— На дороге мою карету остановил незнакомец, назвавшийся паном Лаговским, другом Марцина. Он знал условленное место нашей встречи с Гонсереком, мои приметы и необходимые тайные знаки. Марцин не раз писал о Лаговском, и я не мог заподозрить такой подлости! Теперь выясняется, что Чарновский и Лжелаговский — одно и то же лицо. Само провидение позволило мне раньше, чем предполагалось, вернуться в Рим, чтобы я мог разоблачить проклятого лекаришку: еще до рассвета он расскажет мне все, вывернув душу наизнанку!
Аскетичное лицо отца Паоло осталось бесстрастным, и это испугало Франциска — неужели его тоже подозревают в измене? Тогда придется разделить незавидную участь нежданного гостя, и она будет ужасной: никому не позволено безнаказанно шутить с генералом ордена иезуитов. Чем доказать свою преданность? Если надо, он готов собственными руками задушить лазутчика.
— Торопливость гневит Бога и тешит дьявола. — Монах назидательно поднял длинный палец. — Ты уже поторопился отдать молитвенник, а теперь торопишься отдать лекаря в руки палачей. Стоит ли спешить?
— Я не понимаю. — Лицо Франциска стало вдруг пунцовым от прилившей к нему крови, а горло сжали спазмы панического страха. — Мы должны узнать, куда он дел молитвенник и зачем приехал сюда!
— Вот именно, — усмехнулся Паоло. — А если он ничего не скажет даже под пыткой? — Монах небрежно отбросил письмо и подошел к окну.
Франциск натужно сопел, уставившись ему в спину, и с тревогой ожидал, какое решение тот примет. Сейчас в руках Паоло, медленно перебирающих узловатыми пальцами зерна четок, жизнь самого Франциска, оставшихся в Варшаве Гонсерека и Лаговского, а также судьба ничего не подозревающего гостя.
Впрочем, чужие жизни и судьбы мало волновали Франциска — он давно привык заботиться о самом себе, а не о людях, которые служили всего лишь орудиями в руках иезуитов. Но сейчас из-за неприятности с молитвенником его собственная жизнь и судьба оказались тесно связанными с чужими.
— Еще не было случая, чтобы кто-то смолчал под пыткой!
— Ты уверен? — не оборачиваясь, спросил монах, и по его тону Франциск понял, что отец Паоло улыбается. — На меня наш гость произвел впечатление достаточно твердого человека. Твердого и умного! Мне кажется, он понял, что ты узнал его.
— Ему нельзя позволить уйти!
— Наоборот. — Генерал иезуитов обернулся. — Мы отпустим его, как ни в чем не бывало! Пусть считает, что ему удалось нас провести. Ты сам проводишь его до ворот и пригласишь посетить нас вновь через несколько дней, чтобы взять письмо к Гонсереку.
— Вы хотите позволить ему безнаказанно уйти? — Франциск вытер выступивший на лбу пот. Что задумал монах?
— Конечно, пусть идет. Но, прежде чем он покинет наш дом, его должны ждать на улице соглядатаи. Я хочу знать каждый шаг этого человека, я хочу знать, куда он отправится из Рима, и с кем будет встречаться. Я хочу знать, кому он служит! А тогда решим, что с ним делать: взять его никчемную жизнь мы всегда успеем. Важнее добраться до тех, кто отдает ему приказы! Ты немедля поедешь в Варшаву, и все выяснишь на месте. Особенно важно установить, откуда появился этот Чарновский, кто его друзья-приятели и кто враги. Но Гонсерека и Лаговского пока не трогай. Лекарю скажешь, что дела не позволили мне сейчас написать письмо. Пусть еще немного побудет в Риме. Иди.
Франциск поклонился и выскочил из кабинета. Пробежав по коридору, он распахнул дверь в комнату, где сидели несколько одетых в темное мужчин.
— Живо! — Толстяк ткнул пальцем в сторону черноволосого мужчины в синем камзоле. — За мной!
Тот поднялся, взял со стула длинную шпагу и шляпу. Кивнул подчиненным, и еще трое ничем не примечательных людей поднялись со своих мест. Франциск подвел их к потайному оконцу и показал сидевшего на скамье пана Казимира.
— Не спускать с него глаз ни на минуту! Если он даже отправится в преисподнюю, вы должны последовать за ним! Докладывать лично отцу Паоло.
— А если он вздумает выехать из Рима? — разглядывая Чарновского, уточнил мужчина в синем камзоле.
— Я же сказал: даже если он отправится в преисподнюю, — зло прошипел Франциск.
Услышав шаги за спиной, лекарь встал, к нему с виноватой улыбкой на лице подошел Франциск.
