Климента Александрийского, Оригена, Филона из Библа и других. Я считаю, что Имя и культ Иеговы не семитского происхождения, но не могу достойно доказать это, не исписав страниц сто. Итак, отказавшись даже от библиографии, которая была бы более впечатляющей, нежели полезной, я ручаюсь, что каждый значительный фрагмент моей истории основан на традиции, хотя бы и забытой, и я приложил множество усилий, чтобы исторический фон был более или менее достоверным. Разыскания завели меня в непредсказуемые дали. Например, мистическое значение, приданное мною золотому тельцу и семи колоннам мудрости, подсказано мне тайной любовью гностиков, в крайнем случае, ессеев, описание которой сохранилось в
«Протоколах книжников» Калдера и других лирических произведениях ирландской поэзии, а также в «Llyfr Coch о Hergest» валлийцев XIII века. Они раскрываются полностью только для тех, кто знает вавилонскую астрологию, талмудистскую мысль, литургию эфиопской церкви, поучения Климента Александрийского, религиозные сочинения Плутарха и недавние археологические находки бронзового века.
Я писал, не имея ни малейшего желания обидеть ортодоксальных католиков, которые могут считать, что моя книга не имеет никакого отношения к их вере. Так как католицизм цельная логическая система, то множество непонятных фактов в Евангелии просто принимаются на веру. Сам я подобное принять не могу, тем не менее я уважаю Иисуса за То, что он был более прямодушен, более последователен и более верен своему Богу, чем это возможно для многих христиан.
Писать исторический роман восстановительным методом, то есть интуитивно восстанавливая забытые события, свободно обращаясь со временем, можно, только если автор приучил себя думать, используя тогдашнюю терминологию. Легче всего это сделать, став выдуманным автором — костюмированной фигурой, которую располагают на первом плане архитектурного проекта, чтобы скорректировать его размеры, время и географическое положение. Мне захотелось выступить в роли Агава из Декаполиса, который писал в 93 г. н. э., а не современников Иисуса, потому что существуют различия между синоптическими евангелиями и тем, что называется правдивой историей, требующие многих объяснений по поводу политики Церкви после падения Иерусалима.
Вероятно, величайшее препятствие на пути здравого восприятия Иисуса заключается не в утрате большей части тайной истории, а во влиянии последнего, пропагандистского Евангелия, приписываемого Иоанну. В нем содержатся ценные сведения, отсутствующие в других Евангелиях, но оно должно быть критически переосмыслено, что доказывает хотя бы метафизический пролог, не имеющий никакого смысла в оригинальном тексте, и полное неведение автора в еврейских делах, а также александрийская греческая риторика, нечестным образом приписанная мудрецу и поэту, знавшему цену слову.
Мое решение проблемы рождения Иисуса предполагает отрицание мистической доктрины о Деве Марии и посему на верняка обидит многих даже не очень верующих христиан; хотя сама доктрина сложилась не раньше второго века и не может быть соотнесена ни с Посланием к Римлянам (I; 3), ни с Посланием к Евреям (VII; 14), ни с Посланием к Галатам (IV; 4) — документам гораздо более раннего происхождения, чем любой из текстов канонического Евангелия. Значение их как средства утверждения святости Иисуса и прославления его наравне с языческими богами впервые было отмечено мучеником Юстином в его «Защите христиан» (139 г.), а их значение в освобождении ранних христиан от всяких подозрений в попытке возродить династию Давида очевидно, если вспомнить гонения на дом Давида во времена императоров Траяна и Домициана. Однако христиане не были злонамеренными лжецами, и смелая теория чудесного рождения Иисуса никогда бы не появилась на свет, если бы тайна не коснулась уже его родителей. Это был единственный способ привести в соответствие явно противоречащие друг другу традиционные версии, будто Иосиф не был отцом Иисусу, хотя был законным мужем Марии (Матф. I; 18–19), и будто Иисус в своем рождении «подчинился закону» — был законным сыном — «чтобы искупить подзаконных» (Галатам IV; 4–5).
Не стоит придавать особое значение и самому раннему из сохранившихся тексту Матфея (I; 16), найденному совсем недавно, в котором «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос». Я считаю, что это вставка евионитов, подтверждавшая законность происхождения Иисуса в пику врагам христианства, которые лгали, подобно римлянину Цельсу, будто Иисус прижит Марией от римского солдата. Для евионитов трудность заключалась в том, что если Иосиф узнал о беременности Марии, уже подписав с ней контракт, то по еврейскому закону (Второзаконие XXII; 13–21) ее ребенок становился незаконным, даже если замужество еще не совершилось и в это время она состояла в тайном браке с кем-нибудь еще. Однако разрешение этого спорного момента столь же неудачно, сколь противоречива достоверная запись о смущении Иосифа двумя стихами дальше в каноническом тексте, и совершенно лишена смысла беседа Иисуса и Пилата. С другой стороны, идея матери-девственницы теперь, когда уже никто не верит, что бог Гермес был глашатаем Зевса, что Геракл и Дионис были его сыновьями, потеряла былое значение для религиозных полемистов. Превалирующей в протестантских странах стала точка зрения, что Иисус, помимо всего прочего, — нравственный идеал. Предположение, что он был не таким, как все в этом мире, и поэтому не мог ошибаться, как простой человек, может быть высказано только с целью отбить у людей охоту следовать ему в его добродетелях. Правда и то, что многие святые поддерживали доктрину о непорочном зачатии, и они бы не согласились с низведением Иисуса до положения простого человека, считая, что из-за этого очень падет его авторитет, но многие простые люди сегодня выбирают нормально рожденного Иисуса, а не сказочно рожденного, как Персей или Прометей.
Длинный диалог между Иисусом и Марией в девятнадцатой главе может привести в недоумение тех, кто не знает своей Библии или ее источника. Здесь я предлагаю новую компоновку давних исторических книг. Добавлены истории, основанные на довольно свободной интерпретации неких античных ритуальных икон, захваченных иудеями, когда они отняли Хеврон у «детей Хета», кем бы ни были эти люди. Такой же способ свободной интерпретации — назовем это иконотропией — был принят в Древней Греции для утверждения олимпийских религиозных мифов за счет минойских. Например, история противоестественной связи Пасифаи («та, что блистает для всех») и быка, от которой родился чудовищный Минотавр, по всей вероятности, основывается на иконе священного бракосочетания Миноса, царя Клосса (изображенного с головой быка), и представительницы Богини-Луны, во время которого приносился в жертву бык. Сюжет об овладении Европой («Круглоликой») Зевсом, обернувшимся быком, принадлежит похожей иконе, одна из копий которой была найдена в доэллинистическом захоронении вблизи Мидии. На ней изображена та же богиня верхом на быке. Кстати, вспомним историю Эдипа («Колченогого») и Сфинкс. Он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что разгадал ее загадку, в основе которой
