– Мистера Келлера? – У Роуз вытянулось лицо.
– Конечно же, милочка. Сына моего друга Теодора Келлера. Он ждет нас.
– О, – произнесла Роуз и погрузилась в раздумья.
Она не хотела видеть мистера Келлера из Колумбийского университета. Она вообще не хотела с ним знаться.
Поездка по Риверсайд-драйв удалась на славу. Они обогнали нескольких велосипедистов. В эти дни все стремились посетить величественный мавзолей, где упокоились Улисс Грант и его супруга.
– Я бы хотела взглянуть, – обронила Хетти.
Но они свернули на восток, проехали мимо огромного собора Иоанна Богослова и прибыли в кампус.
Колумбийский университет уже имел приличную историю. Возникнув в центре города в середине XVIII века как англиканский Королевский колледж, позже он сменил название, переехал ближе к окраине, а всего десять лет назад – еще раз, заняв отличный участок между Сто пятнадцатой улицей и Бродвеем. Кампус уже блистал; объемистый купол Нижней библиотеки поистине сделал бы честь Гарварду или Йелю.
Здесь, на месте, Роуз опробовала единственную уловку, какую смогла придумать.
– Я подожду вас в машине, – заявила она и знаком велела шоферу сопровождать старых леди. Но тщетно.
– Нет, дорогая, так не годится, – возразила Хетти. – Он знает, что это ты нас привезла. Это будет выглядеть ужасной грубостью.
И через несколько минут Роуз очутилась в приятном офисе, где хозяйничал спортивного вида человек лет тридцати, с темно-каштановой шевелюрой и ярко-синими глазами. Он выставил перед своим столом три кресла и был явно обрадован приходу гостей.
– Добро пожаловать в мою берлогу! – приветливо улыбнулся мистер Эдмунд Келлер.
Стены были заняты книжными полками; там же висела репродукция «Моны Лизы» и фотография Ниагарского водопада, сделанная отцом. Беглый взгляд на книги показал, что хозяин кабинета – классический филолог и историк. Роуз позволила представить себя и дальше тактично молчала.
– Мы с Лили однажды встретились с вашим отцом, – сказала Хетти. – Он заглянул ко мне на чай.
Роуз предоставила им болтать. Она помнила, что Теодор Келлер жил на Восточной Девятнадцатой улице в двух шагах от Грамерси-парка, и всяко знала, что старый Фрэнк Мастер покровительствовал фотографу. Все это замечательно, но с его сыном была совершенно другая история. Она слышала, что за тип этот молодой Эдмунд Келлер, причем из безупречного источника. Если конкретнее, то от самого президента Колумбийского университета.
Николас Мюррей Батлер был яркой личностью – заслуженный ученый, интернационалист и политик. Президент Теодор Рузвельт называл его другом, а взгляды Батлера были столь же здравыми, сколь и консервативными. Все говорили, что он вершит в университете великие дела, и если он испытывал подозрения в адрес молодого мистера Келлера, то наверняка неспроста.
Роуз познакомилась с мистером Батлером на открытии, и они довольно долго проговорили. Она всегда старалась быть в курсе городских событий и внимательно слушала его речи о задуманных усовершенствованиях. Они неплохо поладили. Когда она спросила, доволен ли он абитуриентами, мистер Батлер ответил утвердительно, но тихо добавил: «Правда, евреев многовато».
Сама Роуз ничего не имела против евреев. Евреями, вращавшимися в свете, были некоторые виднейшие мужи Нью-Йорка – например, крупный банкир Шифф, которого высоко ценил даже Морган. Нередко уважением пользовались старые семьи немецких евреев, проживавшие на Верхнем Вест-Сайде и в приятном предместье Гарлем.
Конечно, совсем другим делом были толпы бедных евреев, заполонившие за последние четверть века Нижний Ист-Сайд. Их было, естественно, жаль; они бежали от страшных погромов из России и подобных ей стран. Но что это за публика! Она, разумеется, видела их в этом шумном, беспокойном районе и не могла представить, что из их среды могут выйти воспитанные молодые люди, способные устроить мистера Николаса Мюррея Батлера.
– Не поймите меня неправильно, – продолжил он. – У меня работают заслуженные профессора-евреи, и мы принимаем множество еврейских юношей. Но мне приходится урезать квоту, иначе они наводнят учреждение.
Именно тогда она, пытаясь придумать, что бы еще сказать, и вспомнив, что слышала о сыне Теодора Келлера, преподающем в Колумбийском университете, упомянула его имя. И крайне удивилась, когда Батлер потемнел лицом.
– Вы с ним знакомы? – спросил он.
– Лично – нет.
– Гм… – Он помялся. – Конечно, он волен иметь свое мнение, но наши политические взгляды, пожалуй, расходятся.
