Я могу представить это бедное дитя в руках таких людей, особенно Жанны, возбужденную тем, что ей предстояло сыграть роль королевы, о которой ей часто говорили, что она на нее очень похожа. Надо учесть, что ей за это еще и платили. Жанна намекнула, что она не только будет вознаграждена ею и графом, но что даже сама королева, без сомнения, пожелает продемонстрировать свою благодарность. Зачем ей спрашивать о том, что все это значит? Ей не дали никакого объяснения, а если бы и дали, то она могла бы все что угодно принять за чистую монету. Ее роль сводилась к слепому следованию указаниям, и она, вне всякого сомнения, надеялась только на то, что сможет сыграть ее удовлетворительно. В кармане ее платья из муслина было письмо, которое она должна была вынуть и передать мужчине, с которым встретится; она также должна была вручить ему розу и не забыть произнести при этом слова, которым ее научили.
Была темная ночь — ни луны, ни звезд, — идеальная для разыгрываемой сцены. В парке все было тихо, единственный звук, который можно было услышать, — шум воды, играющей в фонтанах. Графиня с мужем провели молодую девушку в муслиновом платье через террасу, мимо сосен и елей, вязов, ив и кедров в рощу Венеры.
Подошел человек, одетый в одежды, которые эта девочка легко могла принять за ливрею королевского слуги.
— Итак, вы пришли, — сказал граф, и мужчина низко поклонился. Эту роль играл Рето де Вийет.
Оливе сказали, где стоять и ждать в то время, как граф и графиня вместе с Рето исчезли среди деревьев. Бедная девочка! Она, должно быть, испытывала страх, чувствуя себя одинокой в этой роще ночью. Мне хотелось бы знать, о чем она думала в тот момент.
Но вот появился мужчина — высокий, стройный, в длинном плаще и широкополой шляпе, низко надвинутой, чтобы скрыть лицо. Это был кардинал де Роган.
Олива протянула розу. Ее, должно быть, поразил пыл, с каким он принял ее. Я могу представить его коленопреклоненным, целующим край ее муслинового платья.
Затем он поднял глаза, и она сказала то, чему ее научили:
— Вы можете надеяться, что прошлое будет забыто.
Он поднялся на ноги, приблизился, и из него полился поток слов. Он был в экстазе. Он хочет доказать свою преданность и все в том же духе. Бедная маленькая Олива! Что она могла понять из этого? Она не привыкла к подобным быстрым переменам. Какое, наверное, она почувствовала облегчение, обнаружив рядом с собой графиню, взявшую ее за руку и потянувшую в тень:
— Быстрее, мадам. Сюда идет графиня д'Артуа.
Кардинал низко поклонился и поспешил прочь. Графиня, все еще крепко держа Оливу, едва сдерживала свое торжество. Олива забыла вручить письмо, но весь план в целом даже превзошел ожидания Жанны.
Вот так они и поймали глупого кардинала в свою сеть. Он действительно поверил, что графиня организовала ее встречу со мной. Как он мог позволить себя так одурачить? Неужели он в самом деле думал, что я выйду ночью в парк на встречу с мужчиной? Но тогда выходит, что он слышал оскорбительные вымыслы, которые приписывали мне сотни любовников, и, как многие другие во Франции, поверил в них. Возможно, поэтому у него и появилась бредовая идея стать одним из них.
Случайно в доме Жанны на улице Нев-Сен-Жиль, худа прибыла карета с авантюристами, из рощи Венеры, оказался один из ее друзей, молодой юрист, он написал отчет о том, что видел, с которым я впоследствии ознакомилась:
«Между полуночью и часом ночи мы услышали шум кареты, из которой вышли господин и госпожа де Ламот, Рето де Вийет и молодая женщина в возрасте от двадцати до тридцати лет с превосходной фигурой. Обе женщины были одеты элегантно и в то же время просто… Они говорили всякие глупости, смеялись, пели, так что невозможно было понять, что у них на уме. Дама, которую я не знал, разделяла общее бурное веселье, но вела себя несколько робко и сдержанно. Лицо этой женщины с первого же взгляда вызвало во мне некоторое беспокойство, которое испытываешь в присутствии человека, которого определенно где-то видел ранее, но не можешь вспомнить где… Что меня более всего поразило в ее лице, так это почти полное сходство с королевой».
Мэтр Тарже из французской академии, бывший одним из адвокатов защиты кардинала, писал:
«Для меня нет ничего удивительного в том, что в темноте кардинал по ошибке принял девицу д'Олива за королеву — та же фигура, такое же телосложение, такие же волосы, поразительное сходство лиц».
