— Ты сумел угадать мое самое сокровенное... И я хотел бы, чтобы и твои великие замыслы осуществились... А во мне ты найдешь верного... союзника. Я не забуду твоей помощи, Дарий, сын Гистаспа.
ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ СЛАВНОГО ФАРАОНА
Амасис рвал и метал.
— Проклятая баба! Ну что ей стоило пройтись разок со своими дикарями по землям персов? Ну потоптать как следует. Как хорошо было бы! Нет, эта проклятая царица думает тем местом, на котором сидит! — кричал фараон, узнав, что Камбиз двинулся со своей огромной армией к границам Египта и сейчас остановился в Иудее.
— Но и ты сам, царь, мог пройтись по Персии, когда Кир пошел воевать с этой бабой, — сказал командир спартанцев Архелай.
— А с кем? Мои египтяне разучились воевать, одна надежда, что, защищая свои дома и очаги, научатся. С вами? Вы, конечно, храбрые воины, но вас мало для персов. А потом, не в обиду будет сказано, вас бы перекупили со всеми потрохами, имея на руках казну Мидии, Лидии, Вавилона и прочих, прочих стран. А мне приходится вырывать из глоток моих подданных каждый талант, каждую драхму. Не везет! Проклятый Крез, с него все началось. Сунулся, не дождавшись меня и Набонида, под меч Кира, — и все пошло прахом. И этого дурака еще называют "мудрым" — о людская слепота!
— Но, Ваше Величество, — проникновенно сказал Уджа-Гор-Рессент, — вы же сами разорвали долголетнюю дружбу с тираном Самоса, а он в отместку протянул руку дружбы Камбизу, и персы имеют теперь флот, которого у них не было...
Неожиданно Амасис развеселился.
— Дружба Поликрата и Камбиза меня утешает. Сказочное везение Поликрата должно окончиться ужасно, и пусть он в это время дружит с персидским царем, а не со мной, так как беда, которая его постигнет, должна коснуться и тех, кто его окружает и дружит с ним. Пусть будет Камбиз, а не я. Тебя, мой адмирал, беспокоят сто пятидесятивесельных триер Поликрата? Но у тебя же, мой адмирал, во много раз больше! Заблокируй флот Самоса. Не мешкая отправляйся на Кипр и действуй! А я направлюсь в Пелусию. Посмотрим, как это Камбиз со своими персами преодолеют пески Синая! Я так встречу обессиленных переходом персов, что они об этом долго помнить будут!
Возбудившийся Амасис вдруг побледнел, схватился за сердце, широко разевая рот сильно хватал ускользающий воздух, и начал медленно оседать. Встревоженные придворные бросились к фараону.
— Врача!!!
* * *
Поликрату, тирану Самоса, безумно везло. В молодости всего с пятнадцатью гоплитами он высадился на этот богатый остров и... захватил его. Шли годы... Могущество Поликрата все возрастало и возрастало, — вскоре он стал самым сильным и могучим властелином греческого мира в Малой Азии и прибрежных островах. Удача во всем сопутствовала ему, и слава о нем разнеслась по всей Элладе. Успешные войны обогащали его, и он нападал на всех, кого мог осилить. На упреки, что он без разбора нападает на врагов и на друзей и разоряет и тех и других, Поликрат, смеясь, отвечал:
— Когда я возвращаю другу захваченные у него земли, он благодарит меня со слезами на глазах, а если бы я ничего не отнимал у него, то разве я дождался бы от своих друзей благодарности?
Поликрат настолько уверился в своем везении, что напал на остров Лесбос, который и размерами и населением во много раз превосходил Самос, но флот счастливчика одержал верх над флотом Лесбоса, и Поликрат стал гегемоном всех греческих городов на побережье Малой Азии, и его власть признали такие славные города, как Милет и Галикарнасс.
Такое великое везение суеверно устрашало союзника и друга Поликрата — египетского фараона Амасиса, и он направил правителю Самоса послание: "Амасис Поликрату говорит так: "Приятно узнать, что друг наш и гостеприимец столь счастлив в своей судьбе. Меня это радует, но и тревожит. Ведь боги ревнивы к человеческому счастью, и мне еще не приходилось слышать ни об одном человеке, кому все бы удалось, а в конце концов он не кончил бы плохо. А поэтому послушайся моего совета и ради своего счастья поступи так: обдумай, что тебе очень дорого и потеря чего может тебя очень огорчить, и лишись его так, чтобы оно не могло к тебе вернуться. Этим ты отведешь от себя сглаз, и у тебя успехи будут сменяться неудачами, как у всех нормальных людей".
