Пришлось искать сочувствующих. Их достаточно оказалось в краеведческом музее, куда Нестеров направился при первой же неудаче. Но вес краеведческого музея был слишком мал, чтоб сломить сопротивление администраторов от науки.
Нестеров кинулся в областные организации. Тут выслушивали его с видимым интересом, передавали с рук на руки — от преда к заму, от зама к пому и вопросительно посматривали как на чудака: «Что вы, любезный, откуда вы свалились? Какая киноварь, какие золотоносные пески? У нас область равнинная, наши рыхлые земли годны лишь для сельхозугодий, и то при условии внесения органических удобрений. Экспедиция Тульчевского? Не припоминаем. Такая по документам не значится. Экспедиции переселенческого управления до Первой мировой войны ходили, это так, но их цель состояла в другом: выявить пахотноспособные земли, еланные и пойменные угодья, источники водоснабжения для новых партий переселенцев. Вам бы, уважаемый, постучаться в центр, может быть, кого-нибудь из историков или писателей заинтересует ваша легенда…»
Но, как говорится, капля камень долбит, что касается слова, то оно полками верховодит. Нашлись наконец и в Политехническом институте люди, которых не год, не два занимали вопросы ресурсов обширной области. Приняли образцы. И даже отправили на исследование вне всякой очереди. А когда лаборатория выдала рапортичку с анализами, немало подивились. Образцы показали высокое содержание ртути и золота на территории рудника и прииска Тульчевского.
Нестеров первым делом бросился на телеграф, чтобы известить о важном событии Калинкину: «Родная Дуня, раздели мою радость. Образцы изучены, будущее территории Тульчевского обеспечено».
Однако Нестеров с выводами явно поспешил. Несмотря на обнадеживающие анализы, практически дело не сдвинулось. В области не было такой организации, которая реально могла бы принять все заботы по освоению территории Тульчевского на себя. Застрочили перья. Бумаги полетели в центр, откуда ответили без проволочки: «Обратим внимание на ваши данные в перспективе. В настоящее время нет ни ассигнований, ни материалов, чтобы приступить к освоению территории Тульчевского, требующей прежде всего проведения серьезных разведочных работ. Первичного анализа недостаточно».
Нестеров прожил в областном центре больше месяца. Вернулся в Приреченск похудевший, уставший и неделю пролежал в постели с острой болью в боку, в зоне сквозного пулевого ранения.
Осень стояла звонкая, многоцветная, сухая. Народу в селах было маловато. Но, спасибо, горожане подсобили. Все главное успели убрать до мокра.
Фронтовики вживались в мирную жизнь и постепенно выходили на первую линию. Женщины чуть отступили. Выпали на них новые заботы: появились беременные, улицы огласились криком младенцев.
В середине октября в Приреченске собралась районная партийная конференция. Приехали на нее директора совхозов, председатели колхозов, бригадиры, мастера мехлесучастков, полеводы, животноводы. Приехала Калинкина с целым выводком молодых, ядреных баб — одна краше другой. Прибавка мужского населения чувствовалась и здесь, в зале райпартконференции. Но смещение это происходило «в среднем». Пихтовка, несколько соседних с ней деревень почти не испытывали перемен. Мужики из этих мест полегли в волжских степях под Сталинградом. Полегли безвозвратно.
Из области на конференцию приехал первый секретарь обкома Савельев, высокий, светловолосый и голубоглазый мужчина лет пятидесяти с небольшим, побывавший в области на многих должностях — от директора совхоза до председателя облисполкома.
Нестеров тоже оказался делегатом партконференции. Его выбрали коммунисты партийной организации районного военкомата. Вторым делегатом был от них военком Фролов, ставший недавно подполковником.
Время так плотно было спрессовано, что Калинкина не успела даже заехать к Нестерову. Встретились у райкома и, едва пожав друг другу руки, заторопились в зал под дребезжащий, нетерпеливый звонок. Сели рядом, испытывая тихую радость оттого, что снова вместе, вместе на целый день.
Но вот послышались фамилии делегатов, которых предлагалось избрать в президиум конференции:
— Савельев! — первый секретарь обкома.
— Петров! — первый секретарь райкома.
— Калинкина! — председатель Пихтовского колхоза. Названо было свыше двадцати фамилий.
Под аплодисменты зала вместе с другими Калинкина поднялась на сцену, хотела сесть в последнем ряду, чтоб видеть Нестерова глаза в глаза. Но Савельев перехватил ее у стола, пригласил в первый ряд, пошутил:
— Садитесь вот сюда, Евдокия Трофимовна. Украсьте нашу шеренгу.
