– Ешьте, ешьте, ребятишки. Мне премию выписали, лично товарищ Троцкий. И наградили оружием… – они восторженно крутили маузер. Янсон заварил чай и нарезал хлеб. Мальчишки сидели в детдомовской столовой. Янсон рассказывал о взятии Смольного, о том, как он возил Владимира Ильича, в революционном Петрограде:
– Товарищ Горская о своем отце говорила, – Степан даже не вникал в наставления Ежова, – о том, как они с Янсоном и Раскольниковым в Иране сражались. Они не враги, они не могут быть врагами. Но если партия решила… – оказавшись у подъезда дома на Фрунзенской, Степан понял: «Я не сказал товарищу Ежову самого главного». Он не знал, что ему делать.
Краем глаза, смотря на приборы, он снижал самолет. Групповые прыжки парашютисты делали из машины Чкалова. Степан услышал в динамике треск. Голос руководителя полетов, с земли, бодро велел:
– Молодцы, товарищи пилоты. Парашютисты на поле, сажайте машины.
Ежов сказал, что Горская будет на параде.
– Ничего необычного, – успокоил его нарком, – она ваша знакомая. Вы давно не виделись, хотите поболтать за дружеским застольем. Она примет приглашение, уверяю вас, – Ежов не сомневался, что Горская клюнет на приманку.
Он стал ходить на совещания иностранного отдела, но не для того, чтобы послушать сотрудников. Ежов каждое утро получал расшифрованную стенограмму от Слуцкого. Он исподволь наблюдал за Горской. Женщина была, невозмутима, приветлива, но Ежов заметил, что она, в случае необходимости, умеет настоять на своем.
– Словно клинок в ножнах, – подумал Ежов, – под безмятежностью скрывается страстная натура. Надо ее разбудить. Молодой, влюбленный мужчина, герой, летчик. Она просто не сможет отказать.
Шасси самолета мягко коснулись взлетной полосы, Сняв шлем, проведя рукой по лбу, Степан велел себе успокоиться. Парашютисты собрались у круга, куда приземлялись прыгавшие на точность. Красный флаг развевался на трибуне правительства:
– Лиза со знаменем прыгала. Она похожа, на Горскую… – подождав немного, Степан пошел туда, где виднелась черноволосая, непокрытая голова. Зрители аплодировали. Вдохнув свежий, морозный воздух, он даже пошатнулся:
– Не смей! Партия поручила тебе ответственное задание. Ты говорил, что отдашь жизнь за товарища Сталина. Они могут быть врагами. Сейчас все обязаны проявлять бдительность. Тем более ты, как офицер… – он, на мгновение, пожелал, чтобы брат оказался на его месте:
– У Петра бы такое лучше получилось, – мрачно подумал Степан. Он зажмурился, от яркого, полуденного солнца.
Волк опустил бинокль:
– Посмотрел, Максим Михайлович? Вот и славно. Вы с майором больше никогда не увидитесь… – Воронов направлялся к парашютистам. Еще раз, взглянув на поле, Волк увидел давешнюю женщину в собольей шубке, девочку с бронзовыми волосами. Они стояли рядом с парашютисткой Лизой Князевой. Волк помнил девушку, по журналу «Смена». В бинокль он заметил большие, серо-голубые глаза.
– Она будто сестра, черноволосой женщины, – хмыкнул Максим, – очень похожа. Еще одна сирота… – по словам бабушки, у майора Воронова был брат. Волк, кисло, подумал:
– Хватит и того, что я на летчика полюбовался. Даже искать второго не буду.
Максим передал парню, собиравшему добычу, несколько кошельков. Улов ожидался отличный, но Волк велел ребятам не зарываться. Тушинский аэродром кишел милицией. Рано или поздно, трудящиеся, обнаружили бы пропажу сбережений. Он, в последний раз, посмотрел на тускло светящиеся бронзовые волосы, на летный комбинезон Лизы, на черноволосую женщину, говорившую с майором Вороновым. Максим убрал бинокль. Надо было уходить.
Марта никак не могла поверить, что тоже прыгнет с парашютом. Лиза оставалась в Москве еще на несколько дней, выступая, по поручению Осоавиахима в столичных клубах. В Тушино, привозили ребят, которые хотели попробовать себя в спорте. Марта подергала мать за рукав шубы: «Пожалуйста…». Анна подумала, что вблизи девушка еще больше похожа на нее.
Она напоминала себе, что надо улыбаться, и быть приветливой:
– Она похожа на него, на отца… – услышав, что перед ней, дочь Александра Горского, Лиза ахнула:
– Я товарища Горского на мемориальной доске видела, в Зерентуе, где я родилась. Он в поселке советскую власть устанавливал… – Анна комкала в руке шелковый платок:
– Вы прекрасно прыгали, товарищ Князева. Я горжусь, что в нашей стране, стране советов, перед женщинами открыты все дороги… – Лиза, открыв рот, смотрела на товарища Горскую.
Девушка встречала таких женщин только в кинохронике.
