— Не заметил. Я кружил по Городу лишних полчаса. На улицах уже полно народу. Любая псина потеряет след. А зачем тебе Декстр? — Кука занервничал.
— Я же беру с собой его сына! Вот приду и скажу: если его мальчишка хочет ехать со мной в Парфию, пусть собирается, мы в ближайшие дни выезжаем. А заодно выясню, что ему известно по этому делу, — если смогу, конечно.
— Ты что-то выпытаешь у Декстра? Ну-ну… Погоди! Уезжаешь? Уже? Мы же Кориоллу отправляем. Когда едешь?
— Послезавтра — в крайнем случае, выедем как будто вместе с Кориоллой из дома, а потом разделимся.
— Так рано?
— Наоборот — поздно. Нас могут опередить. А ты, Кука, остаешься здесь в доме и…
— Останусь, конечно. Но учти — я стою третью ночную стражу на Палатине, так что ночью пусть караулит Фламма. Я приду утром и сменю нашего библиотекаря.
* * *
То, что Приск, бывший центурион и бывший префект, перейдя во всадническое сословие, решил сделаться военным трибуном, не казалось странным, хотя обычно эти должности искали в более юном возрасте. После того как на Рим пролился золотой дакийский дождь и столица просто изнемогла от устроенных в честь победы игр, многие кошельки опустели. Удивительно, как быстро исчезают золотые ауреи в этом Городе. Приск не был исключением: проживший почти все взрослые годы на границе, он не представлял, сколько стоит жизнь в столице, и половина добычи и наградных денег исчезла в первый же год после возвращения из Дакии. Ремонт возвращенного отцовского дома потребовал огромных средств. Но все же Приск сумел сделать неплохие вложения, купив мозаичную мастерскую. Но доходы от нее не покрывали и половины нужд городской жизни. Так что на оставшиеся ауреи планировалось приобрести поместье — как дополнительный источник дохода. К тому же в конце лета в Риме всякий год начинала свирепствовать опасная лихорадка, и люди побогаче, да еще с детьми стремились покинуть Город. Хорошо, что Кориоллу готовы были принять родственники Плиния. Но набиваться в гости к кому-то из милости каждый год Приску претило до чрезвычайности.
Да, да, маленькое поместье просто необходимо… А можно и большое, если в Парфии ему так же повезет, как повезло в Дакии.
«Э, приятель, не лги самому себе… — размышлял Приск, проталкиваясь по запруженным народом римским улицам. — Добычу тебе Фортуна не гарантировала. А на Восток ты стремишься не ради золота, а чтобы вновь испытать свои силы, доказать, что от тебя еще что-то зависит… Мастерская — это хорошо. Дом — отлично… Семья — ну, семья бесценна… Но ничто не заменит тебе ощущения, что от тебя лично зависит судьба империи. И пусть таких, как ты, — сотни и тысячи, все равно именно твой неверный или, наоборот, верный шаг определит будущее. Возможно, в этом походе ты больше потеряешь, чем добудешь, возможно — погибнешь… но ты жаждешь отправиться в путь. И ничто тебя не остановит…»
* * *
Афрания Декстра Приск всегда опасался.
Когда-то центурион фрументариев обвинил юного Гая в предательстве, потом произошло внешнее примирение, и даже — вот ирония судьбы — Приск и его друзья были обязаны Афранию жизнью, когда обнаружили клад Децебала в горах Дакии. Но все равно назвать Декстра своим другом Приск никогда бы не решился. Скорее, они были союзниками, поскольку оба числились людьми Адриана.
Хотя и за это союзничество Приск поручиться не мог — Афраний вполне мог вести двойную игру.
Однако, когда Приск появился в доме Афрания без приглашения и без предупреждения, хозяин тут же его принял. Можно сказать, принял радушно, хотя Декстр был несколько озадачен, услышав, что его приемный сын отправляется на военную кампанию немедленно. Много лет Декстр числился формально снабженцем хлебом, а на самом деле — тайным агентом. По римским меркам — агентом очень ловким. С недавних пор он оставил службу, женился и занимался делами — сын консула, он без труда смог бы войти в сенаторское сословие, если бы отслужил как положено, не центурионом, а трибуном-латиклавием и после этого занял должность квестора. Но теперь ему становиться квестором было по меньшей мере нелепо. Когда человеку далеко за тридцать, унизительно взбираться на первую ступеньку карьерной лестницы. Но Траян вот-вот должен был отправиться на войну, посему Афраний вновь собирался надеть шлем с поперечным гребнем.
— В Вифинию? — переспросил Декстр, когда Приск рассказал о грядущей поездке.