Калинкина села за стол с краю и поняла, что в расчете ошиблась: Нестерова отгораживала широкая, светло-коричневая, из полированного дерева трибуна. Как только первый секретарь райкома начал отчетный доклад, Калинкина вынула из сумки набросок своей речи, напечатанной на машинке, и принялась пополнять текст новыми фразами: «Раз Мишу не вижу, займусь своим выступлением», — подумала она и расправила на столе большой ладонью смятые листки.
Нестеров вытягивал шею, склоняя голову, косил глазами, но видел только ее точеный профиль и вороной отлив волос. «Желанная… родная… счастье…» — проносилось у него в уме.
Доклад Петрова о работе райкома партии вначале показался Нестерову суховатым: общие фразы, известные положения… Но вот секретарь райкома заговорил о жизни района, и вдруг речь его зазвучала живо, заразительно, осветилась вспышками юмора, зарокотала суровой требовательностью. Зал пришел в движение, раздались дружные хлопки. Петров рассказывал о деятельности совхозов, колхозов, леспромхозов. Одних работников хвалил за инициативу и честный труд, других обличал за бесхозяйственность и безрукость. Нестеров почувствовал, как с каждой минутой нарастает в зале напряжение, интерес… Зашелестели делегаты блокнотами, задвигались по бумаге карандаши и ручки.
«А что, если и мне выступить?.. Рассказать о завещании Степана Кольцова… попросить у райкома и обкома содействия… Дуня… С ней поговорить бы… посоветоваться», — мелькало в голове Нестерова.
Колебания обуревали его: выступать? не выступать? «Ты же будешь говорить о важном деле. Где же тебе еще выступать, если не здесь?» — твердил внутренний голос. Не преодолев окончательно своих сомнений, Нестеров раскрыл свой делегатский блокнот и начал записывать некоторые соображения на случай, если выступать все-таки доведется…
В перерыв, сразу после доклада райкома, Нестеров поспешил отыскать Калинкину. Они забились в самый дальний уголок зала, и Нестеров торопливо, вполголоса принялся рассказывать ей о своем намерении:
— Начну свое слово, Дуня, так: «Здесь много говорилось о хлебе, о мясе, о молоке, о лесе и, естественно, о земле. И я продолжу разговор о земле. Но только в иной плоскости: буду говорить о сокровищах, которые таятся в ее недрах и ждут наших рук, ждут нашего внимания». И дальше, Дуня, не мудрствуя лукаво, расскажу, кто я такой, с какой целью приехал сюда, что уже нашел, что предстоит сделать, какая требуется от области и района помощь…
Калинкина выслушала Нестерова, не перебивая, с повелительной ноткой в голосе сказала:
— Пиши записку в президиум, Миша. Передам лично Петрову. И в добрый час! Пожелай и мне того же.
Районная партконференция закончилась поздно ночью. А рано утром Нестерова поднял с постели райкомовский шофер.
— Товарищ Нестеров, велено привезти вас. Вызывает сам Иван Павлыч Савельев.
— Почему в такой ранний час? Что стряслось? — полюбопытствовал Нестеров, усаживаясь в автомобиль рядом с водителем.
— Какой там рано! Иван Павлыч приехал в райком из райгостиницы затемно. И Петров там, и все остальные секретари…
Пока ехали по тряским улицам Приреченска, Нестеров прикидывал, что могло побудить Савельева к встрече с ним. Может быть, не поверил анализам, хочет посмотреть рапортички лаборатории собственными глазами? Что ж, пожалуйста! И рапортички, и карты территории Тульчевского в кармане у Нестерова.
Савельев принял Нестерова в кабинете первого секретаря райкома Петрова. Но когда Нестеров, пожав руку и Савельеву и Петрову, присел на стул возле письменного стола с крепкими, массивными тумбами, секретарь обкома, взглянув на Петрова, тихо сказал:
— Побеседую один. Занимайся, Виктор Михалыч, своими делами.
Петров поспешно вышел из кабинета, а Нестеров невольно заворочался на скрипучем стуле, испытывая какое-то беспокойство от фразы секретаря обкома: «Побеседую один».
— Очень взволновали вы меня своим выступлением, товарищ Нестеров, — сказал Савельев, присматриваясь к собеседнику, охватывая его всего сразу внимательным взглядом. — Сегодня всю ночь не спал и сам и бюро обкома поднял на ноги. Прямо отсюда по селектору мы строго указали некоторым областным чинушам на безобразное равнодушие к вашим предложениям. Бюро обкома считает, что ваше начинание — это первая ласточка. Не могут же недра такой области, как наша, лежать в неподвижном состоянии! Жизнь приведет их в движение в интересах всего народного хозяйства… Но… и трудностей не могу скрыть перед вами. Мы не только не имеем геологического управления в области, у нас нет пока ни одного треста, который хотя бы близко стоял к вопросам освоения природных ресурсов. Виной тому и война, да и мы сами. Откровенно говорю: мало, робко думали о перспективах, слабо нацеливали на это и научные силы…