Они стояли на трибунах съездов партии, или давали интервью, в научных лабораториях. Руководитель московского клуба Осоавиахима объяснил Лизе, что товарищ Горская крупный партийный работник, и занимает ответственный пост. От женщины пахло чем-то сладким, волнующим. Черные, тяжелые волосы падали на воротник шубки. Заблестели жемчужные зубы, сильная рука с маникюром пожала руку Лизы. Девушка впервые увидела маникюр только в Москве, у журналистки, приезжавшей в Тушино.
Анна, незаметно, разглядывала упрямый, отцовский подбородок девушки, длинную шею, узкий, изящный нос. Она будто смотрелась в зеркало. Спрашивать, как звали мать Лизы, было нельзя, но услышав имя Марты, она обрадовалась:
– Мою маму так звали. Марфа Ивановна. Она умерла, когда я еще младенцем была.
– Вас вырастила страна советов, товарищ Князева, – Анна положила руку на плечо дочери:
– Наша партия, наше государство. Я уверена, что вы будете его достойны… – в голове билось:
– Отец Иоанн, отец Иоанн Князев. Старшую дочь он себе забрал… – вспомнила Анна его хмурый голос, – наверное, тоже убил… – Марта вскинула зеленые, ясные глаза:
– Можно мне приехать в Тушино? Наши ребята, из школы, наверняка, сюда отправятся. У нас есть кружок Осоавиахима, – весело сказала девочка, – я туда хожу, товарищ Князева.
– Просто Лиза, – девушка покраснела, – мы почти ровесницы.
Светлана Сталина, с братом, болтала с другими парашютистами. Анна кивнула: «Конечно, милая. Иван Алексеевич тебя привезет».
– Это твой отец? – спросила Лиза. Марта хихикнула:
– Нет, папа в командировке. Наш шофер. У нас две машины, но мама сама водит. Я тоже учусь водить… – Лиза никогда не видела людей, у которы была даже одна машина, а тем более, шофер. Девочки смеялись, Марта говорила, что тоже хочет стать летчицей. Анна приказала себе:
– Забудь. Даже если все правда, она уедет в Читу, выучится на пилота, и вы больше никогда не увидитесь. Забудь, не думай… – она услышала мужской голос: «Товарищ Горская!»
Лиза, внезапно, покраснела. Девушка шепнула Марте:
– Майор Воронов сидел за штурвалом самолета, когда мы прыгали. Он друг Чкалова… – узнав, что Лиза никогда не спускалась в метро, Марта оглянулась. Мать и майор Воронов о чем-то говорили. Девочка тряхнула головой:
– Я тоже не видела метрополитен. Мы с тобой подумаем, как проехаться под землей, – у Марты была теплая, узкая ладонь. Она тихо сказала:
– Я тебе дам наш телефон, и мы все устроим. Мне пора, мама зовет. Я очень рада, что мы познакомились… – Лиза посмотрела ей вслед. Майор Воронов держал летный шлем. Солнце освещало каштановые волосы мужчины.
Горская сразу его узнала. Степан провожал взглядом стройную спину, в темной шубе. Ветер взметнул черные волосы, обнажив белоснежную, немного приоткрытую воротником шею. Твидовая юбка едва покрывала колени. Длинные ноги, в туфлях на высоком каблуке, уверенно ступали по полю. Передав ему кусочек картона с телефоном, она велела позвонить:
– Я с удовольствием схожу с вами в ресторан, товарищ Воронов. То есть Степан… – розовые губы двигались, он вдыхал запах жасмина:
– Посидим, поболтаем, вспомним старые времена. Вы отлично летали, – Горская ушла, а он все не мог забыть ее дымно-серые, непроницаемые, спокойные глаза.
Каждое утро народному комиссару внутренних дел приносили данные прослушивания рабочего и домашнего телефонов Горской. Пока разговоры никаких подозрений не вызывали. Из кабинета Горская звонила только дочери. Служебные темы она обсуждала по внутреннему телефону. Ежов знал, что у нее стоит вертушка. Правительственной связью кабинет Горской оснастили по личному распоряжению Иосифа Виссарионовича. Нарком покусывал золотую, перьевую ручку:
– Товарищ Сталин ей звонит. Она бывает у него на квартире, в Кремле. На дачу к нему ездила, с дочерью. Они со времен гражданской войны знакомы…
За окном едва брезжил слабый рассвет. Утром большинство работников наркоматов уезжали домой, на несколько часов. Товарищ Сталин отдыхал, до обеда, с ним спала и Москва. Второй спокойный промежуток случался перед ужином, а потом начиналась ночная работа. На Лубянке, впрочем, многие оставались круглосуточно. Сюда привозили арестованных, в подвальной тюрьме шли допросы, а иностранный отдел вообще не обращал внимания на часы. Они поддерживали связь с Азией и Америкой. Из-за разницы во времени совещания могли проводиться и глубокой ночью, и ранним утром. Ежов боялся, что товарищ Сталин может использовать так называемую проверку Горской против него, наркома.
