— Все вавилонское золото до последней капли ушло на Грецию, — говорил Ксеркс. — Урок ясен: не воюй с бедной страной, потому что, как бы дело ни обернулось, останешься в проигрыше.
Сомневаюсь, что эта сентенция понравилась бы Эсхилу, так как грекам трудно признать, что Греция мала и бедна, а Персия велика и богата. А жизнь коротка. Коротка.
Я присутствовал на свадьбе наследника трона Дария и дочери Масиста. Две трети приглашенных были мне незнакомы. Но поскольку большинство составляли потомки Шести, новое поколение я узнавал если не по лицам, то по именам. Свадьба также оказалась для меня удобным случаем снова занять место при дворе Великого Царя — уже в качестве старшего! Хотя ко мне относились с почтением — ведь я с детства знал Великого Царя и дружил с ним, а Ксеркс уже был немолод, — сама моя персона ни у кого не вызывала интереса. Двор сосредоточился на самом себе, как и Великий Царь. К тому же я слишком долго отсутствовал. И мне не хватало денег. Мне понадобилось десять лет, чтобы вернуть свою собственность из казны, я уж не говорю о Лаис, которая не выразила положенной при возвращении единственного сына радости. Правда, я заметил, многие родители при мысли, что переживут своих взрослых детей, испытывают скорее радостный трепет, чем страх.
Поскольку Лаис жила в моих комнатах у меня в доме, было множество совершенно неуместных жалоб, что ей приходится переезжать на женскую половину. Хотя она не так уж и была счастлива моим появлением, держалась она в рамках естественной материнской радости.
— Мы действительно не могли знать. — Лаис грустно смотрела, как ее сундуки и диваны выносят из моей спальни на тесноватую женскую половину. — Кроме того, закон гласит, что после трех лет отсутствия человека следует считать умершим.
Лаис совсем не изменилась. Пожалуй, некоторая прибавка в весе сделала мягкое лицо, каким оно было в начале увядания, слишком жестким и решительным.
— Я собиралась сегодня принять гостей.
Это был день после окончания свадебных церемоний.
— Я тебе не мешаю, — миролюбиво сказал я. Мы напоминали скорее старых друзей, чем сына и мать. — Мне присоединиться?
— А ты не будешь несносным? — В голосе слышалось опасение.
— Греки! — Ничто и никогда не меняется, подумал я про себя. — Неужели вы все еще что-то замышляете?
— Более чем когда-либо. — Лаис гордо подняла голову, несомненно напоминая себе богиню Афину. — Настал долгожданный час. Никогда наша судьба не сияла так ярко!
— Ярко? О да! Славная судьба, — не удержался я. — Мы потеряли два армейских корпуса из шести и половину флота, казна пуста! Что же позволяет тебе думать, что судьба никогда не сияла ярче?
Мне объяснили. Сначала Лаис. Потом Демарат. Он остался внушительным мужчиной, хотя и к нему время было беспощадно. Он привык к персидскому наряду. Ноги спартанец засунул в персидские туфли, но я все же заключил, что мыться он научился. Среди греческих эмигрантов был один прекрасный молодой человек с острова Кос, по имени Аполлонид. Ксеркс строил насчет него планы. Нет, Демокрит, не из-за его прекрасной внешности, а из-за его искусства врача. Само собой, внешность не позволяла подпускать его близко к гарему. Обычно врач — единственный из мужчин, кого допускают в эту часть дворца, но, по традиции, они очень стары, как Демоцед, или безобразны, или и то и другое. Хотя за врачами внимательно следят евнухи, все сходились во мнении, что в случае с Аполлонидом не стоит искушать судьбу.
— Мой родственник Павсаний уже проявил свою добрую волю, отпустив пятерых родственников Великого Царя.
Демарат научился цветистому, в чем-то несносному персидскому языку. Пожалуй, теперь его манеры скорее напоминали персидские, чем спартанские, но я не уверен, не шла ли ему больше прежняя грубая сущность. Спартанцы непривычны ни к роскоши, ни к относительной свободе. Встречая одновременно и то и другое, как при персидском дворе, спартанец совершенно теряется.
— Но, конечно, спартанцы не позволят Павсанию заключить с нами союз.
С самого начала я был уверен, что Павсаний обречен. Он был заносчив, жаден, глуп. Такие качества привлекают радостное внимание богинь, которых греки опасливо называют добрыми. На самом деле это фурии.
— Вы не знаете Спарту. — Бывший спартанский царь был невозмутимо снисходителен. — Павсаний — регент. Он может делать, что захочет, пока эфоры у него в кармане. То есть пока он следит, чтобы у них в карманах водилось золото. О, он будет править всей Грецией — разумеется, от имени Великого Царя.
Лаис затрепетала, как всегда. Ничто не вызывало в ее глазах такого молодого блеска, как греческие заговоры. От греческой политики она была просто сама не своя.
