Женщина в отчаянии
Той же ночью герцогиня, лежа в постели, прислушивалась к стуку дождевых капель по крыше замка. Дождь скорее не лил, а накрапывал. Унылые низкие тучи укрывали пропитанный туманом город. Рядом похрапывал погруженный в глубокий сон герцог. В тот вечер они трижды предавались любви, отчасти подстегиваемые желанием произвести на свет дитя, отчасти благодаря принятой герцогом дозе афродизиака, купленного им у актеров. В третий раз он уговорил ее тоже попробовать снадобье.
— Вдруг это поможет. Я имею в виду, в наших попытках. Вдруг в этом пузырьке заключен крохотный джинн в виде нашего ребенка. Вдруг это высвободит в тебе что-то, даст плодородную почву моему семени. Давай попытаемся.
Так или иначе, любовный эликсир сделал свое дело. Герцог стал ненасытным, и она тоже. Но к их любви было подмешано отчаяние, которое, похоже, начало отравлять ее. Кроме того, герцогиня не могла не замечать, что он винит в их бездетности именно ее.
Она и сама винила себя. Глаза наполнялись слезами, стоило ей подумать о своей неспособности подарить герцогу ребенка, несмотря на все отвары, которыми целый год снабжал ее Дон Фабрицио. Ничего не помогало. Они лишь вызывали желудочное расстройство и лишали аппетита. И теперь, когда они соединялись на супружеском ложе, во взгляде герцога проскальзывали гнев и отчаяние.
Она слушала звук дождя, глаза ее были открыты, подушка намокла. Этот размеренный звук словно выражал всю скорбь мира и ее сердца. Скорбь терзала ее, и герцогине казалось, что если она не станет сдерживаться, поток ее слез превратится в полноводную реку. Эликсир между тем продолжал действовать. Покалывание расходилось изнутри к рукам и ногам, сердце стучало. Встав с кровати, она подошла к окну, выглянула на улицу и решила, что, несмотря на погоду, прогулка — единственный способ противостоять силе снадобья.
Герцогиня накинула длинный плащ с капюшоном, проскользнула мимо спящего стражника и почувствовала, что действие афродизиака вновь усиливается. И вдруг она различила музыку. Музыка звучала все время, но так слабо, что прежде она не замечала ее. Далекая, незнакомая музыка. Манящая. Музыка небес. Опустив капюшон, герцогиня быстро направилась к центральной площади Кремоны.
В то время как Фабрицио брел по улице, прикрывая голову капюшоном сутаны, небеса, казалось, прямо-таки опустились на город. Влага проникла во все укромные щелочки и уголки Кремоны. Дымка дождя, капли тумана, густая пелена, укрывшая стены домов и церквей. Она проникла в дома, сделала водянистыми плоды, размочила рис и муку, пропитала влагой гобелены на стенах замка, любовников в постелях, ресницы и волосы спящих детей.
Остановившись, Фабрицио не сразу понял, что идет дождь. Он почувствовал каплю, упавшую на шею под волосами. Капля скатилась за ворот и подобно холодному пальцу скользнула вдоль позвоночника вниз и на его подпоясанной талии впиталась в одежду.
В голове священника по-прежнему звучал далекий голос скрипки, но теперь он стал громче. Фабрицио искал источник этой неописуемой музыки, уверенный, что он находится не в его душе, а в какой-нибудь мастерской или гостиной неподалеку. Звук полностью пленил его, подобно наркотику.
Словно луч, упавший на поверхность воды, мелодия проникла в глубину его сердца и прошла насквозь.
Он шел дальше. Туман заполнял его глаза, уши, мысли и мечты. Он пропитывал старые скрипки, надежно спрятанные в футлярах, и новые, свежие, только сделанные. Пробрался к облаткам для святого причастия, слегка разбавил вино в церкви и таверне. Пропитал саму историю, словно дождь шел всегда и солнце не появлялось со времен этрусков.
Туман осел на мраморе собора, увлажняя склепы и останки в них, омыл лики святых на фасаде собора и проник в полую статую пророка Исайи, вытекая из глазниц, словно пророк плакал обо всех заблудших душах в мире. Он просочился в святые мощи в кремонском соборе и разбавил драгоценную кровь Христову, святыню собора соседней Мантуи.
