Внезапная смерть отца также способствовала скорому взрослению Клэр. Она видела, что мать нуждается в ней, и старалась быть для нее не только дочерью, но и другом. Они часто ходили куда-нибудь вместе. Иногда их даже принимали за сестер. Клэр было забавно и приятно видеть, какое удовольствие доставляет матери эта ошибка.
В Париже Клэр быстро обзавелась друзьями, ей нравилось общество сверстников. Но ничуть не меньше радости она получала от совместных с матерью прогулок по городу, и в выходные они часто ездили на поезде в Фонтенбло.
По крайней мере раз в неделю Мари отправлялась на правый берег, чтобы пообедать с Марком и потом провести вместе с ним остаток дня в его рабочем кабинете.
– Раз уж ты здесь, – решил Марк еще зимой, – неплохо бы тебе познакомиться с нашим делом. Ведь когда родители умрут, ты станешь его совладелицей.
Марк предпочел бы иной образ жизни, но тем не менее он добросовестно управлял семейным предприятием. Сын Жерара, названный в честь дедушки Жюлем, уже принимал в этом активное участие.
– Он усердно трудится и настроен на то, чтобы в будущем возглавить дело, – сказал Марк сестре, – но ему еще нет и тридцати. Я наблюдаю за всем, что он делает, и особенно внимательно контролирую финансы. Еще два-три года – и, надеюсь, дальше он будет обходиться без меня.
Мари старший племянник понравился. Он очень напоминал ей брата, только обладал более худощавым телосложением и начал терять волосы в ранней молодости. Он свято чтил память отца, и Мари, хоть и не во всем, разделяла его чувства, находила это весьма трогательным. Сестры Жюля были уже замужем, так что он считал себя будущим главой рода и опорой матери.
О вдове Жерара Мари мало что могла сказать. Это была довольно милая женщина, окруженная множеством приятельниц. Основными занятиями ее являлись походы по магазинам и визиты к тем же приятельницам. Через год после смерти Жерара она покрасила волосы хной.
– Ошибка, – такой была лаконичная оценка Марка, – но одновременно и сигнал о том, что она надеется найти нового мужа. Мы приглашаем ее на семейные торжества, и никаких проблем с ней никогда не было. Тебе следует пройтись с ней как-нибудь по магазинам. Ей будет очень приятно, если ты пригласишь ее.
Мари так и сделала. Они несколько раз вместе ходили за покупками, так же как в Лондоне Мари прогуливалась по магазину с тамошними дамами. Вкусы ее и невестки различались, конечно. Раз или два Мари пыталась уговорить вдову Бланшар заглянуть на выставку или в художественную галерею, но безуспешно – ее больше интересовали скидки в универмагах. Мари обнаружила, что вдова брата неравнодушна к драгоценностям и высокой моде. Они проводили увлекательные час или два к северу от сада Тюильри, на Вандомской площади, разглядывая витрины Картье и других ювелиров или примеряя наряды от новых модельеров вроде Шанель. После этого Марк угощал их обедом в близлежащем отеле «Риц», и там они прощались с вдовой старшего брата, а сами шли заниматься делами в контору.
Как ни странно, благодаря случайно брошенным словам невестки Мари пришла к выводу, который затем изменил всю ее жизнь.
– Вам следует остаться в Париже, дорогая, – сказала та однажды Мари. – У вас здесь семья, и вы могли бы вести столь же приятную жизнь, как я.
И это было абсолютно верное замечание. Мари нашла бы для себя здесь массу интересного на ближайшие тридцать-сорок лет, стала бы бабушкой, может, посвятила бы себя благотворительности и в конце концов тихо умерла в Париже или Фонтенбло. Да, она могла бы провести так вторую половину своей жизни и считать себя счастливицей.
Но неожиданно для себя Мари поняла, что это не то, чего бы ей хотелось. Ей нужно чего-то большего. Просто она пока не знала, чего именно.
Одним чудесным майским днем она болтала с Марком в его кабинете, и он упомянул, каким ударом стало для семьи закрытие «Жозефины».
– Нам пришлось это сделать. Универмаг торговал в убыток. Но все-таки жаль, что мы недотянули до конца войны, потому что сейчас, я думаю, это было бы прибыльное дело. Какое-то время здание арендовала страховая компания, но они переехали, так что помещения свободны. У меня нет энергии, чтобы начать все сначала, а молодой Жюль пока на такое не способен, да и не хочет.
И тогда, не успев даже как следует подумать, Мари спросила:
– Тогда почему бы мне не заняться этим?
– Но, Мари, ты же никогда не имела дела с коммерцией! – Марк в полном изумлении уставился на нее.
– Да, но за эти месяцы я кое-чему научилась. И ты помогал бы мне.
– А еще ты женщина.