— Все равно мне так и так придется ехать через Эфес, — заметил Приск. — А Плиний обещал оплатить дорогу до Никомедии. Мне бы хотелось немного сэкономить на поездке.
— Хочешь сказать, ты опять без денег? — делано изумился Декстр.
Видимо, он считал, что несколько золотых кубков из клада Децебала должны были обеспечить Приска на всю оставшуюся жизнь.
Право же, когда отец оставляет тебе в наследство десятки миллионов сестерциев, денежные проблемы кажутся такой мелочью. Совсем другое дело, если ты был беден и привык оперировать сестерциями, а не их миллионами. Внезапное богатство сбивает с толку. Миллион сестерциев кажется невероятным богатством — но лишь до тех пор, пока ты не приехал в Рим.
— Может быть, тебе дать в долг? — насмешливо поинтересовался Декстр.
Приск отрицательно покачал головой.
— Или у тебя какой-то тайный план?
Кажется, Приск переоценил свои силы, когда решил как бы исподволь вызнать, что известно Декстру и на чьей стороне фрументарий. Да уж, задачка не просто трудная — а наисложнейшая. К тому же сволочная натура Декстра в любой момент могла вырваться наружу — то ли вспышкой ярости, то ли ядовитой насмешкой, то ли маской ледяной надменности. Приск всегда питал к этому человеку смешанные чувства: центурион Декстр был смел, умен, проницателен, но одновременно — бездушен. Приску как-то подумалось, что, получи этот человек куда больше власти — стань легатом или наместником провинции — он бы превратился в настоящего зверя. Возможно, сам Декстр знал за собой это качество и посему на военной службе оставался тем, кем уже много лет знал его Прииск, — центурионом. Но после окончания Второй войны с даками он покинул армию и переехал в Рим — тем более что по завещанию получил огромное состояние.
— Я направляюсь в Вифинию не просто так… — многозначительно заметил Приск и умолк.
— Вот как? — В светлых глазах Декстра не отразилось ни намека на любопытство. — Зачем же ты едешь к нашему доброму Плинию?
Приск еще помедлил, ожидая очередного вопроса, но так и не дождался. Тогда он рассказал о письме Плиния и просьбе опознать Калидрома, бывшего пекаря бывшего наместника провинции Нижняя Мезия. Общаясь с Декстром, Приск многому научился. Прежде всего — умело выдавать мелкие происшествия за значительные. А значительные представлять почти не имеющими значения. На этих двух опорах строятся политика и многие карьеры.
— Неужели спустя много лет ты собираешься опознать какого-то раба, которого видел-то мельком в таверне в Эске? — недоверчиво хмыкнул Декстр.
— Ты забыл, что Мнемозина [34] ко мне благосклонна, — невозмутимо ответил Приск. — Я могу хоть сейчас нарисовать портрет этого пекаря. И — кстати — эта моя способность значилась в моем военном деле.
— Рисуй! — Декстр выложил перед гостем восковые таблички.
Приск на мгновение закрыл глаза, потом взял стиль и набросал на воске голову упитанного бородатого грека. Таким он видел Калидрома зимой в Эске — совсем незадолго до рейда на Нижнюю Мезию бастардов и роксоланов. Что лагерь Пятого Македонского тогда устоял, даже спустя много лет Приск почитал чудом и даром Фортуны.
— Значит — Калидром… — Декстр внимательно разглядел рисунок. — Если этот пойманный Плинием беглый раб — Калидром, то он все эти годы провел при дворе парфянского владыки и многое видел там в Ктесифоне. Этот человек для нас ценен. Очень ценен.
Декстр поднялся и прошелся по таблинию. После смерти отца он не раз говорил, что перестроит дом, но год за годом ничего не менял. Как будто каждый день наслаждался тем, что живет в покоях человека, которого больше всего на свете ненавидел и которому был обязан всем — и жизнью, и богатством. В этом плане у Приска с Декстром выходило много общего. Правда, своего убитого преторианцами отца Приск уважал и обожал, но предатель и доносчик, побывав в его доме, оставил повсюду свой мерзкий след навсегда.
— Можно приказать наместнику Плинию отправить беглого раба в Рим, — решил Декстр.
Занятно — Декстр озвучил мысль, высказанную перед Мевией самим Приском. Но этот вариант уже не входил в планы Приска.
— Видишь ли, опознать его под силу только мне. Но я в ближайшее время отправляюсь на Восток. Что, если раба пришлют в Рим, а я к тому времени отбуду с армией в Сирию? Какой толк будет в этом переезде? Калидром либо сгинет, либо его пристроят на какие-то работы. Но мы ничего ценного не узнаем.
