Силы у Следа-Муштавер-паши были более чем двойные, и три его парохода могли лавировать, как хотели, вокруг неподвижного, по причине штиля, фрегата. На море была только мертвая зыбь, качавшая фрегат, как люльку, а темнота ночи несколько времени скрывала неприятельские пароходы от команды «Флоры».
Их заметили только в два часа ночи, когда небо очистилось от туч и стало гораздо светлее; как раз к этому времени подул, хотя и очень слабый, ветер, и фрегат начал двигаться со скоростью узла полтора в час. Пароходы замечены были впереди на небольшом расстоянии — около мили.
Скоробогатов думал вначале, что это свои, и на всякий случай приказал поднять фонари опознавательных знаков. Пристально вглядывались потом матросы и офицеры, что ответят пароходы, но ни одного огонька не появилось на их мачтах, потушены были даже огни, видные сквозь люки; наконец, стало заметно, что пароходы идут к фрегату.
— Значит, турки, — решил Скоробогатов и приказал готовиться к бою — первому в своей жизни и в жизни каждого из людей команды «Флоры».
Приготовления к бою шли, однако, быстро: все видели, что и враг спешил застать русский фрегат врасплох.
Пароходы шли один за другим, направляясь к носовой части фрегата, чтобы взять его под продольный огонь; фрегат повернули к пароходам левым бортом. Вот пароходы, шедшие очень малым ходом, остановились, открылись их борты, и раздались первые выстрелы. Одно ядро гулко ударилось в борт фрегата, сделав пробоину. По шестнадцати орудий одного борта было насчитано у каждого из двух больших пароходов, одиннадцать — у меньшего, так что сорок три орудия приходились против двадцати двух на «Флоре». И, однако, русские матросы, несмотря на мертвую зыбь, с первых же залпов дали почувствовать противнику, что они куда лучше как артиллеристы.
Двадцать минут выдерживали пароходы их пальбу и отошли: в то время как выстрелы из турецких орудий давали перелет за перелетом, русские ядра то там, то здесь попадали в цель.
Это был первый бой парусного судна с паровыми; и парусное, хотя и больше чем вдвое слабое, за себя постояло. Сердце Нахимова, не лежавшее к пароходам, могло бы порадоваться вместе с сердцами матросов «Флоры».
Видя, как уходят, выходя из-под обстрела, суда противника, Скоробогатов приказал прекратить стрельбу.
— Сколько раненых и убитых? Узнать, живо! — понеслась по палубе передача от командира, и не больше как через две минуты дошел до него ответ:
— Ни одного!
Быстро, как делается все на судах в море, начали заделывать единственную пробоину, а пароходы стояли вдали, и адмирал След, приведя в известность свои потери, обсуждал с командирами своего отряда план нового нападения на колючий фрегат.
Обсуждение длилось недолго, минут десять, — решено было плана не менять, а действовать, как и прежде; и пароходы снова подошли на выстрел со стороны носа фрегата, который снова же повернулся к ним левым бортом.
Команда «Флоры» понимала, конечно, что окружить фрегат было бы невыгодно пароходам: тогда пришли бы в действие против них все орудия обоих бортов, а это уравновесило бы силы.
Опять загремела пальба. Еще одно ядро впилось в борт фрегата, но зато каждый из пароходов пострадал настолько чувствительно, что через полчаса все они отошли снова мили на две.
Поспешно застучали матросы-плотники на фрегате, заделывая новую пробоину и приводя в исправность рангоут.
— Много ли убитых и раненых? — справился Скоробогатов.
И снова тот же ответ:
— Ни одного!
Шутками перекидывались матросы: из такого неравного боя вышли они победителями и без потерь. Но торжествовать было еще рано: адмирал След был не из таких, чтобы примириться со своей неудачей и уйти совсем.
В четвертом часу все три парохода подошли снова, обогнув фрегат, чтобы действовать против его кормы, но залпы их встретили орудия правого борта. В темноте ночи невозможно было определить, насколько успешна была стрельба русских комендоров, но турецкие стреляли из рук вон плохо: снаряды их все время летели через рангоут фрегата.
Но вот прекратилась пальба оттуда, и на «Флоре» ударили отбой. Матросы весело хохотали:
— Тикают, хо-хо-хо!.. Не понравилось!
Пароходы ушли на этот раз поспешнее, чем прежде, не сделав даже и новой пробоины ни в борту, ни на палубе. И Скоробогатов немедленно после прекращения пальбы получил донесение:
— Ни убитых, ни раненых не имеется.
Теперь и сам Скоробогатов думал, что турки оставят его в покое и удалятся, но он ошибся: нападения повторялись еще два раза и прекратились только к шести часам, когда появились первые признаки близкого рассвета. Новых пробоин не было, потерь в людях тоже.