– Вдова Клико десятки лет управляла винодельческой фирмой и сделала свое шампанское самым известным в мире. Шанель тоже одинокая женщина, а дела у нее идут совсем неплохо. Я хожу в ее магазин почти каждую неделю.
– Универмаг – это же не бутик, – засмеялся Марк. – Это огромный магазин.
– Я бы не стала снова занимать все здание. Только ту часть, которую ты отделал в стиле ар-нуво.
– Я польщен. – Он улыбнулся. – Предлагаю тебе, дорогая сестра, отложить дальнейшее обсуждение до завтра. Может быть, сегодня ты слишком долго пробыла на солнце. Утром, когда проснешься, твое здравомыслие, несомненно, вернется к тебе.
– Нет, – сказала Мари. Внезапно ей все стало ясно. – Это мой план. Я собираюсь посвятить все свое время тете Элоизе, пока она жива. Но если она говорит, что в августе ее не станет, то, вероятнее всего, так и будет. После этого, если здание будет все еще свободно, я попрошу тебя снять для меня там помещения.
– Такой я тебя никогда еще не видел, – произнес Марк.
– А теперь увидел, – ответила она. – «Жозефина» возродится.
Весной 1919 года, когда Луиза заявила, что хочет изучать французский язык, ее родители не сразу поняли, о чем речь.
– У вас же был французский в школе, – сказала ее мать. – Ты точно уверена, что хочешь знать его лучше, дорогая?
– В школе я учила школьный французский, – ответила Луиза, – но поговорить с кем-нибудь на интересную тему я не смогу. Кто знает, – продолжала она, – вдруг язык мне пригодится. Если я выйду за дипломата, к примеру.
Выслушав доводы Луизы, отец одобрительно отнесся к идее. Война только что закончилась. В мире царит полная неразбериха. Не будет никакого вреда, если его дочь достигнет совершенства в таком полезном деле, как знание языка.
– При условии, что ты будешь серьезно заниматься, – таков был его вердикт.
Итак, была найдена преподавательница французского, и Луиза принялась за дело. Через шесть месяцев ее учительница провозгласила:
– У меня еще не было такой способной ученицы!
А Луиза никогда еще не работала с таким усердием. Она набрасывалась на учебники со страстью. Через три месяца она знала множество басен Лафонтена наизусть. Они даже принялись за романы Бальзака, несмотря на огромное количество в них сложной лексики.
Отец Луизы с гордостью взирал на то, что принимал за первые признаки взросления. К концу года Луиза сделала новое заявление:
– Мадемуазель говорит, что мне было бы полезно провести несколько недель во французской семье. Это называется «полное погружение».
Матери новая идея пришлась не по вкусу. По части искусства она была весьма образованной женщиной, но классовые условности по-прежнему связывали ее, и поэтому ей казалось неприличным, чтобы девушка слишком активно развивала свой интеллект. Но добрый, круглолицый отец был более благосклонен.
– Не волнуйся, дорогая, – успокаивал он жену. – В конце концов, она же не в университет собирается. Ни один мужчина не захочет взять в жены такую женщину. – Он потрепал супругу по руке. – А поездка во Францию – это что-то вроде пансиона для благородных девиц, тебе не кажется?
Так и получилось, что Луизу послали в подходящую семью, которая жила в маленьком manoir, – на самом деле это был фермерский дом в долине Луары, недалеко от Шато де Синь. Ее хозяевами были ушедший на пенсию чиновник колониальной службы и его жена, которая была родом из petite noblesse – мелкопоместной знати. Дети их уже выросли, сын уехал в Париж. Более шести счастливых месяцев Луиза жила с ними почти как родная дочь. К концу 1920 года Луиза могла не понять какое-нибудь новое словечко или идиому, то и дело возникающие в молодежной среде, но в остальном ее французский был идеален.
1924 годКлэр была просто счастлива, узнав о возможности остаться в Париже.
– Я сама себе напоминаю девочку с раскрытым от восторга ртом, – говорила она со смехом, – которую мама привела в самое необыкновенное место на свете!
Но по-настоящему открыл ей глаза дядя Марк.
– После Великой войны разорена вся Европа, – любил говорить он, – но здесь, в Париже, мы возрождаемся стильно.
Определенно, для начинающего художника, бедного писателя или молодого человека, интересующегося искусством, вроде Клэр Париж был раем на земле. И о том, что происходит в городе, никто не знал больше Марка. После смерти тети Элоизы, сделавшей Марка своим единственным наследником, он переехал в ее квартиру. Он сохранил всю ее коллекцию и добавил к ней свои картины, так что теперь на стенах не оставалось свободного места. Не раз он проводил для Клэр экскурсию по этому замечательному собранию живописи и объяснял, как здесь появилась каждая вещь, а также рассказывал что-нибудь интересное об авторе. Однажды, когда Клэр выразила свое восхищение изображением вокзала Сен-Лазар, дядя сказал:
