На самом деле у Черкасского и Пожарского сил было вполне достаточно, одних только иностранных наёмников под командованием полковника Александра Гордона насчитывалось 1729 человек. Вообще говоря, ещё в 1631 году в войске царя Михаила служило 66690 человек, а сколько ещё было мобилизовано в 1632—1633 годах? Риторический вопрос: а где они были?
Польских войск под Смоленском стояло немного. Резервов в Польше у короля Владислава практически не было. Даже небольшой отряд в три-пять тысяч хорошо обученных ратников мог перерезать коммуникации противника между Смоленском и Польшей. И тогда капитулировать пришлось бы не Шеину, а войску Владислава и гарнизону Смоленска.
О дальнейшей жизни Дмитрия Михайловича Пожарского до нас дошли лишь отрывочные сведения.
Так, Д. М. Пожарский упоминается в одной очень пикантной истории. Речь идёт о любопытной челобитной, которую он подал царю в 1634 году вместе со своим двоюродным братом князем Дмитрием Петровичем Пожарским. Из этой челобитной видна вся крепость родовых отношений в то время: дядя имел право бить, сажать на цепь, ковать в железа племянника за дурное поведение, а когда эти средства не помогали, то жаловался царю из боязни, чтобы за дурное поведение племянника не пришлось отвечать дяде, так как при единстве рода старший родич отвечал за младшего. «Племянник наш, — говорилось в челобитной, — Федька Пожарский на твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьёт беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума, а нас не слушает. Мы, холопи твои, всякими мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали; поместьице твоё, царское жалованье, давно запустошил, пропил всё, и теперь в Можайске из кабаков нейдёт, спился с ума, а унять не умеем. Вели, государь, его из Можайска взять и послать под начал в монастырь, чтоб нам от его воровства вперёд от тебя в опале не быть». Как среагировал царь и удалось ли ему унять «плейбоя» Федьку Пожарского, к сожалению, неизвестно, поскольку документы утеряны.
В начале 1635 года у Пожарского умерла жена Прасковья Варфоломеевна, а в августе того же года он женился на Феодоре, дочери боярина Андрея Ивановича Голицына. Род Голицыных был достаточно знатен, как уже говорилось, они происходили от великого князя литовского Гедимина. Но эта ветвь Голицыных не имела никакого политического веса.