Когда рассвело, с фрегата увидели, с кем вели такую упорную борьбу ночью: на всех трех пароходах, стоявших вне выстрелов, вились турецкие флаги, адмиральское судно выкрашено было сплошь в черный цвет, два других имели белые полосы вдоль бортов. Все были трехмачтовые.
Скоробогатов, долго не отрывавший глаз от зрительной трубы, оживленно вскрикнул, наконец, обращаясь к своему помощнику, лейтенанту Кондогурову:
— Посмотрите-ка, Павел Ананьевич! Вице-адмиральский флаг на фор-брам-стеньге у черного парохода! Вон с каким чертом мы столкнулись! Что же это за адмирал?
Кондогуров взял трубку у Скоробогатова, но его внимание привлекло другое.
— Ох, неотбойные! — сказал он. — Кажется, они опять хотят идти к нам!.. Идут ведь!
Бессонная и беспокойная ночь ничем не отразилась на лице Скоробогатова. Это было лицо твердых линий; остро глядели небольшие серые глаза, часто появлялась на тонких губах насмешливая улыбка.
Улыбнулся Скоробогатов и теперь, беря снова трубу у лейтенанта. Поглядел и отозвался ему:
— Стремятся в бой… Ну что же: честь и место… Вот теперь-то мы им всыплем в загривок!
Пароходы теперь разделились: адмиральский шел прямо на фрегат, два других заходили между фрегатом и берегом, до которого было на глаз миль десять.
Это показалось загадочным Скоробогатову, но вот он уловил в том направлении, которое взяли два парохода, какое-то маленькое судно и догадался, что это шхуна «Дротик», которая вот-вот станет добычей турок.
— Э-э, вон что, голубчики!
Долго думать над тем, как спасти «Дротик», не приходилось. Скоробогатов приказал повернуть фрегат правым бортом к адмиральскому пароходу и открыть огонь. Первые ядра дали недолет, но теперь, при утреннем свете, Муштавер-паша не рискнул уклониться от боя с почти неподвижным русским фрегатом. Он придвинулся ближе, и началось единоборство, опасность которого для парохода «Таиф» увидели командиры других пароходов.
Они оставили шхуну и повернули к фрегату. «Дротик» на веслах пустился к берегу, а на «Флоре» все поняли, что настоящий бой с турецкими пароходами начинается только теперь.
Двадцать два орудия одного борта нужно было распределить по трем целям, и Скоробогатов десяти из них приказал стрелять в адмиральский пароход, на котором заметил в трубу матросов в европейской одежде.
— Во-он в чем дело, братцы мои! — изумленно обратился он к Кондогурову.
Через час стало заметно, что черный пароход пострадал больше других, — не все орудия его стреляли. Прошло еще полчаса, — медленней и неуверенней начали отстреливаться и два других парохода; наконец, они ушли, и теперь уже видно было, что ушли совсем, — не к берегам Кавказа, а на запад, и адмиральский пароход позорно тащился на буксире.
— Урра-а! — кричали матросы «Флоры» и снятыми с голов бескозырками махали им вслед: парусный русский фрегат одержал полную победу над тремя турецкими «самоварами», которые были вдвое с лишком сильнее, чем он.
Нечего было и спрашивать Скоробогатову, есть ли убитые и раненые: все его матросы и офицеры были налицо. Никаких новых пробоин в корпусе судна, ни надводных, ни подводных, не оказалось, рангоут был тоже цел.
Даже сам Скоробогатов был удивлен таким результатом почти двухчасового боя и говорил смеясь:
— Я напишу контр-адмиралу Вукотичу донесение обо всем этом деле, а вдруг он мне не поверит, что тогда?
Как объяснилось в тот же день, турецкие пароходы хотели атаковать Сухум-Кале, на защиту которого мог выступить — конечно, вполне безуспешно — один только маленький тендер «Скорый», так как эскадра, стоявшая там раньше, — два фрегата, два корвета, бриг и четыре парохода, — ушла накануне, под командой вице-адмирала Серебрякова, в экспедицию против вероломно захваченного турками поста св. Николая.
Этот пост был атакован эскадрой Серебрякова еще седьмого числа, но об этом не знали ни на «Флоре», ни в Гаграх, ни в Сухум-Кале.
Турки успели со времени захвата поста устроить там несколько батарей и встретили эскадру сильным огнем, так что атака не увенчалась удачей.
Потеряв несколько человек после двухчасовой перестрелки, Серебряков счел за лучшее сняться с якоря и идти к Требизонду, но на пути застал эскадру шторм, хотя здесь он и не был такой большой силы, как между Амастро и Синопом. После этой второй неудачи Серебряков решил вернуться в Сухум-Кале, куда и пришел десятого к ночи, одновременно с «Флорой».
