— С американцами это случается, — сказал он. — Сегодня — «да», а завтра… «применительно к обстоятельствам»… Но будем считать, что ваш американец не врет. Тогда надо сделать вывод…
Сталин посмотрел на Воронова, словно ожидая, что тот сам сделает этот вывод. Но Воронов молчал.
— Надо сделать вывод, — продолжал Сталин, — что Черчилль хотел бы использовать против нас немецкие войска и… собственную прессу…
— Я убежден в этом, товарищ Сталин! — воскликнул Воронов. Он понял, что Сталин слушал его.
— Это, конечно, очень важно, что вы убеждены, — произнес Сталин.
Воронов растерянно смотрел на него, не зная, как понимать эти слова: одобряет ли его Сталин или иронизирует.
Неожиданно Сталин спросил:
— За что вы получили орден Красного Знамени? Резким движением поднявшись со стула, Воронов вытянулся и громко сказал, вернее, доложил:
— За участие в боях против немецко-фашистских захватчиков… — И тут же смолк, поняв, что отвечает привычной фразой, не раскрывающей существа дела.
— …и проявленный при этом героизм? — с усмешкой произнес Сталин. — Скажите конкретнее.
Воронов растерянно молчал.
— Или вы сами толком не знаете, за что вас наградили?
Кровь прихлынула Воронову к лицу. Иронии по поводу своего ордена он не мог простить никому. Даже Сталину.
— Я получил орден за бои под Москвой, — твердо и даже с вызовом сказал Воронов. — За оборону КП дивизии, к которому прорвались немцы.
— Что за дивизия? Кто ею командовал? — спросил Сталин.
— Полковник Карпов! — отчеканил Воронов.
Он хотел добавить, что встретил Карпова, теперь уже генерала, здесь, в Бабельсберге, что именно ему докладывал о случившемся у Стюарта, однако не успел окончить доклад, потому что…
Но Сталин быстро спросил:
— Карпов? Который сейчас у Жукова?.. Но это значит, что комиссаром у вас был…
— Полковой комиссар Баканидзе! Он и вручил мне орден.
В лице Сталина внезапно произошла странная перемена. По нему пробежала мгновенная судорога. Боли? Страдания?..
— Он не дожил до нашей победы, — с горечью сказал Сталин. — Не дожил!..
Воронов не мог знать, что, напомнив Сталину о Баканидзе, он напомнил ему и о том, чем закончился три с половиной года назад разговор между ними.
Тогда Сталин сказал Ревазу Баканидзе; «Мы делали все, что могли, Резо. Почти все. Однако у нас были ошибки. Да, были ошибки. Допущен просчет. Но прежде чем сказать это народу, надо разбить врага».
Сталин отчетливо помнил, что сказал ему на прощание Баканидзе: «Это тот ответ, который хотел от тебя услышать. Остальное после победы».
Сталин дал этот ответ. Не только одному Баканидзе. Всему народу. В своей речи по случаю Победы он выполнил обещание, которое дал старому другу и соратнику.
Молчание длилось всего несколько мгновений. Потом снова раздался голос Сталина:
— Как долго вы находитесь в Германии? — Видя, что Воронов продолжает стоять, Сталин сказал! — Садитесь.
— С того времени, как наши войска в нее вступили, — ответил Воронов.
— Скажите, как наши войска ведут себя по отношению к немецкому мирному населению? — Сталин положил на стол трубку и остановился напротив снова занявшего свое место Воронова.
Это был еще один неожиданный переход. Казалось, Сталин окончательно забыл, с какой целью он вызвал сюда Воронова.
— Затрудняюсь сказать… Не знаю, товарищ Сталин, — ответил Воронов. — После всего того, что немцы творили на советской земле… Я думаю, наши ведут себя сдержанно. Хотя отдельные эксцессы…
— Отдельные эксцессы… — повторил Сталин. — Да. Русский человек отходчив. Ну, а немцы?
— Немцы? — переспросил Воронов. — Наверное, есть разные немцы. Одни хотели бы забыть гитлеровский кошмар и мирно трудиться. Но, конечно, есть и другие…
— Значит, две души у Германии?
Воронов не сразу понял, что имеет в виду Сталин.