— Ах, уважаемый синьор. — Толстяк ласково взял пана Казимира под руку. — Отец Паоло приносит вам свои глубочайшие извинения. Срочные и важные дела церкви не дают ему сейчас возможности написать своему духовному сыну.
— Жаль, — покосился Чарновский. он пытался угадать, что замыслили иезуиты. — Пан Гонсерек так чтит своего духовного отца, но если…
— Он получит письмо, непременно получит, — расплылся в улыбке Франциск. — Надеюсь, вы не откажете в любезности навестить нас еще раз на следующей неделе? Письмо будет готово, и отец Паоло лично вручит его вам. Я тоже приношу вам свои извинения за эту досадную задержку. Синьор Франкони сообщит, когда падре сможет вновь принять вас.
Продолжая расточать ласковые улыбки, он проводил лекаря до калитки и дал знак бородатому привратнику выпустить гостя. Обменявшись с Франциском поклонами, Чарновский с облегчением шагнул за порог резиденции генерала ордена иезуитов…
* * *
Франкони нигде не было видно, и пан Казимир медленно направился в сторону церкви Тринита деи Монте: надо полагать, его провожатый выполнил на сегодня свою роль и объявится вновь, как только ему прикажут иезуиты.
Важнее другое: узнал ли Франциск в нем того человека, который взял молитвенник на дороге неподалеку от Варшавы? Этот вопрос более всего занимал Казимира. Вопреки мрачным ожиданиям, подручный генерала иезуитов вернулся в галерею не с вооруженными стражниками. Значит, либо Чарновский остался неузнанным, либр его переселение в замок Ангела по каким-то причинам временно откладывается. Считать Франциска недоумком, по меньшей мере, наивно. Удалившись с отцом Паоло, он наверняка поделился с ним своими сомнениями или прямо сообщил монаху, что узнал в госте некоего Лаговского, выполнявшего в Польше поручение раненого Гонсерека. А дальше чего проще: там этот пан называл себя Лаговским, а здесь именуется Чарновским…
Почему же тогда они дали ему свободно уйти да еще пригласили посетить их вновь? Ответ напрашивается сам собой: неожиданная встреча с Франциском, который, по всем расчетам Казимира, еще должен был пылить в карете по дорогам Европы, смешала все карты. Теперь иезуиты попытаются выяснить истинное лицо приезжего. В Риме им нечего опасаться: они тут полные хозяева. Мало того, они даже могут выпустить его из города, но тайно потянутся следом. Однако могут и не выпустить, а отдать в руки палачей, надеясь заставить говорить. Раз так, дело плохо: хитроумный монах заманивает нежданного гостя в западню, одновременно делая его приманкой, как говорят рыбаки, «живцом», на которую надеется поймать более крупную добычу. Ни попадать в мышеловку, ни становиться «живцом» не хотелось, поэтому Чарновский решил немедленно проверить свои предположения.
Он зашел в храм, преклонил колено перед тускло мерцавшим позолотой алтарем, потом скромно уселся на скамью и сделал вид, что целиком поглощен мысленной беседой со Всевышним. Почти следом за ним в церковь вошли две пожилые женщины и сухопарый мужчина в темном костюме. Женщины задержались надолго — видно, у них накопилось немало просьб к Господу, — а мужчина помолился перед изображением Мадонны и удалился.
Немного выждав, лекарь покинул храм. Старухи за ним не последовали, и на маленькой площади перед церковью он не обнаружил мужчины в темном костюме. Однако это еще ничего не доказывало — если иезуиты установили за ним слежку, то они не поручат такое дело недотепам. Наоборот, соглядатаи постараются держаться в тени, чтобы не спугнуть жертву. Что ж, придется как-то заставить их высунуться. Сейчас на карту могла быть поставлена жизнь Казимира, а вместе с ней и дело, которому он служил. И лекарь начал неутомимо кружить по улицам. Сумерки сгущались, кое-где уже зажглись фонари, в ясном небе замерцали первые звезды, прохожих стало значительно меньше. Ноги Чарновского гудели, живот подвело от голода, в горле пересохло от жажды — он ни разу не присел за последние несколько часов и даже стакана воды не выпил, — но зато ему удалось выяснить, что отец Паоло или Франциск приставили к нему, по меньшей мере, трех провожатых. Это были ничем не примечательные мужчины в скромных темных костюмах, однако каждый из них был вооружен шпагой. Они отлично знали свое дело: за несколько часов каждый попался на глаза лекарю не больше чем два-три раза. Однако ему и того было достаточно, чтобы понять, от соглядатаев отделаться не удастся. К тому же они наверняка знали, где он остановился. Если пан Казимир хочет сохранить голову, нужно немедленно придумать, как исчезнуть из города. А о новой встрече с монахом даже и помышлять нечего.