Получив послание Амасиса, Поликрат от всей души расхохотался: "Спятил мой друг, старый разбойник!" Но затем задумался. Его самого начало тревожить такое небывалое везение во всем, и каркание опытного, прошедшего огни и воды фараона легло камнем на сердце.
У Поликрата был смарагдовый перстень, которым он очень дорожил и не снимал никогда, так как, когда однажды Поликрат забыл его надеть, ему ничего не удавалось, пока он вновь не надел его на палец, и поэтому с тех пор Поликрат никогда не расставался с этим перстнем, считая его своим талисманом. После долгих раздумий и колебаний он решил пожертвовать этим перстнем и, отплыв на корабле далеко в открытое море, выбросил перстень в пучину вод. Когда с легким всплеском перстень пошел ко дну, Поликрату стало так жалко своего талисмана, что он раскаялся в содеянном и, глубоко опечаленный, вернулся в свой дворец.
Прошло некоторое время, и боль утраты начала утихать. Однажды, собираясь завтракать, Поликрат сел за стол. Ждет, ждет, а завтрака все нет. Разгневанный тиран собрался было жестко наказать нерадивых слуг, как вдруг вошел главный повар с подносом, в сопровождении придворных и слуг Поликрата, а на подносе пораженный правитель увидел свой... перстень! Оказывается, что, потроша свежую, только что выловленную для стола гурмана Поликрата рыбу, один из поварят обнаружил в брюхе рыбы этот перстень.
Сомнения Поликрата рассеялись, и он отправил послание Амасису, в котором высокомерно утверждал, что бессмертные боги послали ему знамение в том, что он является их любимцем, а любимцу богов ничто не может грозить на этом свете.
Прочитав это послание баловня счастья, Амасис ужаснулся и немедля отправил на Самос своего посла, который объявил Поликрату, что фараон Египта разрывает с ним дружбу и союз, так как не желает сокрушаться о нем, как о своем друге и союзнике, когда Поликрата (а Амасис в этом теперь уже твердо уверен), постигнет неминуемая и страшная беда.
По мнению Поликрата, только снедаемый черной завистью человек мог написать подобное послание, и он, крепко обидевшись и решив отомстить своему многолетнему другу, с которым столько раз гулял и в Киренаике в Египте и у себя, здесь, в Самосе, обратился к врагу Амасиса Камбизу с предложением дружбы и союза, чем несказанно обрадовал персидского царя, которому до зарезу был необходим сильный флот Самоса для борьбы с Египтом на море.
* * *
Амасис с трудом оправился после тяжелого приступа. Но как только он получил возможность двигаться, не обращая внимания на возражения врачей, превозмогая свою слабость и нездоровье, принялся с прежней энергией заниматься обороной страны. Надежд на своего сына и наследника он никаких не питал. Псаметтих, безвольный, богомольный отпрыск, был чужим для волевого и смелого Амасиса и наполнял горечью сердце отца. Не слишком богобоязненный фараон, он тем не менее страстно взывал к богам с просьбой продлить ему жизнь до конца войны с персами.
Особое внимание фараон уделял Пелусии — ключу от входа и выхода Египта. По его приказу и под его личным надзором дни и ночи воздвигались дополнительные укрепления и обновлялись старые, но все еще грозные стены и бастионы. Под его контролем проводились ежедневные армейские учения, он сам проверял арсеналы, осматривал конюшни и боевые колесницы, продовольственные склады. Строго следил за соблюдением дисциплины и в армии, и в административном аппарате, занимающемся снабжением и оснащением вооруженных сил Египта. Строго карая нерадивых и нарушителей, он добился неукоснительного выполнения всех своих распоряжений.
Изнемогая от усталости, не имея времени на длительный, столь необходимый для его здоровья отдых, Амасис, пытаясь взбодрить себя, часто устраивал шумные пирушки.
На этой пирушке Амасис был как-то неестественно возбужден. Много пил, не давая передышки виночерпию. На осторожное замечание врача Хнумбра о вреде излишества в горячительных напитках фараон, гулко захохотав, ответил:
— О мой любезный целитель, только в вине я нахожу утешение. Кругом столько пакости, подлости, гадости и грязи, что иногда прямо жить не хочется! А глотнешь вина — и все дурное исчезает, пакости, подлости, гадости и сама вся эта грязь, становятся какими-то мелкими, ничтожными, а мир представляется таким ярким и радужным, что начинаешь думать: о боги, почему же я из-за такой ничтожной чепухи так переживал, даже жить не хотел, когда жизнь — такая милая и прекрасная штука! А ты лекарь, хочешь лишить меня последней радости в этой проклятой жизни! Да лучше один раз напиться и умереть, чем долгие годы жить, питаясь твоими противными лекарствами!