— Существовало мнение, что Германию надо расчленить. Мы всегда были против. Германии следует оставаться единой. Но кое-кто уже сейчас делает ставку по крайней мере на две Германии. Мы — на ту, которая, по вашим словам, хочет мирно трудиться. На эту ее душу. Другие — на другую…
Сталин разговаривал как будто не с Вороновым, а то ли с самим собой, то ли с кем-то, кто находился за пределами этой комнаты.
— Я бываю в одной немецкой семье, товарищ Сталин, — сказал Воронов. Его недавний разговор с Вольфом имел прямое отношение к тому, что интересовало Сталина. — Глава ее — рабочий. Его завод разрушен, но он каждый день ходит к развалинам. Не может жить без работы. Недавно он спросил меня: «Что будет с Германией?»
— Что же вы ему ответили? — с интересом и в то же время строго спросил Сталин.
— Я ответил… — неуверенно сказал Воронов, — что будущая Германия должна принадлежать таким, как он. Рассказал о ялтинских решениях…
Он с тревогой ждал, как отнесется Сталин к его словам.
— Правильно сказали. Хотя и несколько упрощенно… — Сталин усмехнулся. — Если другим, — он сделал движение рукой в сторону окна, — когда-нибудь удастся расчленить Германию, товарищу Воронову придется отвечать перед этим немецким рабочим. Впрочем, вы тогда будете вправе переадресовать его к вашему другу Черчиллю.
Сталин задумался и возобновил свое хождение по комнате — от окна к двери и обратно.
Воронов с радостью подумал, что его вина, очевидно, забыта и он прощен.
— Так что же с вами делать? — остановившись перед ним, негромко спросил Сталин. — Как вы сами расцениваете свой поступок?
Воронов вскочил.
— Виноват, товарищ Сталин, — упавшим голосом сказал он, понимая, что в эту минуту решается все его будущее, может быть даже сама жизнь…
— Вам никогда не приходилось читать… — начал Сталин и вдруг замолчал, словно что-то припоминая.
— Что именно, товарищ Сталин? — спросил окончательно сбитый с толку Воронов.
— В каком-то старом романе, — видимо, так и не вспомнив, в каком, продолжал Сталин, — моряк ведет себя как герой. А потом совершает тяжелый проступок. Капитан приказывает за геройство наградить. А за проступок — расстрелять.
Воронов почувствовал, что его охватывает дрожь.
— Наказывать вас мы… не будем, — продолжал Сталин. — Однако и награждать вас не за что: смелость и резкость должны проявляться… уместно.
Он помолчал, потом медленно подошел к Воронову и, глядя на него в упор, сказал:
— Вам следует понять: мы приехали сюда, чтобы установить мирные и добрососедские отношения с союзниками. Это главная задача. Одна из главных. Поняли?
— Понял, товарищ Сталин.
— Сколько вам лет?
— Двадцать восемь, товарищ Сталин.
— Хороший возраст. У вас преимущество молодости. Но такое преимущество без чувства ответственности может нанести большой вред. В сочетании они обеспечивают победу. Я вижу, вы это понимаете. Теперь, по крайней мере.
Воронов молчал.
— Вижу, что поняли. Хорошо… — Сталин немного помолчал и спросил: — Как вы здесь устроены? Есть какие-нибудь просьбы?
— Только одна, товарищ Сталин! — вскочив со своего места, горячо воскликнул Воронов. — Если бы мне разрешили хоть один раз побывать на Конференции! Все, к кому я обращался, говорят, что это совершенно исключено…
— Правильно говорят, — усмехнулся Сталин. — До свидания, товарищ Воронов. Желаю вам успехов. И не забывайте больше о том, зачем все мы сюда приехали.
Говорю (здесь — в смысле «слушаю». — англ.)
Извините, простите (англ., фр.)
Войдите! (англ.)
«Слава лидеру» (англ.)
Не так ли? (нем.)
О, мой дорогой! (англ.)
Долларов (амер. жарг.)
Что вам нужно? (нем.)
Частная собственность (англ.)
Разрешите мне, пожалуйста, пригласить вашу даму (нем.)
Это для вас. А теперь выкатывайтесь! Понятно? Валяйте отсюда! Прогуляйтесь! Ясно? (смесь англ, и нем.)
Слушаюсь, господин! (нем.)
Комментариев не будет! (англ.)
Эй, господин! Сколько вам лет? Сколько? Сколько лет? Вам, вам! (ломаный нем.)
Конечно (англ.)
Вашу карточку, сэр? (англ.)