После обеда к заговорщикам присоединилась действительно важная персона. В юности я немного знал Мегабиза. Он был сыном Зопира, обезображенного вавилонского сатрапа, с которым Ксерксу и мне посчастливилось не встретиться при нашей первой поездке в Вавилон. За годы моего пребывания на востоке Мегабиз так хорошо проявил себя в военном деле, что Ксеркс отдал ему в жены свою дочь Амистис. Кстати, от более раннего брака у Мегабиза был сын, названный в честь своего деда Зопира. Это тот самый Зопир, что недавно в Афинах устраивал неприятности нашей родине. Правда, этот молодой человек имеет законные обиды на наш царский дом, но это не повод действовать подобно греку.
Физически Мегабиз был гигантом — то есть он и сейчас гигант, — я полагаю, у него хватило ловкости выжить. Не так давно во время царской охоты он спас Великого Царя Артаксеркса от льва. Прискорбно, но никто из подданных не имеет права убить зверя, пока этого не сделает Великий Царь. Хотя Артаксеркс был благодарен Мегабизу за спасение жизни, древний обычай был попран и Мегабиза приговорили к смерти. Но Амистис объединила усилия с царицей-матерью Аместрис, и вместе они уговорили Великого Царя изгнать Мегабиза. Говорят, сейчас его поразила проказа. Но когда мы встретились под бдительным оком Лаис, все это было делом будущего.
Состоялась обычная, то есть бесконечная, дискуссия о греческих делах. Я заметил, что Мегабиз держится уклончиво, и также заметил, что он смотрит на меня, словно чего-то ожидая. Я ничего не понимал. Наконец, когда греки начали хмелеть, я предложил полководцу пройти со мной в рабочий кабинет рядом с обеденным залом. Когда мы выходили, Лаис бросила на меня сердитый взгляд — в моем собственном доме!
— Меня интересует восток, — сказал Мегабиз.
Не стоит и говорить, что никакой лидийский оркестр не пленил бы моих ушей так, как одна эта фраза. Целый час мы говорили об Индии и Китае. Беседа, так и не состоявшаяся с Ксерксом, состоялась с его полководцем. У Мегабиза не было ни малейших сомнений, где лежит наше будущее.
— Конечно, сейчас нет денег. До востока ли нам?
Но голова великана утвердительно кивнула, а не качнулась в знак отрицания.
— Через несколько лет мы начнем вторжение.
— Вы хотите этого?
— Так же, как и вы.
Мы посмотрели друг на друга, затем пожали руки. Мы были союзниками. В соседней комнате греки распевали милетские любовные песни.
— Что вы думаете о Павсании? — спросил я.
— Что можно думать о прошлогоднем спасителе Греции, нынче предлагающем продать свою родину в обмен на царскую дочь и шелковое платье? Это проходящее облако.
— Но когда облако пройдет…
— Мы перейдем реку Инд.
— Дарию снились коровы.
— В таком случае мы будем пасти их для его сына, — сказал Мегабиз.
К несчастью для Персии, Ксеркс предпочитал пасти женщин. К тому же с возрастом его все больше занимало то, чем бы он не мог или не должен был заниматься. Даже во время захватывающего разговора о восточной политике он сумел влюбиться в новую жену своего сына. Не в состоянии соблазнить мать, он взялся за дочь.
Поскольку Аместрис, нынешняя царица-мать, так долго обладала властью при персидском дворе, я постараюсь исправить ложное впечатление, сложившееся о ней у греков. Как и ее предшественница и образец царица Атосса, Аместрис жила политикой. Будучи дочерью Отана, она имела собственные доходы и в финансовом отношении не зависела полностью от Великого Царя. Подозреваю даже, что порой бывало наоборот. Хотя Аместрис принимала мужчин, словно сама была мужчиной, ни разу не возникло ни малейшего слуха — насчет мужчин. Евнухи — другое дело. Как бы то ни было, она была слишком грозна для любовных романов. Как и Атосса, Аместрис всегда думала о своих сыновьях. Как и Атосса, она смогла добиться у Великого Царя неохотного обещания, что ее старший сын станет наследником трона. Кажется, во всем мире монархи неохотно называют своего преемника по многим очевидным, хотя и не всегда разумным причинам.
В Сузах Аместрис занимала так называемый Третий дом гарема. Когда Ксеркс расширил дворец, то изрядно увеличил и апартаменты царицы. В итоге у нее теперь была своя канцелярия, а также множество помещений для камеристок, евнухов и прочей челяди. По традиции при персидском дворе царица-мать считается выше, чем царица-супруга. Теоретически, когда Ксеркс стал Великим Царем, Третий дом остался под контролем его матери. Но Атосса предпочитала свои старые апартаменты.