Итак, первый маленький заговор удался, и настало время приступить к более значительному.
Тарже четко изложил его суть, когда выступал от имени своего клиента:
— После этого рокового момента (встречи в роще Венеры) кардинала больше нельзя считать действующим добросовестно, он слеп и из-за этой своей слепоты попадает в абсолютную зависимость. Его подчинение распоряжениям, полученным через мадам де Ламот, связано с чувством глубокого уважения и благодарности, которые проходят через всю его жизнь. Он будет со всем смирением ожидать момента, когда проявится ее обнадеживающая доброта, оставаясь абсолютно покорным. Таково состояние его души.
Мадам де Ламот понимала это. Она, должно быть, испытывала беспокойство, так как даже ее оптимистический ум способен был понять, что один неверный шаг может привести к краху всего задуманного мошенничества.
Жанна добилась возможности поговорить с кардиналом почти сразу же после состоявшегося свидания и сообщила ему, что королева дала ясно понять, что благоволит к нему, и как самая великодушная из женщин хотела бы пожаловать пятьдесят тысяч ливров благородной, но обнищавшей семье. В настоящий момент она испытывает нехватку наличных средств, но если бы кардинал мог ссудить ей подобную сумму… и передать ее через мадам де Ламот… то она бы увидела, кто является ее подлинным другом.
Как мог этот человек оказаться в таких дураках? Старый вопрос, который я и множество других задавали себе, когда это гнусное дело раскрылось.
Он верил всему, что они говорили, потому что хотел верить, но все это время он был в тесном контакте с Калиостро, который заверял его, что может предсказывать будущее и что он видит кардинала, извлекающего выгоду от связи с лицом очень высокого ранга. Это радовало суеверного и доверчивого кардинала.
Испытывая нехватку денежных средств, он занял их у еврея-ростовщика, заверив его, что тот был бы благодарен, если бы узнал, на какие цели пойдут эти деньги.
Действуя подобным образом, Жанна стала выманивать у кардинала все больше и больше денег, что позволило ей приобрести большой дом в Бар-сюр-Об, где она когда-то жила в полной нищете и где могла продолжать выступать со сказочкой, что сейчас ее с уважением принимают при дворе из-за ее связи с королевским семейством.
Если бы она довольствовалась тем, что ей удавалось присваивать по мелочам, то могла бы до конца своих дней жить в достатке. Но она была женщиной с неуемным честолюбием и поэтому разработала план в отношении колье.
На одном из вечеров, которые она устраивала, она услышала о неприятностях ювелиров. Бомер и Бассандж не могли говорить ни о чем другом, кроме как о бриллиантовом колье, которое они не могли продать. Они связывали свои надежды с королевой, но королева не захотела его покупать. Мадам де Ламот неоднократно хвасталась своим влиянием на королеву, она и ее муж уже выманили деньги у различных людей под тем предлогом, что помогут им занять выгодные посты при дворе. Поэтому было вполне естественным, что встревоженные ювелиры обратились к ней по поводу этого колье и просили использовать свое влияние, чтобы заинтересовать меня в нем.
Мадам де Ламот ответила, что это вполне возможно, и вот тогда зародился ее план.
Она сделает все от нее зависящее, чтобы порекомендовать королеве пересмотреть вопрос о покупке этого колье. Не может ли она взглянуть на него? Нет ничего проще. Ювелиры сами принесут его на улицу Нев-Сен-Жиль.
Я могу хорошо представить себе, как де Ламоты были ослеплены им. Помню, когда я впервые увидела его, то была поражена. Действительно, оно было составлено из самых прекрасных камней Европы. Я считала его вульгарным, но оно, конечно, было блестящим произведением ювелиров, самым прекрасным, которое я когда-либо видела.
Я и сейчас его хорошо помню. Я видела его так часто на моих изображениях, распространяемых по Парижу, что многие были готовы поверить, будто я украла это колье, и когда меня хотели еще более оскорбить, то рисовали его вокруг моей шеи.
В этом колье было семнадцать бриллиантов, почти таких же крупных, как фундук, и они сами по себе составляли ослепляюще красивую композицию, но ювелиры добавили еще петли с грушевидными подвесками, кистями и второй ниткой бриллиантов; был даже третий ряд, украшенный узелками и кисточками из драгоценных камней, и каждая из четырех таких кисточек сама по себе стоила целого состояния. В колье было две тысячи восемьсот каратов камней, и не было до сих пор ничего подобного ему. И больше никогда не будет — ни такого ценного колье, ни колье с такой судьбой.