Дон Фабрицио припомнил, как зашлось у него сердце, когда он попробовал эликсир. Горький. Горше чистого экстракта миндаля. Горше белладонны. От малюсенькой капли, скользнувшей по языку в глотку, живот немедленно скрутило. Голова закружилась. Он решил, что ему поможет свежий воздух. Десять минут он стоял у входной двери, задыхаясь от дурноты и слушая неописуемо прекрасную музыку, и вернулся в лабораторию принять противоядие. Священник решил, что без противоядия не обойтись. Музыка была такой изысканной и пленительной, что он бы с радостью дал ей унести себя. Я бы охотно умер с этой музыкой. Позволил бы ей вознести меня в рай. И что-то мне подсказывает, что там же я нашел бы кромешный ад. Фабрицио быстро осмотрел сотни пузырьков на полках. Неверный выбор мог оказаться смертельным, но что-то нужно предпринять, иначе он разлетится на миллион кусочков, подобно каменной статуе архангела Михаила, что годом раньше упала с фасада собора и разбилась на мраморных ступенях.
Священник принял горсть руты душистой и хмеля, запив их водой, но тут же понял, что они недостаточно действенны. В отчаянии попробовал кервель, прогоняющий скверные сны. Никакого эффекта. Что-то посильнее, подобное удару копыта. Ядовитая белена. Может вызвать галлюцинации, иллюзию полета. Он потянулся за беленой, задумался, снова потянулся.
Фабрицио схватил пузырек, наполненный синевато-лиловой жидкостью, вынул пробку и сделал большой глоток. Желудок сжался пружиной, словно выталкивая незваного гостя. Вздохнув, Фабрицио успокоился, зная, что не умрет. До него по-прежнему доносилась музыка, чувственная, чарующая, легкая, как шум апрельского ветра в кронах лимонных деревьев, и в то же время настойчивая и неотвратимая. И он вышел в серую туманную мглу в поисках ее источника.
Дон Фабрицио прошел мимо мастерской Никколо, там было темно и тихо. Никто не играл на скрипке ни здесь, ни в других домах и мастерских, мимо которых он проходил. В соборе и крестильне тоже никого не оказалось. Но восхитительная музыка все так же неистово билась в нем.
Фабрицио остановился на главной площади и уставился на циферблат часов на башне возле собора. Он потер глаза, потряс головой. Четыре стрелки часов вращались вперед и назад, по ходу и против хода времени.
— Музыка, музыка всему виной.
Промокший в тумане насквозь, он смотрел, как стрелки расписных часов двигаются вперед и назад. Удивительным образом их движение совпадало с музыкой.
Он взглянул на свои руки. Это были руки молодого мужчины, чужие или его собственные, но его молодого, такого, каким он был много лет назад. Кровь пульсировала в венах, музыка, несмотря на очарование, болью отдавалась в голове.
В эту секунду свет кометы упал из-за туч длинными нитями, подобными дождевым струям.
На другой стороне площади сквозь туман он различил женщину в капюшоне, кроме них в эту ужасную погоду там не было никого. Она торопливо свернула в переулок. Краем глаза священник уловил ее движение и двинулся следом. Я не святой, но это безумие. Ноги несли его против воли. Впереди женщина скользнула в еще более узкую и темную улочку. Фабрицио двинулся следом. Когда до женщины оставалось десять шагов, она остановилась и обернулась. Это была герцогиня. Священник подумал, что она необычайно хороша. Герцогиня узнала его и улыбнулась. Казалось, улыбка поднялась из глубин ее существа.
— О, Фабрицио, это вы. — В голосе ее звучала отчаянная мольба. — Я… вы мне не поможете? Прошу вас.
Священник подошел ближе:
— Да, конечно. Что случилось?
— Я сделала нечто ужасное. Я отпила глоток эликсира, что муж купил у актера на площади. Кажется, я схожу с ума. Я много часов ходила по улицам. Я так, так…
— Зачем вы его пили?
Она покачала головой:
— Он попросил. И я видела, сколько радости, сколько удовольствия это доставило ему на нашем… Мне нужно…
Взяв священника за руку и глядя ему прямо в глаза, она увлекла его дальше, в тень галереи.
В этот миг Фабрицио услышал, как еле слышный голос скрипки становится громче и громче. Дождь падал на безлюдную улицу, вода ручьями текла по трещинам в каменной мостовой. Туман проник повсюду, поглотил город целиком, влажный воздух искрился от нависшего напряжения.
Наконец, плач скрипки обернулся чистым слепящим светом.
Пьеса начинается. Письмо
Многочисленные зрители на площади теснились вокруг сцены, привлеченные звуками труб, барабанов и струнных инструментов. Опоздавшие, заслышав музыку, спешили на площадь. Стоявшие позади поднимались на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы увидеть происходящее. Богатые люди, сидевшие на скамьях возле помоста, прекратили разговоры и в ожидании смотрели наверх. Музыканты доиграли и покинули сцену.