– Неужели? Что-нибудь серьезное?
Он снова помедлил.
– Видите ли, я сужу исключительно по вещам, которые он говорил прилюдно, но у меня сложилось впечатление, что он… нет, я этого не утверждаю! – что Эдмунд Келлер разделяет социалистические взгляды.
Роуз Мастер мало что знала о социалистах. О них, конечно, были наслышаны в той же России и даже в более знакомых европейских странах. Социалисты, коммунисты, анархисты, революционеры. Люди, не уважающие частную собственность. Люди, лишенные корней и моральных устоев. Она припомнила слова британского политика на званом обеде во время их с Уильямом посещения Лондона. «Эти люди лишат нас всякой индивидуальной свободы. Они называют нас капиталистами, что бы это ни значило, и утверждают, что наш капитализм – зло. Этим они оправдывают разрушение всего, что мы лелеем. Если они победят, мы станем служителями всепроникающего государства вроде восточной империи Чингисхана. Более того: поскольку они верят в свою правоту, им свойственно добиваться желаемого любыми средствами. Они будут устраивать забастовки, убивать и лгать, они всегда будут лгать».
– Социалист! Но это ужасно, – сказала она мистеру Николасу Мюррею Батлеру.
– Надеюсь, я ошибаюсь, – ответил он, – но полагаю, его воззрения склоняются именно в эту сторону.
– Что же вы будете делать?
– Это университет, миссис Мастер. Я не полицейский. Но я буду за ним присматривать.
И вот теперь, пока Хетти и Лили болтали с приятным, казалось бы, молодым человеком, Роуз тоже наблюдала за ним с осторожностью, подобающей при рассматривании аллигатора или змеи.
Вскоре Хетти обронила, что Роуз привезла их в «роллс-ройсе». Роуз внимательно следила за Келлером: не мелькнет ли в его глазах гнев из-за такой капиталистической роскоши.
– В «роллс-ройсе»? – Он посмотрел прямо на нее. Глаза у него были синие-синие, очень пытливые. – Какой модели?
– Муж называет его «Серебряным призраком», – нехотя ответила Роуз, наблюдая за ним еще более пристально.
Но он просветлел от радости:
– «Серебряный призрак»? Который только что испытали? Боковой клапан? Шесть цилиндров, три и три? Катушка с прерывателем и магнето? – Он чуть не выпорхнул из-за стола. – Шедевр! Как вам удалось так быстро его достать? Ох, взглянуть бы! Можно посмотреть?
– Можно, когда будете провожать нас, – любезно ответила Хетти.
– Ну, теперь не зря прожит день, нашими-то стараниями, – добавила Лили.
– Так и есть, – подхватил он с чарующей откровенностью.
Но Роуз не удалось провести. Она помнила, что ей сказали. Они лгут. Они всегда лгут.
Через десять минут все вышли наружу. К великому веселью старых леди, мистер Келлер даже упросил шофера поднять капот, чтобы осмотреть двигатель. Покончив с делом и готовый проститься, он просиял.
– Теперь, когда будете навещать отца, вам придется заглянуть и ко мне, – сказала ему Хетти. – Это чуточку дальше по улице.
– Обязательно загляну.
– Милочка, – обратилась старая леди к Роуз, – дай мистеру Келлеру карточку, чтобы он и тебя навестил. Я уверена, Уильям с большим удовольствием прокатит его в машине. Пусть потолкуют о двигателе.
– Это очень любезно, – произнес Келлер. – Я буду рад.
Лицо Роуз закаменело. Еще бы ты не радовался, подумалось ей. Но если Эдмунд Келлер рассчитывает втереться к ней в дом со своими социалистическими идеями, то он ошибается.
– У меня нет с собой карточки, – героически солгала она. – Но я пришлю, – добавила она пресно.
– Ничего страшного, – сказала Хетти, извлекла из сумочки свою карточку и серебряный карандашик, написала на обороте адрес Роуз. – Найти легко. Это сразу за углом отеля «Готэм».
– Благодарю. Я зайду, – пообещал Келлер, когда автомобиль тронулся.
– Правда, прелесть? – спросила Хетти.
Рано вечером в тот же день, когда вернулся Уильям, Роуз рассказала ему все. Он выслушал, кивнул, но мыслями был далеко. Потом велел дворецкому принести двойной виски.
– На рынках выдался прескверный день, – сообщил он.
– Сочувствую, дорогой, – понимающе улыбнулась она. – Уверена, все образуется…
– Возможно.
Он мрачно выпил свой виски и пошел наверх к детям. За обедом Роуз снова заговорила о Келлере, и он сказал:
– Я могу просто забрать его, прокатить, и делу конец.
